Едва успел тихо и незаметно, на третьем выпуске, почить никакого толкового следа по себе не оставивший журнал «Парадигма», как энергичное племя «актуальных» стихотворцев уже готово предоставить на суд публики (читай – самим себе, ибо кому-то еще это вряд ли будет интересно) новый мультимедийный проект – журнал Poetica.
Концепция проекта (помимо сетевого журнала обещаны ютуб-канал и книжная серия) уложилась в два примечательных абзаца, представленных на соответствующем сайте в разделе «О проекте»1. Чтение презабавное.
Вот безымянные редакторы (забывшие, видимо, подписаться) заявляют: «POETICA (о, капслок – древнейшее, изощреннейшее средство убеждения. – прим. К. К.) — журнал, сфокусированный на смысловых, визуальных и эстетических открытиях, которые происходят в поле современной актуальной поэзии, оживляя монотонную репрессивность языка». Ну, опять двадцать пять: «политическое», заместив собой «поэтическое», призвано создавать видимость присутствия изначально отсутствующей поэзии. Нобелевский лауреат Иосиф Бродский, например, не брезговал служить «инструментом языка», а нынешние «поэтики» предпочитают верлибрически постанывать под его «гнетом», визгливо постулируя свою «индивидуальность», вплоть до полного неразличения таковой. У Бродского в трагедии, как известно, «гибнет не герой, гибнет хор». Здесь гибнет солист (читай – поэтическая личность), а хор «угнетенных», напротив, торжествует, в своем похоронном торжестве напоминая хор образцово-показательных северокорейских детей – выступающих для иностранцев под фонограмму, что звучит из колонок западного производства (читай – текстов разнообразных англоязычных «активистов»). Элементарное неумение справляться с языком, преодолевать сопротивление материала, выдаваемое за «репрессивность», провоцирует у новоявленных страдальцев стремление выразить презрение к оболганному ими же русскому языку в идеально подходящей для этого форме «актуального» верлибра.
Разумеется, такое презрение нужно завесить истлевшей ветошью залежалой «новизны»: «Нам важно все новое, что происходит в литературе, а больше всего: к чему движется (и придет) поэзия, — что можно предугадать в пишущихся здесь и сейчас текстах». Все бы хорошо, если бы «новое» в данной терминологии и риторике не оказалось просто вывороченным наизнанку дряхлым и кондовым соцреализмом в худшем его изводе. Об этом – далее.
Для пущей убедительности привлекаются красивые иноязычные слова: «Полное название проекта — Licenza poetica <…> На первый взгляд licenza poetica считывается как «лицензированная поэзия» — в значении: настоящая; однако в прямом переводе с итальянского это словосочетание означает «поэтическая вольность»». Красоту итальянского языка оспаривать глупо, тем более что только для дутого украшательства он здесь и применен. Однако тут уже возникает сомнение в когнитивных способностях авторов сего микроманифеста. Потому как наиболее очевидное значение словосочетания «лицензированная поэзия» – поэзия, одобренная «сверху», официальная, пущенная в массовый оборот, «безопасная», то есть те стихи, которые Мандельштам, противопоставляя «ворованному воздуху» поэзии, называл «мразью». С велеречиво продекларированным выше вниманием к неподцензурной и маргинальной поэзии словосочетание «лицензированная поэзия» соотносится очень плохо. Зато с упомянутым авторитарным дискурсом, стремлением «назначать поэтов» и смехотворными претензиями на системообразующую роль в современной поэзии и разнообразными комическими проявлениями «воли к власти» в «поле литературы» – совпадает практически идеально. Таким образом, отвергаемый на словах «репрессивный дискурс» на деле продуцируется ударными темпами. Теоретики терпят фиаско: «репрессивный язык» наглядно отомстил за небрежное и невежливое обращение с ним, высказав совсем не то, что входило в намерения говорящих, а нечто совершенно противоположное этим намерениям – правду.
(Вообще, уморительны все эти помпезные, претенциозные наименования – учебник «Поэзия», премия «Поэзия», журнал «Поэтика». Как будто лавры Аристотеля покоя не дают, да способности не дотягивают, ей-богу).
Дальше – больше: «Мы совмещаем эту дихотомию: карнавальную вольность, но одновременно — свободу, которая сейчас все чаще утрачивается, а потому особенно необходима; и подлинность, находящую отражение в каждом опубликованном на портале тексте». Если заменить «подлинность» на «поддельность», с данным тезисом можно даже согласиться. Но вообще-то «поэтическая вольность» – понятие, введенное Горацием для точечной (подчеркиваю) эстетической мотивировки отступлений от правил грамматики и стихосложения, нарушений их. Ничего «карнавального» (ставшего приметой уже Возрожденческой культуры, о чем нам замечательно поведал Бахтин) древнеримский поэт под «вольностью» в виду не имел. Но что поделать, если у новоявленных ревизоров от поэзии в мыслях царит «легкость необыкновенная»?
На поэтический контент первого номера можно спокойно экстраполировать заглавие подборки одного из его авторов, Ивана Соколова, – «Амбулаторные стихи». Каких-либо следов живой поэтической энергии среди однообразных словесных «гомункулусов», источающих миазмы художественной беспомощности (за относительным вычетом подборки Виталия Пуханова, где пробивается рифма, а с ней и кое-какая жизнь), искать практически не приходится. Но о сортах стихотворной мертвечины поговорим в следующий раз. На сегодня, пожалуй, хватит.
- https://licenzapoetica.name/about[↩]