Выбор редакции

«Капитанская дочка» Пушкина: почему крепость — Белогорская?

Вера Шапошникова пристально читает Пушкина

Главное место действия в итоговом произведении Пушкина «Капитанская дочка» — Белогорская крепость. Это тем более важно, что само название — Белогорская — появилось лишь в печатном тексте «Капитанской дочки» (четвертый том «Современника» за 1836 год); в беловом автографе повести название отсутствует, вместо него — две звездочки: «** крепость» [Пушкин 1995: 866–903], из чего понятно, что название долго обдумывалось 1

В отличие от «Истории Пугачева», где все названия крепостей реальные, в «Капитанской дочке», наряду с реальными названиями: Нижнеозерная, Татищева,Пушкин вводит вымышленное название одной из крепостей «в сорока верстах от Оренбурга»Белогорской крепости. Примечательно, что среди крепостей, упомянутых в «Истории Пугачева», есть в 75 верстах от Оренбурга Красногорская крепость, а также Горская [Пушкин 1995–1996: 866, 835]. Эти имена могли послужить Пушкину образцом для Белогорской. Откуда же такое название?

Н. Измайлов считает, что в имени Белогорской крепости отразились личные впечатления Пушкина во время его оренбургского путешествия 1833 года (они, уверен ученый, вообще играли важную роль при написании «Капитанской дочки»): «Вид меловых гор на берегу Урала, который Пушкин наблюдал по дороге из Оренбурга в Уральск, дал название Белогорской крепости в «Капитанской дочке», исторически не известной, но соответствующей по положению Татищевой» [Измайлов 1975: 299]. Но о меловых горах не говорится в «Капитанской дочке», значит, не хотел Пушкин такой связи в сознании читателя. 1 Кроме того, непонятно, почему именно эта деталь уральского пейзажамеловые горытак привлекла внимание Пушкина. Скорее всего, впечатление от меловых гор на Урале если и привело к названию «Белогорская», то лишь потому, что «легло» на какую-то более раннюю и важную картину белых гор, раз дало название главному, по существу, месту действия в повести. А это сильное впечатление, надо полагать, возникло у Пушкина на Кавказе.

В письме к Л. Пушкину от 24 сентября 1820 года поэт писал о своем восхождении на горы Кавказа: «Жалею, мой друг, что ты со мною вместе не видал великолепную цепь этих гор; ледяные их вершины, которые издали, на ясной заре, кажутся странными облаками, разноцветными и недвижными; жалею, что не всходил со мною на острый верх пятихолмногоБешту, Машука, Железной горы, Каменной и Змеиной» [Пушкин 1996a: 17–18]. Во время путешествия по югу с семьей Раевских Пушкин испытывал счастье не только от пребывания «в кругу милого семейства», но и от созерцания великолепной природы: «…счастливое, полуденное небо; прелестный край; природа, удовлетворяющая воображение,горы, сады, море…» [Пушкин 1996a: 19]. Небо и горы, заметим, поставлены на первое место; вообще во мнении читателей Пушкин был тогда «певцом Кавказа», а следовательно, гор. Это свое счастливое состояние в виду кавказских гор он запомнил навсегда (в 1836 году он напишет историку и этнографу В. Сухорукову в Пятигорск: «В соседстве Бештау и Эльбруса живут досуг и вдохновение» [Пушкин 1997: 90]). А с образом гор-облаков (из письма к брату) и белеющего Эльбруса встречаемся уже в «Кавказском пленнике» (1821):

Великолепные картины!
Престолы вечные снегов,
Очам казались их вершины
Недвижной цепью облаков
И в их кругу колосс двуглавый,
В венце блистая ледяном,
Эльбрус, огромный, величавый,
Белел на небе голубом 2

Волнующий образ белеющей горы встречаем и в «Узнике» (1822). Орел под окном темницы узника как будто

…вымолвить хочет: "Давай улетим!
Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер да я!.."

Образ далекой и высокой манящей свободы, отрешенность от земной неволивот что такое здесь белеющая гора, тем более по контрасту с тучей, видимо темной.

В 1829 году Пушкиным написано стихотворение «Монастырь на Казбеке» об увиденном во времяАрзрумского путешествия «монастыре за облаками», парящем «над горами», монастыре, к которому рвется дух человека, потому что там «вольная вышина», «соседство Бога»:

Высоко над семьею гор,
Казбек, твой царственный шатер
Сияет вечными лучами.
Твой монастырь за облаками,
Как в небе реющий ковчег,
Парит, чуть видный, над горами.
Далекий, вожделенный брег!
Туда б, сказав прости ущелью,
Подняться к вольной вышине!
Туда б, в заоблачную келью,
В соседство Бога скрыться мне!..

