1. Введение
Стихотворение В. Хлебникова «Пасха в Энзели» представляется непростым для понимания. Комментарии к нему, включенные в основные современные издания произведений Хлебникова, проливают свет на смысл некоторых его элементов и отчасти на историю его создания [1]. Однако эти комментарии недостаточны, так как, во-первых, не проясняют всех «темных мест», а во-вторых, не дают ключей для понимания стихотворения в целом. Отдельных же работ, посвященных «Пасхе в Энзели», на сегодняшний день не существует.
В настоящей заметке предпринята попытка подробного разбора стихотворения. Выделяются и анализируются две основные линии: документальная (или автобиографическая) и»линия Разина».
2. Рифмы
Чтобы уловить поступь разбираемого здесь стихотворения, следует прежде всего обратить внимание на слово «Энзели». Вроде бы напрашивается ударение на «е»: Энзéли. Однако ударение на самом деле падает на «и» (по-персидски слово произносится: «Анзали»). Так, «сады» первой строки рифмуются с «Энзели» из второй. При прочтении же «Энзéли» не только пропадает ясность рифм, но ломается и сам ритм.
В первых двух строках заложена, если так можно выразиться, мелодико-ритмическая база всей первой части стихотворения (строки 1—46) и запускается череда удивительных рифм [2]. Отметим некоторые из них: «нарынчи — сучья», «нарынчи — улитки — Наргинь», «нарынчей — противной», «голубой — сомы», «джи-джи — армянин», «портахала — России Ка — карга (удаленная рифма)». Итак, стихотворение плывет, несомое течением странных рифм. Неверно же поставив ударение в слове Энзели, мы теряем источник этого течения.
3. Документальная линия
Напомним контекст создания стихотворения. 14 апреля 1921года Хлебников отправляется на пароходе «Курск» из Баку в Персию и прибывает в порт Энзели [3]. А через 4 дня, 18 апреля, наступает Пасха. Первая часть стихотворения написана в первые дни пребывания Хлебникова в Персии, по свежим следам. Можно обнаружить большое количество прямых соответствий между стихотворением и письмом, отправленным Хлебниковым сестре из Энзели 14 апреля [Хлебников 2002—2007: VI/2, 206—208], где подробно описывается прибытие в Иран.
Экспозиция (строки 1—9) — живое описание Энзели, зарисовка делается как бы в «данный момент» [4]. Далее, в строках 10—16, красоте и умиротворению текущего момента противопоставляются впечатления недалекого прошлого — пребывание в Баку и воспоминания об острове Наргинь (Нарген), где проводились массовые казни, а трупы сбрасывались в море (рыба «стала противною», ибо питалась мертвечиной). «Наргинь» — смысловая антирифма к слову «нарынчи» (померанцы — «нарендж» по-персидски — «золотые солнышки Персии» Хлебникова). «Сумасшедшие водолазы» — те, кто видел утопленные тела. «Небо испуганных глаз» может обозначать не только глаза слушающих, но и мигающие огни маяка острова Нарген, указывавшего вход в Бакинскую бухту. Итак, строки 10—16 — воспоминание.
К какому моменту времени относится следующий фрагмент, начинающийся словами «Тихо. Темно» (строки 17—29)? Можно предположить, что продолжается воспоминание о Баку. Однако есть два встречных аргумента. Во-первых, возвращается спокойный ход стиха, напоминающий умиротворение первых строк (тут же и уменьшительный суффикс: «солнышко»). А во-вторых, есть косвенное подтверждение тому, что несущий водку джи-джи армянин (строки 21—23) идет по Энзели, а не по Баку: в11-й главе поэмы «Тиран без Т», своеобразного «персидского дневника» Хлебникова, читаем: «Али / В Председатели шара земного / Посвящается за стаканом джи-джи». Итак, мы снова в Энзели, где теперь наступает вечер: «цыганское солнышко» — луна.
