Лет
одиннадцать тому назад, еще в Перми, звонит мне Юрий Беликов, уже тогда
давно и по делу известный поэт. После начальных приветствий спрашивает:
— Слушай, Поспеловой-то Алле это зачем?
— В смысле? Что «зачем»?
— Ну, «Сибирский тракт» ваш, тусовки эти. Видно же: она — состоявшийся автор, природный.
За новосозданное Товарищество поэтов «Сибирский тракт» и даже за тусовки мне было обидно, а за Аллу — радостно. Не знаю, как теперь, но в те времена Беликов словом «природный» поэтов хвалил. И слово это означало не «идущий от простоты» (или сложности, сие дело десятое), но, скорее, «способный охватить природу мира во всем ее разнообразии». Такое свойство стихам Аллы было свойственно всегда. А теперь, с выходом книги «Цветы и песни»i Издательство СТиХИ, МО, Книжные серии товарищества поэтов «Сибирский тракт», 2018. убедиться в этом стало совсем легко. Хотя легкость эта может быть обманчивой. Причем обманчивой еще на уровне первого знакомства. Скажем, как сочетаются пассеистичное название сборника и его оформление, состоящее из репродукций месоамериканских фресок?
Отлично сочетаются. Да, многие представляют ацтекскую цивилизацию в виде непрерывных битв, милых кровавых ритуалов и уродливых богов-демонов. Наверное, так оно и было, но существовали в рамках этой цивилизации особые люди: тламатины. То есть «те, кто знают вещи», «те, кто понимают небо и обитель мертвых». Они были мудрецами, архитекторами, сочинителями, живописцами… Словом — поэтами. Творцами в полном смысле этого слова. Именно тламатины выбирали путь «цветка и песни». Или путь выбирал их. Этот путь позволял по завершении земной жизни избежать попадания в Миктлан, представлявший собою не то чтоб совсем ад, но крайне унылое место, где вся надежда — на перерождение обратно, в юдоль земную. А в более высокие сферы, «туда, где обитает Солнце», попадали убитые на войне, принесенные в жертву, умершие в родах и вот — тламатины. Их путь, ведущий в небо, назывался именно путем «цветка и песни». Только об этом жалели мудрые, оставляющие этот мир. Сильнее жалели, нежели о самой земле:
…Это так: мы действительно уходим отсюда,
Оставляем цветы, и песни, и землю…
За исключением оформления и названия, никаких прямых или явно считываемых косвенных отсылок к обитателям Теночтитлана в книге Аллы Поспеловой нет. Скорее, присутствуют пересечения в области духа. То есть не озвученная впрямую, но отчетливая заявка на понимание миров в полном их объеме и в частностях тоже. При этом автор, будучи уверенной в истинности своего зрения, окружающим его не навязывает. Разговаривает не с потенциальными читателями, а с невидимым собеседником, обитающим то ли в собственной душе, то ли где-то далеко-далеко. Тламатин не должен тратить время на убеждение окружающих. Захотят — поймут. В этом нет высокомерия, в этом есть желание общаться с равным себе. И общаться на тонких уровнях, на грани вербального. Не телепатически, конечно, но языком горним.
Под «суггестивной поэзией» часто и напрасно понимают стихи ни о чем. Таких в «Цветах и песнях» нет. Есть (и даже преобладают) стихотворения, построенные на прихотливых ассоциативных цепочках. Они не похожи на бывшие некогда новаторскими, а ныне ставшие традиционными до уныния «потоки сознания». Хотя в определенном смысле эти стихи — поток. Но что поделать, коли сознание у автора вполне ясное? Позволяющее отчетливо сопрягать совершенно разнородные объекты. Как в этом фрагменте из небольшого цикла «Бараки»:
V
В деревне у бабушки пoдпол,
там держат картошку,
и ближе к весне
почти вся она вмиг прорастает
такими белесыми пальцами хиленьких веток,
которые рвутся к теплу и невидному свету…
И их обреченность всегда меня в детстве пугала…
В бараках так часто
зачем-то рождаются дети.
Заметим: текст этот из второй части книги, из «Песен». Туда включены стихотворения условно «внешние». Но и тут мы видим скорее наблюдение без прямого вмешательства, фиксацию обстоятельств. Черствости и равнодушия в этом нет. Есть принятие чужой позиции без участия в оной и без особого уважения. Захотят понять — поймут, захотят помощи — попросят, окажем. Но благодарность хрупкому мирозданию не допускает разрушительного вмешательства в него. В этом есть осознание границ мира и чужой воли, сколь бы странной эта воля ни казалась.
Как ни удивительно, но в первой части, в «Цветах», наполненной, казалось бы, стихами о внутреннем душевном устройстве, гораздо больше прямых обращений. Правда, обращения эти весьма непросты:
* * *
Ты не гений, мой мальчик,
Здесь гении дохнут, как мухи,
Ты не ангел, мой милый,
Иначе зачем тебе крылья?
Я тебе не жена, потому что еще не старуха,
Я тебе не нужна — ты меня бережешь без насилья.
Мы не будем с тобой умирать в один день по закону,
Потому что мне лень,
А тебе с моей тенью не слиться,
Я тебя прогоню, как шутов прогоняют от трона,
Я воткну тебя в нервы,
Как розы втыкают в петлицы
Формально — ужасно обидное для мужской половины человечества стихотворение. А если вчитаться и вдуматься, так наоборот: поэт не то чтобы коварно признает адресата равным, но сугубо искренне обещает самому себе не ломать человеку жизнь и уважать пространство другого. И да: снова предлагает услышать свой внутренний голос. Это же в глубине своей явно не стихи, предназначенные утешить или унизить кого-то. Тут за броней высказанного внешне — открытость невероятная. Нежность улитки в легком, но не слишком ломком панцире.
Примерно так. Говорить о вечном более подробно в рамках рубрики не позволит место, да и ни к чему разбавлять примерами и описанием нюансов уже сказанное. А вот моменты бренные немного тревожат. С момента выхода предыдущей книги Аллы Поспеловой — изданного в Екатеринбурге сборника «Крест» — прошло 20 лет. Не хотелось бы следующей книги ждать еще столько же. Но загадывать не станем.