Гастон Башляр. Избранное: поэтика грезы

Гастон Башляр. Избранное: поэтика грезы. М.: РОССПЭН, 2009. 437 с.

Впервые отечественному читателю Гастон Башляр стал известен только во времена перестройки, когда на русский язык были переведены его работы 1930-х годов, такие как «Новый научный дух» (перевод 1987), «Психоанализ огня» (1993), «Грезы о воздухе» (1998) etc.

Методолог науки, физик, исследователь феноменологии поэтической образности, Башляр в душе считал себя «сельским философом», «грезотворцем, мечтателем слов, остающихся на бумаге» (с. 21) и держал табачную лавку в Париже. Современники вспоминали его необычно пошитый фрак «а-ля Жуль Берн», массивную седую бороду и шампанский акцент. «Психоанализ огня» составил Башляру репутацию «человека поэмы и теоремы». Его поэтическая философия во многом определила один из путей развития французского структурализма 60-х годов, связанный с направлением «тематической критики» (Ж. Старобинский, Ж. П. Ришар, Ж. Пуле и др.).

«Поэтика грезы» представляет Башляра-ученого, способного соединять в своем воображении стук пишущей машинки с запахом бисквита тетушки Леонии, эссеиста, способного к «целостности восприятия» (термин Элиота).

По Башляру, одним из критериев раскрытия метафизического смысла чувственного начала человека является одиночество, в основу постижения которого положены два инстинкта — страх и радость, имеющих диалектически противоположную ритмическую организацию, выражаемую в разной частоте пульсаций. В одиночестве, выражающем внешний покой вещей, отражается попытка мыслящего тростника услышать индивидуальный, только ему свойственный внутренний ритм, избавиться от случайных, общих ритмов, навязанных обществом. Поэтизируя право на одинокую грезу, Башляр приводит цитату из драмы Рильке, в которой рассказана притча о том, как в мире встречаются две одиноких души, находящих друг в друге «провожатого и утешителя» (с. 378).

Методом для исследования поэтической образности становится для Башляра феноменология, призванная пробудить в философе наивное непредвзятое начало, способствующее «первозданному восприятию» поэзии (с. 9) и в то же время требующее активного соучастия философа в творческом процессе.

В исследовании поэтической грезы Башляр подобен герою Пруста, маленькому Марселю, для которого миг между засыпанием и пробуждением (взятыми с метафорической точки зрения) определяет границы сознания, ибо во время сна человек «держит вокруг себя нить часов, порядок лет и миров», разрушающие глубоко укорененное в нас представление о недвижимости предметов («В Сторону Свана»). Так и для Башляра: грезить о словах — означает иначе определить «пункт земного шага» (цитата из Пруста), в котором находятся поэт и философ, с той лишь разницей, что поэтическая греза не причастна сумеречному состоянию мира, где смешиваются ночная и дневная жизнь. «Вместо того, чтобы искать сны в поэтических грезах, следовало бы искать грезы в снах», — пишет Башляр (с. 17).

Кто таков «грезовидец слов»? — этим вопросом Башляр открывает свою работу «Грезы о грезе», предваряя ее эпиграфом из Алена Боске: «В глубинах слов / Я заново рождаюсь» (с. 30). Если психика может быть условно разделена на два начала (animus и аnima), то именно женское начало шепотом своей нежности дает словам право на грезу, ибо «слова способны мечтать» (с.