Обращает на себя внимание уточнение «кем-то нанят» («Бочонок джи-джи / Несет армянин, / Кем-то нанят»). Не намекает ли Хлебников на то, что его попутчиков кто-то из местных специально напоил? Но это не более чем предположение. Далее всю ночь горланят напившиеся джи-джи матросы («Братва, обнимаясь, горланит… / Так до утра»), приплывшие сХлебниковым из Баку. Продолжается описание реальных деталей («»Троцкий» пришел») — ночное прибытие в Энзели канонерской лодки «Троцкий»[5].
Последний раздел первой части стихотворения (строки 35—39 — «документальный» фрагмент, строки 40—46 — «ассоциативный») — утро следующего дня.
Утро. Ворона летит,
И курским соловьем
……………………
Поет родной России Ка…
Прежде чем обратиться к вороне, попробуем разобраться скурским соловьем. Прилагательное «курский» может означать здесь принадлежность не городу Курску, а пароходу «Курск». В пользу этого свидетельствует, например, термин «Курская вера», использованный Хлебниковым в письме сестре. Из контекста письма вытекает, что это выражение означает веру (всебя), обретенную во время путешествия на пароходе «Курск»[6]. В таком случае «курский соловей» указывает на «певца с парохода Курск» — самого Хлебникова [7]. Тогда ворона Хлебниковым кричит «Ка»[8]. Поэтому и Россия — «родная» не персидской вороне, а Хлебникову.
Но что значит «поет родной России Ка»? Если здесь имеется в виду дательный падеж, то возможны два варианта трактовки в зависимости от того, какой оттенок значения «Ка» имеет в виду Хлебников. Как отмечают в комментариях к «Пасхе» Григорьев и Парнис, «в «звездном языке» основное знач. Ка — «покой»» [Хлебников 1987: 671]. Воспроизведем соответствующий фрагмент (см. сверхповесть «Зангези»): «Ка означает «встреча и отсюда остановка многих движущихся точек в одной неподвижной». Отсюда конечное значение Ка — покой; закованность». Тогда «петь России Ка» может обозначать: «Мир (покой) тебе, Россия!», что созвучно восточному (используемому и в Персии) приветствию «Салам алейкум!». Однако в том же «Зангези» (в «Песнях звездного языка») появляется и другое значение: «Всем будет Ка — могила!»[9] В таком случае может иметься в виду: «Конец тебе, Россия!»[10]
Если же во фразе «поет родной России Ка» подразумевается винительный падеж (на что формально указывет отсутствие знаков прямой речи — двоеточия и кавычек), то фраза на первый взгляд теряет всякий смысл, ведь хлебниковское «Ка» относится к универсальному «звездному языку», а вовсе не к языку «родной России». Тогда, как можно увязать «Ка» и «родную Россию»? Напрашивается звуковое объяснение: «Ка родной России» — это «КаР»! И тогда оправдывается аллитерация и устраняется странность — ведь и вороны, и морские вóроны отчетливо каркают. Получается, что Хлебников разложил звук «кар» на смысловые единицы, или, если угодно, превратил «кар» ваббревиатуру.
И все же что значит «Ка родной России»? В «звездном языке» указываются универсальные значения «Ка», но в контексте новейшей российской истории основное значение «Ка» — контрреволюция. Это значение детально разрабатывается вряде произведений, например в том же «Зангези» или в поэме «Синие оковы». В России Ка «отступило, рухнуло наземь» (Колчак, Корнилов, Каледин мертвы), а в Персии — контрреволюция, существование Гилянской Советской Республики под угрозой [11]. И в таком случае крик вороны следует воспринимать как предостережение.
Теперь обратимся к вороне-карге:
На родине, на севере, ее
Зовут каргою…
Почему Хлебников вспоминает вдруг, что ворона зовется каргой на севере России? Обращаемся снова к письму Вере: «Серебряные видения гор <…> Черные морские вороны с горбатыми шеями [12]…» Вероятно, увиденная Хлебниковым реальная ворона (или морская ворона) подсказала зрительный образ — карга. А потом зрительная ассоциация привела за собой словесную — «каргу» (то есть «каркающую») на одном из северных диалектов («На родине, на севере, ее / Зовут каргою»). Ворона-карга вводит отступление от основной линии стихотворения (строки 40—46), отступление за счет ассоциации [13]. Мы попадаем в неопределенно далекое прошлое, напрямую не связанное с действием стихотворения. И все же ход Хлебникова оказывается оправдан: «…деньги, / чтоб была на них карга» — рубли с двуглавым орлом! Ведь таким образом Хлебников завершает первую часть стихотворения двойным упоминанием России, используя образ вороны (персидская ворона, поющая «родной России Ка», и русская ворона — двуглавый орел). Так Хлебников устанавливает структурные столбы стихотворения — Иран (теперешнее «здесь») и Россию (теперешнее «там»). И заодно подготавливает переход ко второй части стихотворения, построенной на противопоставлении России и Персии в контексте личной биографии.
