Чем отличается классика от просто хорошей, увлекательной и даже талантливой литературы? Тем, что ее проблематика спустя время становится актуальной вновь, то есть обладает чертами интуитивного провидчества на основании глубоко скрытых, как корни в земле, но готовых проявить себя в будущем социальных явлений.
Через полвека после написания я перечитал один из самых ярких и спорных рассказов В. Шукшина «Срезал». Его центральный персонаж — Глеб Капустин, деревенский житель, известный тем, что «срезает» знатных людей, знаменитых земляков (которые ему лично не совсем земляки), приехавших на побывку в деревню. Зайдя проведать одного из них вместе с мужиками, заранее ожидающими спора-спектакля, он дожидается подходящего момента, чтобы вдруг «попереть» на приезжего кандидата в присутствии его жены-кандидатки, а затем «взмыть ввысь» и положить того на лопатки в неожиданно навязанном споре. И с точки зрения деревенских мужиков, у Глеба это в очередной раз получается как по нотам.
Отмечу, что почти все время мы смотрим на приезжих глазами сельчан, которые всюду готовы отметить признаки позерства: подъехали на такси, выгрузили пять чемоданов и т. п. (голос автора вмешивается несколько раз, но только в предыстории и в кратких оценках Капустина). Такое предвзятое отношение к «кандидатам» легко перенять и читателю, тем более что именно они не прописаны, а как бы обведены по контуру. «Он сам — кандидат, жена — тоже кандидат, дочь — школьница». Это практически все, автор нарочно оставляет нас в рамках этих социальных условностей, заставляя прислушиваться к обрывочным репликам и непроверенным слухам. Каковы же в реальности судьба и черты характера «звездного» земляка? Логичнее всего предположить, что деревенский парнишка пробился своими способностями и трудом, не имея никакой протекции. Но возможно и обратное: например, его жена Валя — дочь ректора. Естественно, это многое меняет. Конечно, приехать на такси с немалым количеством вещей означало продемонстрировать свой достаток и возбудить раздражение. Однако есть и определенные если не обычаи, то ожидания — необходимость «держать марку», то есть вести себя именно так, кандидата побуждают не только столичные привычки, но и среда, здешнее деревенское окружение.
На будущий спор Глеба Капустина ведут по деревне, как «опытного кулачного бойца, когда становится известно, что на враждебной улице объявился некий новый ухарь». Ситуация с виду комична, но в чем-то и фатальна: Капустин не может не срезать оппонента, не навязать ему свою повестку, не сбить с толку резкой переменой тем. И то, что «Капустин был родом из соседней деревни» тоже неслучайно: для него неважны достижения этих людей, неважно, что они стали гордостью деревни, главное — показать собственную значимость.
И вот очередной «знатный» земляк (как и все предыдущие) оказывается морально не готов к словесной схватке с представителем «народа». Глеб же при всей нелепости и бессвязности своих суждений (тут и шаманизм, и обитаемая Луна, и первичность материи), напротив, мастерски привлекает на свою сторону несведущих и малообразованных зевак. Он становится самозваным выразителем их мнения и вкупе с уверенными псевдонаучными заявлениями быстро подавляет куда более интеллектуального, но не готового к такому обороту ученого. В итоге он даже наставительно отчитывает «срезанного» кандидата, перед тем как удалиться в гордом одиночестве. Это момент его наивысшего торжества.
«Несобранный» кандидат выглядит разгромленным и посрамленным в глазах окружающих благодаря внезапности, напору и умелому использованию оппонентом нехитрых, но действенных приемов: обесценивания (он приравнивает кандидатство к нечищеному костюму) и цепляния к словам.
Также Глеб прибегает к подтасовке: упоминая о «срезанном» им чуть раньше полковнике (о чем знает вся деревня кроме кандидатов), говорит о нем как о человеке простом, о котором у него сохранились приятные воспоминания. Однако если они и сохранились, то только по случаю собственного успеха.
Способ самоутвердиться для Капустина одинаков и неизменен — социальная демагогия, прообраз будущего троллинга. Именно его «наработки» нередко используются на интернет-форумах и в соцсетях, чтобы вывести оппонента из равновесия. Глеб использует смутное, никак иначе не выраженное народное недовольство в своих личных интересах. Он «взмывает» и возвышается именно в рамках этой своей роли, которую использует как инструмент мщения более умным и успешным, но «не собранным» в конкретной ситуации людям. Автор показывает нам триумф Капустина перед непритязательной публикой. Это своего рода Остап Бендер в Нью-Васюках, так и не проверенный шахматными партиями, поскольку никто из окружающих не знает их правил. Никто, кроме кандидата, и ухом не ведет, когда Глеб с умным видом упоминает несуществующую «стратегическую философию», а затем меняет тему и заметает следы.
В итоге «Глеб же Капустин по-прежнему удивлял. Изумлял. Восхищал даже. Хоть любви, положим, тут не было. Нет, любви не было. Глеб жесток, а жестокость никто, никогда, нигде не любил еще». Мужики–зрители даже жалеют кандидата. Но если представить похожую ситуацию, где большинство из зевак — сами несостоявшиеся филологи или писатели, то, конечно, ни о какой жалости не было бы и речи.
Что еще важнее — эти спектакли никогда ни к чему не приводят. Мир не меняется — не только в лучшую, ни в какую иную сторону. Самый злобный и мстительный из шукшинских чудиков даже и не думал о такой цели. Сегодняшним капустиным, которым не хватает признания их малых или вовсе не существующих заслуг, процесс «срезания» тоже нужен ради самого процесса, а не ради пафосной миссии — на какое-то время он снимает их психологическую «ломку».