О непростых временах, наставших для литературных критиков и литературной критики, говорилось в последнее время немало, в том числе — и на страницах «Кавалерии».
Сегодня же хотелось бы поговорить о проблемах в лагере литературоведения, которые, впрочем, и в лагере критики не замедлят аукнуться.
В числе базовых требований, предъявляемых к автору обзоров и рецензий — умение ориентироваться в контексте, знание истории вопроса и владение навыками анализа текста. Следовательно, вполне резонно предположить у части критиков гуманитарное образование, а в числе филологически образованных — некоторое количество рискнувших работать по специальности. О последних и пойдет речь.
Сегодняшние гонорары едва ли способны компенсировать затраты (немалые) времени и сил, необходимые для написания качественной статьи. Но до недавних пор у тружеников науки был, помимо творческого энтузиазма и благородного «не могу молчать!», еще один стимул — возможность включения публикации в итоговую статистику по месту работы. Пока публикации в литературных журналах по высочайшему повелению не перестали учитываться и предпочтение не было безоговорочно отдано свободно индексируемым изданиям. При этом стандарты качества, предъявляемые большинством литературных «толстяков» к материалам, как правило, на порядок выше, чем у ринц-положительных уездных «братских могил», но любителей поверять качество арифметикой такие тонкости мало заботят.
Мне могут справедливо возразить, что требовать наград за подвиг благородный неуместно и только энтузиазм может быть подлинным двигателем творчества. Все так. Но время — ресурс невосполнимый. А количество статей, которые автор способен, не халтуря и не снижая планки, подготовить за определенный период — величина более-менее постоянная. Так что за каждую статью для условной «братской могилы» приходится в перспективе расплачиваться — как вариант — ненаписанной рецензией.
С не к добру помянутым индексом Хирша (думаю, читателям «Вопросов литературы» не нужно объяснять, что это за зверь) еще веселее. И дело не только в незабвенной радости взаимного цитирования — в пространстве гуманитарных наук такой метод определения значимости обречен давать сбои из-за разнообразия бесконечно расходящихся тематик: условно говоря, специалисту по Толстому нет нужды ссылаться на статью о Достоевском, сколь бы исключительной последняя ни была.
В погоне за трендом и заветным цитированием исследователям приходится ловить волну и писать о фигурах не столько значительных, сколько востребованных, что далеко не всегда одно и то же. Вот и получается, что для современного филолога Мартин дороже Мильтона. Причем буквально.
Вообще, механизм Хирш-индексации довольно сильно напоминает продвижение роликов в соцсетях: кто набрал больше лайков и репостов — тот и в топе.
Да и репост репосту рознь.
Предположим, некий автор N публикует статью, в которой содержится следующее утверждение: «Любви все возрасты покорны, как писал Николай Гоголь в романе-эпопее «Бородино»». Неравнодушные ученые, ознакомившись с трудом коллеги, безусловно, сочтут своим долгом деликатно указать на его заблуждения, сославшись, по всем правилам научной этики, на исходную статью. Внимание, вопрос: у какой из статей в итоге окажется выше пресловутый индекс — у содержащей ошибочный тезис или у той, где оный справедливо опровергается?
Это уже не лайки в соцсетях, это уже советский анекдот про братьев партизана и полицая.
Однако все сказанное меркнет перед все более настойчивым призывом публиковать результаты своих исследований в зарубежных изданиях.
За демонстрацией якобы установки на вселенскую конкурентоспособность кроется дремучий провинциализм с его неколебимой сакральной верой в некий мифический центр — будь то столица или та самая заграница, — где живут умные люди, не чета нам, уж они-то разъяснят, что к чему, им, в центре, виднее, что в Париже носят. И вообще, импортное — значит хорошее.
Веруя, ибо абсурдно, законодатели нормативов искренне полагают, что лучшие специалисты по русской литературе обитают вне России и именно их вердикт о принятии статьи к публикации служит показателем ее несказанной научной значимости.
Даже как-то неловко их расстраивать, но редколлегии добросовестных зарубежных журналов направляют полученные материалы по русской литературе на рецензирование российским же ученым (мне, например, доводилось рецензировать статьи для скопусовских журналов из довольно экзотических стран, в которых ничто не выдает мировые центры славистики) — к чему тогда эти ритуальные хождения за три моря?
Недобросовестные же просто публикуют на свой страх и риск, зачастую не имея возможности должным образом оценить не только состоятельность, но и самостоятельность исследования.
Может ли такого рода публикация быть реальным показателем научного статуса?..
Конечно, многострадальная отечественная филология уже проходила через многое: и реорганизация вузовского образования ее потрепала, и оптимизация… Как-то пережила. И с цифрами в отчетах как-нибудь справится.
Только времени, все ускоряющегося, которое можно было бы уделить чему-то более достойному, жалко.
Хотя выход, казалось бы, до очевидного прост: уровень специалистов должны оценивать специалисты, а сапоги тачать — оптимизаторы науки.
Лишь бы не испанскими выходили.