В то время как первая часть «Пасхи в Энзели» писалась вскоре по прибытии в Персию, вторая часть (начинающаяся строками «Ноги, усталые в Харькове…«), написана значительно позже, что подтверждается упоминанием ущелья Зоргама, в котором Хлебников побывал лишь в июне, когда работал домашним учителем детей хана в селении Халхал. Более того, установлено, что эта часть стихотворения была закончена уже по возвращении Хлебникова на Кавказ [Хлебников 2002—2007: II, 551].
Вторая часть посвящена собственно «Пасхе Хлебникова» — то есть его возрождению или обновлению, обретенному благодаря пребыванию в Иране [14]. Противопоставление Россия — Иран служит основой: «Ноги, усталые в Харькове, / Покрытые ранами Баку <…> Вымыть в зеленых водах Ирана». ВХарькове Хлебников пробыл с середины 1919 года по осень 1920-го. В Харькове же произошел инцидент с Есениным и Мариенгофом (издевательское «коронование» Хлебникова Председателем земного шара) — отсюда, вероятно, негативные ассоциации, связанные с этим городом. Отметим, что после Харькова и перед путешествием в Персию Хлебников несколько раз успел побывать в Ростове-на-Дону и Баку («Темные волосы Харькова,/ Дона и Баку») [Старкина 2005: 342]. Любопытно, что обновление (обретенное символически через омовение в водах Ирана) дается в очень необычной временной перспективе: по отношению к моменту собственно «Пасхи в Энзели» (18 апреля) — это будущее. По отношению к пишущему вторую часть стихотворения Хлебникову — прошлое. А инфинитив, использованный в отрывке, придает фрагменту оттенок заклинания.
Итак, в «автобиографическом» (документальном) плане структура «Пасхи в Энзели» такова: настоящее (день Пасхи, 18апреля 1921 года, Энзели) — недалекое прошлое (Баку) — вновь Энзели — воспоминание о России — предвосхищение личной «Пасхи» (будущее).
4. Линия Разина
Выше была разобрана документально-биографическая линия стихотворения, и вследствие этого прояснились некоторые пространственно-временные переходы между фрагментами. Теперь мы обратимся к скрытому плану стихотворения — линии Разина.
Весной 1668 года Разин высадился на побережье Каспия иподошел к городу Решт. Вероятно, он высадился именно вЭнзели, так как сам Решт не имеет выходов к побережью Каспийского моря [15]. Стычки между разинцами и силами шаха продолжались с переменным успехом на протяжении целого года. Весной 1669-го в морской битве близ Свиного острова (одного из островов Бакинского архипелага, по одной из версий — современного Сенги-Муган) разинские казаки одержали победу над шахским флотом и, по преданию, захватили в числе прочих дочь командующего флотом. О плененной дочери ипоется в песне «Из-за острова на стрежень».
На первый взгляд, строки этой песни являются единственной прямой отсылкой к теме Разина:
Братва, обнимаясь, горланит:
«Свадьбу новую справляет
Он, веселый и хмельной…»
Однако тема Разина появляется в стихотворении значительно раньше — с воспоминания о Баку — и присутствует внем вплоть до последних строк. Утопленным телам казненных (документальная линия) соответствует брошенная вводу персидская «княжна» линии Разина. Сравним соответствующие строки разбираемого стихотворения («Отчего стала противною / Рыба морская…») с фрагментом поэмы «Уструг Разина» (1922): «Закопченною девчонкой / Накорми страну плотвы».
