Гуманизм литературы социалистического реализма

Микола Шамота, Гуманізм і соціалістичний реалізм, «Радянський письменник», Київ, 1976, 283 стр.

Последнее время у нас появляются все новые монографии, сборники, статьи, посвященные многообразным вопросам теории социалистического реализма. Советские литературоведы с разных сторон подходят к исследованию творческого метода нашей литературы, отстаивая его идейно-эстетические принципы от нападок модернистских и ревизионистских «ниспровергателей».

Н. Шамота в своем новом исследовании сосредоточил внимание на одной из самых значительных и острых проблем современного художественного развития – проблеме гуманизма. Проблеме, непосредственно вытекающей из самой революционно – гуманистической сущности советской литературы и искусства. Вспомним в этой связи, что тов. Л. И. Брежнев на XXV съезде партии подчеркнул: «Заслуга наших писателей, художников в том, что они стремятся поддерживать лучшие качества человека – его принципиальность, честность, глубину чувства, исходя при этом из незыблемых принципов нашей коммунистической нравственности».

За противоборством двух сил – социалистического гуманизма и буржуазного антигуманизма, как показывает автор рецензируемой работы, встают противоположные концепции личности – концепция коллективизма и концепция индивидуализма, противоположные представления о возможностях, потребностях и духовных горизонтах человека, противоположные ответы на животрепещущие вопросы современности: каков человек, каким он может быть и каким должен стать?

Самое понятие «гуманизм» получает в книге Н. Шамоты не только широкое идейно-эстетическое истолкование, но и конкретно-историческую трактовку. Исследователь отбрасывает как фразеологические фальшивки, служащие буржуазным идеологам для маскировки, термины «вообще гуманизм», «естественный гуманизм», «стихийный гуманизм», «национальный гуманизм» и т. д. и т. п. Литературовед глубоко убежден: пока существуют антагонистические классы, гуманизм будет выполнять классовые функции.

Искусство социалистического реализма живет в самой благоприятной социальной атмосфере, где на деле осуществляются высокие гуманистические идеалы. И естественно, что характер гуманизма нашей литературы соответствует всему духу социалистической общественной жизни, ее морали и психологии: «Это гуманизм не добрых пожеланий, искреннего сострадания, горьких слез и смеха сквозь слезы, это – реальный, спроецированный на конкретное историческое дело и конкретных его творцов гуманизм» (стр. 102).

В высшей степени знаменательно, как этот реальный гуманизм проявляет себя в условиях современной научно-технической революции. Автор книги опровергает концепции буржуазных философов, социологов и эстетиков, которые объявляют НТР неизменным антагонистом сферы человеческих эмоций вообще, художественно-эстетического общения людей в особенности.

Н, Шамота особо подчеркивает: если успехи научно-технического гения человечества обнажают антигуманный характер капиталистического образа жизни, делают еще более драматичным его несоответствие природе человека, то в условиях социалистического общества наука и техника укрепляют реальную базу его гуманизма, а значит – и реальный гуманизм его литературы.

В обществе развитого социализма, пишет литературовед, «величественная формула социалистического гуманизма: все для человека, все во имя человека, все в интересах человека, формула, которой неуклонно руководствуется наша партия, безусловно, означает также следующее: для человека, во имя человека, в интересах человека и НТР!» (стр. 40).

Категория гуманизма неизменно соотносится в книге Н. Шамоты с категорией партийности, на основе которой «возникло и успешно развивается искусство социалистического реализма, искусство самоотверженной человечности» (стр. 119).

«О человечности нашей партийности» – так назвал Н. Шамота одну из своих статей¹. Такое название точно определяет внутренний пафос и этой статьи, и рецензируемой книги, в которой коммунистическая партийность рассматривается как высшее выражение социалистического гуманизма. Гуманизма, который, по словам ученого, «включает в себя чувства и действия в чрезвычайно широком диапазоне: от сочувствия человеку, которого постигло горе, до героизма и самопожертвования в драматические моменты жизни общества» (стр. 123).

