Издательство «Эксмо» выпустило книгу с замечательным комментарием. В «Безмолвном пациенте»iМ.: Эксмо, 2019. Алекса Михаэлидеса, на странице 102, помещена такая сноска: «Здесь и далее (курсив редакции издательства. — Ред.) редакция сочла возможным оставить в тексте упоминания о приеме персонажами наркотических средств, поскольку в контексте данного романа это не несет позитивного характера». По иронии судьбы это помещено аккурат под строчками: «Вскоре я курил «травку» ежедневно. Марихуана стала моим лучшим другом, источником вдохновения и утешением. Свернуть, облизнуть, поджечь…». Так что это компактно: как раз для квадратного мема в инсте или фейсбуке. Собственно, в окололитературном фейсбуке это и появилось: прозаик Алена Чурбанова сфотографировала и опубликовала, а из коммента поэта и критика Льва Оборина я, человек темный, узнал, что это уже и обсуждалось тусовкой, и сноска-то уже не первая.
Что тут скажешь? Можно, конечно, филологически пошутить, как вся советская литература, выдыхая с облегчением, запестрела бы сносками в духе «Здесь и далее высказывания героев-белогвардейцев не несут позитивного характера» (впрочем, публикация «Повести непогашенной луны» в «Новом мире» примерно таким предисловием iПредисловие, однако, совсем о другом: о том, что повесть не претендует на документ. — Ред. и сопровождалась, и это не спасло ни Пильняка, ни Гронского, ни Воронского). Можно трактовать это так, что книгоиздание вынуждено подстраиваться под череду цензурных законов последних пяти лет (и последний из них, хотя вряд ли последний, еще заставит писать примечания, что «суждения персонажа не являются актом оскорбления власти»). А можно — так, что мы позволяем ровно то, что позволяем, и, размягчая такими вот сносочками породу, сами же помогаем буру ввинчиваться все глубже и глубже.
Как автор, у которого на заре новейшего законотворческого бума выпускалась серия в «Эксмо», могу свидетельствовать — как все это происходило. В 2015 году я впервые познал то, что на сленге издателей называлось волшебным словом «целлофанирование». Все это было в диковинку и, в общем, по приколу: и пленка, в которую был закатан очередной роман, и большая, как медаль за заслуги, блямба «18+» на обложке. Хотя последняя немного смутила чуть позже, когда знакомая критик обиделась за меня в статье: мол, почему — аршинными буквами по окружности «медали» — надпись: «Содержит нецензурную брань»? Почему даже не «обсценную лексику», что это вообще за подзаборный контекст? Тут я впервые призадумался, а прогнав «поиском» основные матерные корни по тексту романа, — убедился, что и брани-то в нем нет: есть слово «сука» два раза. Но дело было и не в «суке». Оказалось проще закатать в целлофан и в «нецензурную брань» весь сегмент такого рода серий оптом, чем разбираться с каждым конкретным случаем — кого из адептов новых законов что и как может оскорбить. Поля сражений оставлялись без боя. Противник даже не показался на горизонте.
Мы продолжаем превентивно отступать, и доотступались до литературоведческих сносок «Не несет позитивного характера». Что дальше?
Как ни странно, дальше это может стать «точкой роста» для того сегмента, который в современной русской литературе исчезающе мал. Это поэзия как-то окрепла на многих опорах, и ее конструкция, «технология» в целом выглядит так же, как в других странах с развитой поэтической традицией: много маленьких издательских проектов, фестивальная и эстрадная активности, важная роль традиционных журнальных и новейших интернет-проектов. Проза же — это гиганты-монополисты, а то, что пробивается в их тени, скудно до заведомой маргинальности и не дорастает не то что до «книжного рынка», но даже и до «литературного процесса» вне его каких-то катакомбных форм.
Но пока монополии отступают и отступают перед призрачной пропагандой наркотиков, гомосексуальности, бродяжничества, искажениями истории, оскорблениями власти, распространением фейковых новостей etc., etc. — и что там еще завтра досыплют в этот бульон, — маленькие независимые проекты живут каким-то образом в мире, где ничего этого нет. Можно по-разному относиться к тому, что делают как издатели Вадим Левенталь, Роман Сенчин, Евгений Алехин, Артем Фаустов, Вадим Месяц, команды «Носорога», «Фаланстера» и другие, и другие, но очевидно, что для этих проектов вопрос выбора такого рода даже не ставится, более того, внесистемность делает их неуловимыми для цензурной оптики.
Если эта оптика вообще — для литературы — есть.
В прошлом году мне случилось участвовать в подготовке доклада о фактах цензуры в искусстве в 2017—2018 годах, и общая картина выглядела любопытно. В большинстве сфер, таких как кинематограф и театр, цензурные действия связаны в основном с оперированием господдержкой. Элементы цензуры «в чистом виде» вне этого — такие как, например, отзыв прокатного удостоверения у «Смерти Сталина» — редкость. В книгоиздании и книжной торговле, сколько бы «взрослые» ни перестраховывались с целлофаном и примечаниями, проблемы пока случаются только в одном сегменте — в так называемой подростковой литературе. И практически все попавшие в доклад случаи можно трактовать скорее как самоцензуру — действия издателей или книготорговых сетей в ожидании, что вот-вот дверь начнет пинать Роскомнадзор, или кто там, прокуратура.
Но Роскомнадзор так и не пришел.
Обратите внимание на эту деталь.