Пьяной храпящей братве («Спали, храпели»), возможно, соответствуют напившиеся после разграбления винного погреба в Реште разинские казаки (попавшие вследствие этого в окружение). В связи с «курским соловьем» в контексте «линии Разина» можно отметить следующий фрагмент хлебниковского текста 1916 года «Ляля на тигре»: «Каменский в прекрасной вещи «Стенька Разин» искусно работал над задачей разместить на цветущем кусте сто соловьев и жаворонков, чтобы из них вышел Стенька Разин». Мы не настаиваем на том, что при написании «Пасхи в Энзели» Хлебников держал в памяти конкретно этот фрагмент, но соседство соловья и Разина примечательно.
В подобном ключе можно интерпретировать и «Ка», которое кричит ворона, ведь Ка — это и душа-двойник [16]. То есть здесь может содержаться намек на то, что ворона приветствует Хлебникова — двойника (антидвойника) Разина.
5. Сведение двух линий
Разбирая автобиографическую линию стихотворения, во второй его части мы ограничились лишь общей интерпретацией. На первый взгляд, построчный анализ там и не требуется, ибо описывается «возрождение» Хлебникова в водах ущелья Зоргама, даны некоторые живописные детали. Однако при ближайшем рассмотрении окончание стихотворения обнаруживает некоторую странность:
Отрубить в ущельи Зоргама
Темные волосы Харькова,
Дона и Баку.
Темные вольные волосы,
Полные мысли и воли.
Налицо противоречие. Очевидно, что «темные волосы Харькова…» — метафора злоключений поэта. Но как же вяжется негативная коннотация этих «темных волос» с последующими строками: «Темные вольные волосы, / Полные мысли и воли»?
Первое, на что следует обратить внимание, — это точка после слова Баку. Эта точка наводит на мысль о том, что «темные волосы Харькова» и «темные вольные волосы» — не одно и то же (иначе была бы поставлена запятая). Здесь, в последних двух строчках, на первый план выходит линия Разина, и»волосы, полные мысли и воли» — волосы Разина (или, если угодно, «Разина-напротив»). Перед нами очередной ассоциативный ход: образ отрубаемых темных волос приводит Хлебникова к образу Разина. Подтверждение находим в тексте «<Две Троицы. Разин напротив>», где Хлебников-Разин-напротив плывет по «Волге судьбы Разина» в обратном направлении— от смерти Разина к его молодости. Приведем соответствующие фрагменты:
…когда призрачный уструг «нет-единицы» тихо плывет <…> в искусственном направлении, среди черных Жигулей воли, от низовьев простой головы, лежащей в своей душе на секире…
— и далее: «…вот голова <…> покрывается призраком огромных богатырских кудрей». В этом же тексте Халхал (близ которого и расположено ущелье Зоргама) назван «родиной удалого дела Разина». Имеет смысл также отметить, что написанное втом же 1921 году стихотворение «Ра» кончается строками: «И Разин, / мывший ноги, / Поднял голову и долго смотрел на Ра, / Так что тугая шея покраснела узкой чертой». Таким образом и омовение ног Хлебникова («Ноги, усталые в Харькове <…> Вымыть в зеленых водах Ирана») имеет свою «разинскую» параллель.
Подтверждением нашей интерпретации последних двух строк «Пасхи в Энзели» служит и стихотворение «Я видел юношу-пророка…». Это стихотворение описывает мистические происшествия в ущелье Зоргама и является в некотором смысле продолжением «Пасхи»[17]. Там лирический герой Хлебникова открыто становится «Разиным напротив». Приведем соответствующий фрагмент:
…священник наготы.
Он Разиным поклялся быть напротив.
Ужели снова бросит в море княжну? Противо-Разин грезит.
Нет! Нет! Свидетели — высокие деревья!
Студеною волною покрыв себя
Наш юноша поет:
«С русалкою Зоргама обручен
Навеки я,
Волну очеловечив.
Тот — сделал волной деву».
Хлебников фактически замыкает круг, начавшийся в»Пасхе в Энзели» реминисценцией на утопление «княжны»: Разин-напротив обручается с волной, становящейся девой.
Получается, что в «Пасхе в Энзели»
сквозным является документальный план, а «линия Разина» — как бы мерцающей параллелью.