Принципиально важным при решении проблемы гуманизма является в книге Н. Шамоты последовательное противопоставление литературы социалистического реализма модернистской и «массовой» буржуазной литературе.

Несмотря на то, что все модернистские программы декларируют и «тотальный критицизм», и «неприятие буржуазности», на деле эти декларации, как показывает автор книги, очень часто оборачиваются своей противоположностью. Безответственное, озлобленное, антигуманное развенчание человека, присущее модернизму, не имеет ничего общего с критикой, полной сочувствия к людям и веры в них, которая отличает прогрессивную реалистическую литературу и особенно литературу социалистического реализма. В писаниях модернистов «предается огню и распятию сам человек», и поэтому модернистский критицизм реакционен по существу: «от такой критики капитализм не получит и царапины» (стр. 63).

В этом лишний раз убеждают философия и эстетика экзистенциалистов. Хотя экзистенциализм претендует на роль чуть ли не единственного выразителя всечеловеческого гуманизма, на самом деле он не содержит в себе, по словам Н. Шамоты, «ни реальной любви, ни чем-либо подтвержденного уважения к человеку» (стр. 148).

По праву значительное место занимает в книге проблема гуманизма и художественной правды: ведь литература социалистического реализма гуманна прежде всего своей большой правдой о человеке, обществе, человечестве, своей тенденцией к доскональному художественному познанию жизни во всей полноте. И как не согласиться с автором, что противники социалистического реализма «его не принимают, против него воюют как потому, что он социалистический, так и потому, что он реализм» (стр. 15).

Буржуазная эстетика, борясь против познавательных устремлений искусства, стремится в первую очередь предельно упростить и тем самым дискредитировать представления о типичности и типизации, низводя их чуть ли не до значения типового в техническом понятии «типовой проект». Возражая этим горе – теоретикам, Н. Шамота убедительно показывает, что реалистическая типизация – явление сложное и многомерное, не прямолинейный и одноплановый, а диалектически – богатый процесс художественного познания: он ведет от единичного к особенному, а от особенного к общему таким образом, что художественное обобщение становится неотделимым от художественной индивидуализации.

Новые, поистине безграничные возможности открывает на пути типизации принцип конкретно-исторического изображения жизни в ее революционном развитии, разработанный марксистско-ленинской эстетикой. Автор приходит к выводу, что этот принцип неизмеримо усиливает не только познавательные возможности, но и гуманистические позиции литературы социалистического реализма: ее сквозной идеей становится рост человека в процессе его вмешательства в обстоятельства перестройки жизни, преобразования общества, строительства нового мира.

В этой связи автор полемизирует и с теми учеными, которые, по его мнению, неверно оценивают значение новаторской типизации в литературе социалистического реализма.

В книге очень вдумчиво прослежено, как многогранно проявляется гуманизм литературы социалистического реализма, которая с пристальным и заинтересованным вниманием обращается к фактам и явлениям, представлениям и понятиям, рожденным социалистическим образом жизни, возникающим в результате новых отношений между людьми, складывающихся в процессе труда, в творческом коллективе.

Особенно чутка литература социалистического реализма «ко всем проявлениям советского патриотизма и социалистического интернационализма в нашем обществе, ко всему, что формирует и что выражает психическое состояние новой исторической общности людей – советского народа» (стр. 107). И ее мировое гуманистическое значение, по убеждению исследователя, в первую очередь определяется сотнями книг, которые отображают рождение и утверждение в нашей многонациональной стране благородного «чувства семьи единой», необычайно раздвигающего горизонты мироощущения советского человека, и открывают в этом чувстве источники гармонического развития новой личности.

Так проблема гуманизма органически смыкается в работе Н. Шамоты с проблемой интернационализма советской литературы, единой в своем национальном многообразии.