Этот же поразивший Пушкина монастырь описан им в «Путешествии в Арзрум» (1835): «Утром, проезжая мимо Казбека, увидел я чудное зрелище. Белые, оборванные тучи перетягивались через вершину горы, и уединенный монастырь, озаренный лучами солнца, казалось, плавал в воздухе, несомый облаками» [Пушкин 1995: 482]. Так же как и в стихотворении, «чудное зрелище» завораживает, увлекает душу ввысь. В «Путешествии в Арзрум» описание горы Алагез (принятой спутниками Пушкина за Арарат) тоже обращает на себя внимание: после фразы «На ясном небе белела снеговая двуглавая гора» [Пушкин 1995: 463] следующие за ней библейские ассоциации наполняют образ белой горы общечеловеческим смыслом. Есть в «Путешествии в Арзрум» и описание неприступной крепости Карс, отвоеванной русскими войсками у турок, крепости, «белеющейся» на горе: «Я поехал по широкой долине, окруженной горами. Вскоре увидел я Карс, белеющийся на одной из них <…> Осматривая укрепления и цитадель, выстроенную на неприступной скале, я не понимал, каким образом мы могли овладеть Карсом» [Пушкин 1995: 464, 465].

И. Сурат обратила внимание на то, что «в произведениях Пушкина разных лет несколько раз варьируется один зрительный образбелое на горе». Она называет «Бурю» (1825), «Монастырь на Казбеке» (1829), неоконченный перевод сербской народной песни «Что белеется на горе зеленой…» (1834) и подробно анализирует отрывок не оконченного Пушкиным перевода «Когда владыка ассирийский…» (1835) из неканонической ветхозаветной Книги Юдифи [Сурат 1996]. Больше всего занимает исследовательницу описание города, который намеревались покорить враги, Ветилуи

И над тесниной торжествуя,
Как муж на страже, в тишине,
Стоит, белеясь, Ветилуя
В недостижимой вышине.

Сурат считает, что в основе образа Ветилуи впечатление от монастыря на Казбеке [Сурат 1996: 144]; И. Сидоров, уточняя, называет источником также и «белеющийся» Карс из «Путешествия в Арзрум» [Сидоров 2000: 179]. «Белое в вышине,пишет Сурат,образ пронзительного лирического звучания, смутно зовущий, иномирный. И пожалуй, именно в стихах о Ветилуе этот образ кристаллизуется: индивидуально-поэтическое начало соединяется в нем с осознанной религиозной символикой <…> личная нота слышится в словах о белой Ветилуе» [Сурат 1996: 145]. Имеется в виду трудное духовное противостояние Пушкина в это время окружающему его, часто враждебному Петербургу и своим личным душевным неустройствам; вот в чем причина его обращения к древнему сюжету. Стоять перед врагом «в тишине», «в вышине», как Ветилуявот плод личного духовного опыта. Еще одна причина несокрушимости народа Ветилуи: «Высок смиреньем терпеливым…»и это, по Сурат, «формула идеального нравственного поведения» [Сурат 1996: 137]. Лирический герой Пушкина в 1835 году мечтает о побеге к тесным вратам спасения («Странник»), но сокрушенно констатирует в 1836-м: «Напрасно я бегу к Сионским высотам…» Хотя силы «греха алчного», по библейской традиции, уподобляются им в этом стихотворении льву, а собственные силыоленю, но он «бежит», и именно к «высотам»этим последним словом названа жизнь, посвященная идеалу, свободная от греха.

«Высота» подспудно присутствует и в названии «Белогорская» в «Капитанской дочке». Именование крепости как Белогорскойэто «бегство» из Петербурга на некую высоту («белую гору»), где простые люди, крепкая семья, тихая и верная любовь, настоящий героизм. Белогорская крепость противопоставлена в повести Петербургу (представитель егоШвабрин, сосланный из столицы за дуэль, единственный полностью отрицательный персонаж повести). Гринев-старший знал, что делал, посылая сына не в Петербург, а в Оренбург: он понимал, чем угрожает столица духовно не окрепшему сыну.