Однако в финале стихотворения сильнейший образ отрубленных волос выводит «линию
Разина» на первый план. В «продолжении» же «Пасхи» — стихотворении «Я видел юношу-пророка» —
две линии полностью сходятся, и лирическое «я» растворяется в «Разине-напротив».
[1] Наиболее полными на сегодняшний день являются комментарии В. Григорьева и А. Парниса, которыми снабжены такие издания как, например, «Творения» [Хлебников 1987] или Собрание сочинений в 6 тт. [Хлебников 2002—2007]. В нижеследующем тексте ссылки на комментарии Григорьева и Парниса будут даны по этим двум изданиям с указанием соответствующей страницы.
[2] Оговоримся, что слово «рифма» используется здесь в самом широком смысле (включая рифмы, рифмоиды, диссонансы и т. д.).
[3] Расстояние между Баку и Энзели составляет ок. 400 км. Поэтому этот путь можно было проделать меньше чем за сутки.
[4] Почти дословно воспроизводится описание, приведенное в письме сестре: «…многоокое золотыми солнцами небо садов подымается над каменной стеной каждого сада». Это отмечено и в комментариях Григорьева и Парниса [Хлебников 2002—2007: II, 551].
[5] Канонерская лодка «Троцкий» (исходно называвшаяся «Ардаган») прибыла в Энзели в апреле и простояла там по 11 июля. До этого «Троцкий» участвовал в ликвидации контрреволюционных мятежей на территории Азербайджана [Юсов 1987: 68].
[6] Хлебников разъясняет: «После походившей на Нерчинские рудники зимы в Баку, когда я все-таки добился своего: нашел великий закон времени <…> в который я верю и заставлю верить других. День 14/IV был днем Весеннего Праздника, днем Возрождения и отдания чести самому себе (движение самоуважения)» [Хлебников 2002—2007: VI/2, 207].
[7] «Курский соловей» как фразеологизм, вероятно, является отправной точкой. Но перед нами явный неосемантизм, так как нет ничего общего между карканьем вороны и сладкоголосым пением.
[8] Сравн. также с «Зангези» (реплика 1-го прохожего на «Песни звездного языка»): «Он божественно врет. Он врет, как соловей ночью». В «Песнях звездного языка» как раз и раскрываются смыслы Эр, Ка, Эль, Гэ — «воинов азбуки».
[9] О значении «Ка» в контексте новейшей российской истории будет сказано ниже.
[10] Это может в числе прочего указывать на судьбу Грибоедова [Дмитриев 2015: 259].
[11] Хлебников верил в установление советского режима в Иране: «…Клянемся золотыми устами Заратустры — / Персия будет советской страной». Гилянская Советская Социалистическая Республика просуществовала с 5 июля 1920 по 2 ноября 1921 года. См. об окончании «персидского похода» Хлебникова: [Костерин 1966: 220].
[12] Морскими воронами называют бакланов, отличающихся действительно резко искривленной шеей, напоминающей горб.
[13] Отметим, что воспоминание о Баку (также уведшее нас от прямого описания настоящего) тоже было вызвано ассоциацией: «антирифмой» Наргинь к слову «нарынчи».
[14] Весьма вероятно, что в разбираемом фрагменте ретроспективно объединены два события. Первое из них — собственно омовение в ущелье Зоргама, а второе — Возрождение, пережитое Хлебниковым на пути в Иран, которому предшествовало «морское крещение»: «Меня выкупали в горячей морской воде <…> и ласково величали братишкой. Я, старый охотник за предвидением будущего, с гордостью принимаю это звание братишки военного судна Курска как свое морское крещение». Отметим, что день «морского крещения» и одновременно прибытия в Энзели (14 апреля) назван Хлебниковым «Днем Возрождения», то есть и он является своего рода Пасхой. Купание же в Зоргаме состоялось на Троицу, между прочим, называемую католиками «Второй Пасхой».
[15] Решт находится в 40 км от Энзели.
[16] См. детальное развертывание этого смысла в повести «Ка».
[17] Отметим, что Хлебников попал в ущелье Зоргама на Троицу — через пятьдесят дней после Пасхи.