Н, Шамота показывает, что в процессе интенсивнейшего межнационального художественного обмена у нас складываются единые идейно-эстетические критерии, вырабатываются единые в своей основе художественные вкусы.

Однако это отнюдь не ведет к забвению национальных традиций, к стиранию национальной специфики, к нивелированию неповторимых форм той или иной национальной поэтики. Более того: в наше время наблюдается, по словам ученого, «рождение потребности в богатстве национальных красок искусства» (стр. 187).

Потому-то, в частности, «не только поэтическая идея, как, скажем, раздумья Кулиева о будущем и его завет потомкам, представляет общесоветский интерес. Все то глубоко национальное, что составляет, так сказать, материю стиха, из чего соткана его форма, весь мир поэтических ассоциаций, важно, нужно, дорого всем» (там же).

В последней главе «Читатель и литературный процесс» мы находим немало свежих, интересных и значительных страниц, посвященных как непосредственно этой проблеме, так и связанным с ней вопросам – об ответственности писателя перед читателем-другом и о критериях идейно-художественной оценки произведений, о методах литературоведческих исследований и о задачах литературной критики.

Однако вместе с тем обнаруживаем мы в заключительной главе и такие положения, суждения, выводы, которые вряд ли можно принять.

Стремясь, несомненно, к эстетической определенности творческого метода нашей литературы, Н. Шамота, к сожалению, сводит его, по сути, к одной форме художественного изображения. Он решительно настаивает на «универсальности формулы отображения жизни в форме самой жизни» (стр. 250). И хотя понятие «форма самой жизни» не отождествляется им с понятием «правдоподобие», тем не менее, думается, отстаиваемая ученым формулировка не может дать полного представления о богатстве и многообразии форм, средств, приемов отражения жизни в искусстве социалистического реализма. В природе этого искусства заложена возможность не только «жизнеподобного», предметно-аналитического изображения действительности – «форм самой жизни», но и революционной романтики нового типа, и условных форм обобщения, и фантастики, сказочности, гротеска и других художественных форм, если они содействуют постижению и утверждению правды жизни, выражая в сгущенном виде ее существенные черты.

Не может не вызвать сомнения, если не возражения, такой постулат автора книги: «Психологизмом, как бы он ни привлекал отдельных авторов, нельзя заменять действие, живую жизнь в ее напряженные моменты; психологизм, если это не искусственное психологизаторство, должен вытекать из действия, из борьбы, из процесса становления и раскрытия типичных характеров в конкретно-исторических обстоятельствах» (стр. 270).

Право же, трудно согласиться с таким решительным неприятием психологизма, «заменяющего действие». Думается, это высказано сгоряча, в пылу полемики, заслонившей на какое-то время от ученого ту истину, что оценивать плодотворность либо не плодотворность психологизма следует не вообще и не лишь в его соотнесенности с сюжетным действием, а конкретно, с учетом жанровой специфики, стилистики и поэтики вполне определенного произведения…

Хотелось бы обнаружить в работе Н. Шамоты более основательное и разностороннее освещение проблемы художественной правды – проблемы, которую и до сих пор нельзя считать полностью решенной. Ученый замечает: «художественная правда – это правда жизни», но «отражение жизни в искусстве – это всегда художественное преобразование ее» (стр. 111). Однако эти замечания и кратки и односложны.

Отдельные огрехи и промахи автора тем более бросаются в глаза, что в целом его книгу отличает подлинно научный подход к исследуемой проблеме. Такой подход, который позволяет ученому сказать, помимо всего прочего, очень доброе слово о благородной, гуманистической сущности самого процесса литературного творчества, «кропотливой, часто подвижнической работы писателя» (стр. 274).

В свое время Л. Толстой говорил, что смысл и задача искусства – объединять людей. Исследование Н. Шамоты убедительно доказывает: ныне эта гуманистическая идея стала реальностью в литературе социалистического реализма.

г. Ровно

1. См. «Новый мир», 1975, N 9.[↩]