Петр Гринев, оказавшись в глухом гарнизоне в Белогорской крепости, видит там подлинные ценностиофицерскую верность присяге, теплые семейные отношения, верную любовь. Белогорская крепость означает и самую заветную ценность для Пушкина в 1830-е годыдом. Не случайно в повести сказано, что «Василиса Егоровна и на дела службы смотрела, как на свои хозяйские, и управляла крепостию так точно, как и своим домком». Ю. Лотман писал, что Дом (именно с заглавной буквы) стал для Пушкина в те годы «крепость и опора» [Лотман 2015: 206]. И эта ценность «размывалась» в Петербурге, где свет покушался на эту его святыню. И. Есаулов отмечает, выделяя главное слово: «Конечно, Белогорская крепость является, по сути дела, домомсо всеми свойственными этому идиллическому топосу атрибутами» [Есаулов 2017: 110].

Белогорская крепость, далее,это крепость духа ее немногочисленных защитников, крепость веры в Бога, крепость человеческих связей, крепость любви и верности (глава III так и называется»Крепость»).

Принципиальный момент при обрисовке Белогорской крепостиона внешне неказиста; Гринев и не понял, увидев ее, что это крепость. «Грозные бастионы, башни и вал», как представлял себе крепость герой, разительно отличались от реальности»деревушки, окруженной бревенчатым забором». И далее: «У ворот увидел я старую чугунную пушку; улицы были тесны и кривы; избы низки и большею частию покрыты соломою». Семья коменданта жила даже не в доме, а в «деревянном домике». За обыденностью облика и даже комичностью персонажей («старик <…> в колпаке и в китайчатом халате», «кривой старичок в офицерском мундире», «старушка в телогрейке и с платком на голове») лишь потом разглядит Гринев (вместе с читателем) подлинную человеческую простоту и высокое нравственное достоинство капитана Миронова, Ивана Игнатьича, Василисы Егоровны. И Маша «с первого взгляда <…> не очень <…> понравилась» Петру Гриневу, смотревшему на нее с предубеждением из-за характеристики, данной ей Швабриным. Так и Белогорской крепости предстоит на наших глазах превратиться из убогой «деревушки» в место подвига ее немногочисленных защитников.

Гринев пришелся там ко двору. Радушие Мироновых, в противоположность «строгой немецкой экономии» генерала Андрея Карловича в Оренбурге, успокаивает и согревает юношу, впервые покинувшего дом. Скоро Петр, с унынием думавший о месте своей службы, не только смирится со своим, казалось бы, незавидным положением, но и обретет тут, можно сказать, семью (таковы прямо-таки родственные отношения в крепости) 3 а потом и любовь.

Первый же отзыв генерала о Белогорской крепости высоко характеризует порядки в ней: «…ты будешь в команде капитана Миронова, доброго и честного человека. Там ты будешь на службе настоящей, научишься дисциплине». Позднее Белогорская крепость названа «богоспасаемой».

Простота, искренность, верность присяге, подлинный героизм и подлинная любовьвсе это узнает (и проявит) Петр Гринев в Белогорской крепости. Не может быть, чтобы имя этой крепостиБелогорскаябыло случайным. Впечатление от увиденной в Оренбургском путешествии белой (меловой) горы, возможно, подтолкнуло мысль Пушкина, давно шедшую в этом направлении, и сформировалось сочетание «Белогорская крепость» с высоким (!) положительным значением. Таким образом, «белая гора» в творчестве Пушкина имеет глубоко положительное, иногда сакральное значение, отразившееся и в имени Белогорской крепости.

Удивительно, но в «Капитанской дочке» есть своеобразная белая горамы говорим о белом облачкепредвестнике бурана. Это его принял сначала за «отдаленный холмик», то есть за небольшую гору, юный Гринев: «Я увидел в самом деле на краю неба белое облачко, которое принял было сперва за отдаленный холмик». Вспомним, что в «Монастыре на Казбеке», наоборот, «вершины» гор казались лирическому герою облаками; то же в «Путешествии в Арзрум»: «В Ставрополе увидел я на краю неба облака, поразившие мне взоры, ровно за девять лет. Они были всё те же, всё на том же месте. Этоснежные вершины Кавказской цепи» [Пушкин 1995: 447]. Обратим внимание, что «горы» и «облака», подобные друг другу, находятся на одном и том же месте»на краю неба» (между прочим, ряд небольших гор и вереница облаков могут быть названы одинаковогрядой [Ожегов, Шведова 1993: 149]). Образ облачка в «Капитанской дочке»предвестие бурана, из которого выйдет мужик с черной бородойспаситель и губитель, благодетель и разбойник, свободный и жестокий Пугачев с его судьбоносным значением в жизни Гринева 4

Обратимся теперь к значению первой части слова «Белогорскаябелому цвету. «Пушкин знал сакральную символику белого: в его «Родрике», написанном весной 1835 года, герою является угодник, через которого говорит Господь,является «Белой ризою одеян / И сияньем окружен»»,пишет Сурат [Сурат 1996: 145].

А в «Капитанской дочке» белый цветв аспекте названия «Белогорская» он важенчаще всего связан с Пугачевым. Пугачев во время сражения»на белом коне»; в другом эпизоде ему подводят «белого коня»; казак для него держит под уздцы «прекрасную белую лошадь киргизской породы»; подавая знак казнить коменданта, Пугачев «махнул белым платком»; он пирует за столом, покрытым «белой скатертью»; тройка с Пугачевым несется по «белой степи». При этом белый цвет задействован и в описаниях Екатерины II: она «в белом утреннем платье», у нее «белая собачка». В XIX веке существовало устойчивое выражение «белый царь» (русский царь) [Даль 1995: 153], у Пушкина оно есть в «Полтаве» и «Истории Пугачева» [Пушкин 1995–1996: 10]. Семантика белого цвета, таким образом, связана и с русской царской властью: с его помощью описаны разгулявшийся на воле крестьянский «царь» 5 и дворянская царица. Таким образом, в белом цвете в повести присутствуют и глубоко положительная (до сакральности) символика (в слове «Белогорская»), и символика русской царской власти (в отношении Пугачева и Екатерины).

В слове «Белогорская», кроме корня «бел(ая)», есть и корень «гор(а)». Пушкин подчеркивает, что место, где стоит Белогорская крепость, довольно высокое (крепости вообще строились на возвышенности): дорога к ней «шла по крутому берегу Яика», «Вдруг увидел я деревушку на крутом берегу Яика…». Отметим, что эпитет «крутой» появился не сразу: Пушкин, работая над повестью, постепенно «возвышал» место, где находилась Белогорская крепость. Заметим также, что Гриневу отвели квартиру в избе «на высоком берегу реки», отсюда «по крутой тропинке» спускались к реке дуэлянты Гринев и Швабрин, а семья коменданта жила в «деревянном домике, выстроенном на высоком месте…». М. Гладилин даже назвал свою книгу о Пушкине «Нагорные тропинки», имея в виду то место из «Капитанской дочки», где говорится, что Савельич сбежал к дуэлянтам Гриневу и Швабрину «по нагорной тропинке». Так что «гора» в названии крепости «откликнулась» в содержании повести [Гладилин 2017: 6]. Эту высоту требуется объяснить.

«Высокими» мы называем мысли, дела, свершения во имя идеала (и, наоборот, «низкими»те, что идут вразрез с идеалом). И не случайно в высоком стиле нашего языка для обозначения высоты задействован образ горы: «горний» мир идеала, взгляд «горé». Н. Жилина пишет, выделяя антонимы: «Художественный мир «Капитанской дочки» предстает перед читателем как основанный на началах добра, любви и милосердия, проявление которых в дольнем пространстве становится напоминанием об иномгорнеммире» [Жилина 2017: 290].

В христианстве гораместо Нагорной проповеди, искушения, пророчеств, Преображения, распятия, Вознесения. Вот как говорится о Преображении: «Иисус взял Петра, Иакова, Иоанна <…> и возвел их на гору высокую одних,  преобразился пред ними: и просияло лице Его как солнце, одежды Его сделались белы как свет <…> Облако светлое осенило их» (Мф. 17:1–5). В «Акафисте» Сергию Радонежскому добродетель, взлет духа уподобляются горе: «гора превысока добродетелей Божественных»; «возшелеси на гору Небесную».

На момент написания «Капитанской дочки» лежащее в столе у Пушкина стихотворение «Памятник» (лето 1836 года)в том числе и о вознесении в высоту. Думается, «памятник» не случайно «вознесся»родившийся в праздник Вознесения, Пушкин помнил и осмысливал этот факт. «Чем «Памятник»,писал Андрей Битов,не Вознесение над нашей, земной плоскостью?» [Битов 2017: 165]. Особенно в сравнении с «падшими» (к которым он «милость <…> призывал»). Эта вертикаль от «падших» к вознесенному очень важна в духовном мире Пушкина. «Восставленная к Небу вертикаль <…> организует собою весь внутренний поэтический космос каменноостровского цикла»,отмечали И. Сурат и С. Бочаров [Сурат, Бочаров 2002: 210].

Назовем также в связи с размышлениями об образе высоты в названии «Белогорская» одно глубоко личное для Пушкина обстоятельство, относящееся к 1836 году. В апреле этого года, похоронив мать в ограде Святогорского монастыря рядом с могилами деда и бабки, Пушкин «внес вклад в монастырскую кассу на собственную могилу» [Сурат 1999: 77]. Святогорский Успенский монастырь Псковской губернии восходит к XVI веку; основан на Синичьих горах, переименованных в Святые горы (напомним, Святые горыофициальное название Афона).

В 1829 году монастырь на горе для Пушкина»далекий, вожделенный брег»: «Туда б, в заоблачную келью, /  соседство Бога скрыться мне!» Монастырь на горахвот какое место определил себе для могилы Пушкин (в письме к жене он еще в 1834 году высказывал желание быть похороненным не «на тесном петербургском кладбище, а <…> в церкви на просторе, как прилично порядочному человеку» [Пушкин 1996b: 167]). Петербург по разным причинам не отпускал Пушкина, но поэт проявил волевое усилиеи вырвался таким образом в милый край (хотя бы и после земной жизни). Подумаем и вот о чем. Вряд ли человек будет покупать себе место для могилы задолго, лет за 25, скажем, до предполагаемой кончины (об этом сроке как оставшемся ему он однажды написал женеоколо 14 июля 1834 года [Пушкин 1996b: 180]). Значит, какие-то мысли о скором возможном «побеге» сюда, видимо, появились у Пушкина в 1836 году.

Не было ли в его сознании этого исходного названия «Святогорский», когда он обдумывал имя для крепости, в которой происходит основное действие повести? Было, между прочим, у Пушкина еще одно любимое место на земле, получившее название от гористого берега реки Сороти, на которой оно раскинулось,село Тригорское 6 Как уже указывалось, почему-то в беловом автографе название «Белогорская» обозначалось двумя звездочками (не одной или тремя): «** крепость», и так все упоминания названия этой крепости на страницах повести [Пушкин 1995: 866–903]. Может быть, Пушкин для себя зашифровал здесь два слова»Святая» и «гора», а потом «Белая» и «гора»? Есть для этой версии кое-какие основания.

В повести в соседство с Белогорской крепостью Пушкин поставил с одной стороны «три или четыре скирда сена», а с другой»скривившуюся мельницу, с лубочными крыльями, лениво опущенными». Это последнее не только добавляет уныния общей картине; это деталь окрестностей его родного Михайловского, Тригорского недалеко от Святогорского монастыря. За год до этого он написал стихотворение «…Вновь я посетил…» (1835), где неспешные и высокие размышления о смысле течения жизни вызваны в том числе и пейзажем: по «брегам отлогим» озера «рассеяны деревнитам за ними / Скривилась мельница, насилу крылья / Ворочая при ветре…». Эта скривившаяся мельница, «перенесенная» в «Капитанскую дочку» из родных мест, в которые так тянуло Пушкина, не только участвует в формировании печального пейзажа, но и делает картину окрестностей Белогорской крепости близкой, родной Пушкину.

На стене кабинета в его последней квартире прямо перед его рабочим столом (за которым он заканчивал «Капитанскую дочку») висела картина Н. Чернецова «Дарьяльское ущелье» (1832), под ней сабляподарок генерала Паскевича в 1829 году; вряд ли это лишь напоминание о путешествии в Арзрумскорее всего, вид гор нужен был Пушкину постоянно.

Появление названия «Белогорская крепость» в «Капитанской дочке» подготовлено образом белой горы в творчестве Пушкина; это название означает святые, высокие и крепкие устои русской жизни, открытые Пушкиным в его последнем большом произведении.

  1. Интересно, что в беловом автографе, наоборот, назван полк, куда оренбургский губернатор Андрей Карлович отправил Гринева, – Шемшинский драгунский [Пушкин 1995: 866]; в печатном же тексте название полка заменено тремя звездочками: «в *** полк» [Пушкин 1995: 292], возможно, для того, чтобы стоящее в том же предложении впервые упомянутое сочетание «Белогорская крепость» не «затемнялось» другим названием.[][]
  2. Здесь и далее в цитатах из Пушкина курсив мой. – В. Ш.[]
  3. См. об этом: [Шапошникова 2009].[]
  4. Об облаке в «Капитанской дочке» как знаке Провидения писал В. Листов [Листов 2005: 287].[]
  5. А о кровавой цене его страсти к воле опасно сигнализирует контрастный белому черный цвет в портрете бунтовщика (несколько раз упомянута «черная борода» Пугачева).[]
  6. См. об этом: [Сергеева-Клятис 2018: 89]. Удивительно, но знакомая Пушкину слобода Таболенец у подножия Святогорского монастыря теперь называется поселком Пушкинские Горы, а все место – Пушкиногорьем.[]