Язык кино меняется гораздо быстрее, нежели язык литературы. Иная знаковая система, более подвижная — почти как искусство моды. Он не столько рассказывает, сколько показывает. Не столько говорит, сколько проговаривается. И вот эти «проговорки» — самое интересное. Например, в фильме «Дорога к морю» (1965) героиня требует от влюбленного парня, чтоб он «улепетывал В ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА». Была такая формулировка для переселяемых народов времен раннего социализма — и звучала подчас очень страшно. К ней же прибегает один из героев картины П. Тодоровского «Военно-полевой роман», выставляя со своей жилплощади устоявшую перед его обаянием жиличку.
Зачем пересматривать старые фильмы? Если классика — понятно. Но и советская НЕклассика бесценна. Не в качестве произведения киноискусства — так в виде исторического свидетельства. И речь не только о вещном мире: как, скажем, выглядели москвичи, ленинградцы, а заодно их мебель (помните? «…польский гарнитур, 830 рублей… — И 20 сверху! — Я дал 25»)… Любопытно, когда произведение, созданное в одну эпоху, экранизируется в другую. Кинематографический «текст» может не совпадать не только с текстом литературным, но и с «текстом» другой экранизации.
В моем детстве была прекрасная картина «Каникулы Кроша» (1980, режиссер Г. Аронов). Герой фильма Сережа Крашенинников и мальчик из первой кинопостановки о «приключениях Кроша» (1962) — два СОВЕРШЕННО РАЗНЫХ ЧЕЛОВЕКА. Случай интересен еще и тем, что сценарий для обеих экранизаций писал сам Анатолий Рыбаков, автор популярных в 60-е книжек о Кроше.
Крош из постановки 1962 года похож и на своего primus ego из печатной трилогии и на множество других героев-шестидесятников, «строителей коммунизма», для которых газетные лозунги и заголовки еще исполнены высокого смысла. Сложно представить, например, что фразу «Неужели он останется равнодушным к судьбе своего товарища?» говорит Крош из «Каникул» (непредставимый в 60-х актер Василий Фунтиков!). Или такое рассуждение: «Может, он просто оступился… Ведь пишут же в газетах, что нужно помогать тем, кто оступился? Пишут!»… Действие «Приключений» происходит на автобазе. Школьники-практиканты, включая Кроша, — это «подрастающая смена рабочего класса». Таков тренд эпохи. Таковы и герои главного киноманифеста начала 60-х «Я шагаю по Москве» (1963): шахтер-метростроевец, строитель-монтажник, написавший во время гриппа рассказ «о хороших людях», и герои картины «Застава Ильича» (1964). Интеллигенция как вид пока отсутствует. Есть ученые-ядерщики, есть писатели, скульпторы, но это скорее функции — язык описания группы еще не выработался.
Крош «Каникул» — интеллигент, сын интеллигентов. В фильме 1980 года вообще все взрослые относятся к этой социальной «прослойке». Семидесятые — их время. (Главные фильмы Э. Рязанова тоже об этом.) Родовая черта советского интеллигента — не только врожденная порядочность, но и мнительность, рефлексивность; не столько дело, сколько слово, точнее — слова. Если в повести 1966 года Крош заявляет, что «в наш век автомобиль то же самое, что в прошлом веке велосипед», это его УБЕЖДЕНИЕ — и поэтому факт про автомобиль звучит трижды. В картине 1980 года это не «факт», а повод поговорить самому и «раскачать» собеседника, развернуть не спор, так полемику. Поэтому все «внутренние» мысли Кроша превращаются в фильме в прямую речь.
И главное отличие. Крош «Приключений» борется с ложью и несправедливостью, потому что он хороший человек (в стадии закалки и мужания). Крош из фильма Аронова сражается с мнимостью, мимикрирующей под сущее. Чувствуете разницу? Мнимость разглядеть труднее — для этого нужен более сложный аппарат; чтоб ее почувствовать в другом, человек должен выявить ее сначала в себе. Локализовать — и выжечь. Ключевые принципы героя формируются на наших глазах: демагог и фантазер научается видеть за красивыми высокими фразами пустоту, а за явленным добросердечием — подлинное зло. («Спеши делать добро!» — повторяет «совет Гете» антагонист героя Веэн Лесников.) Здесь не любовь сражается с ненавистью, а из первого, словно при помощи химической реакции, выделяется второе.
А это ведь главная черта того времени: лозунги прежние («правильные» в своей риторике) — однако отношение к ним принципиально иное: «Я чувствовал, будет одна говорильня, а я ее с детства ненавижу!» («Влюблен по собственному желанию», 1982).
Приведу еще пример: гайдаровская повесть «Судьба барабанщика» (1938), во многих смыслах предтеча «Каникул Кроша», которую Андрей Битов однажды назвал «лучшим русским романом XX века».
Какая связь с повестью Рыбакова? Героя тоже зовут Сережа. Время действия обеих повестей — летние каникулы. И там, и тут враг умело камуфлируется высокими фразами: на месте Гете у Гайдара пафос новейших советских идиом из сформировавшегося к середине 30-х «текста» советской пропаганды, в том числе песенно-поэтической: тут тебе и «грохот канонады» из стихотворения Михаила Светлова о юном барабанщике (1930), и «орлята» из знаменитой песни Я. Шведова и В. Белого (1936) о герое Гражданской войны, принявшем мученическую смерть «в шестнадцать мальчишеских лет», и «светлое будущее», и «капля крови», пролитая за революцию.
В обеих повестях враг становится на место отца героя (уехавшего или арестованного), учит доверчивого мальчика своему ремеслу, а при случае отправляет шпионить: в семью военного инженера в «Барабанщике», к хорошему художнику Краснухину в «Каникулах». Есть еще ряд совпадений, причем у экранизаций их даже больше, чем у повестей. Например, приятель Кроша Петр Шмаков из «Каникул» 1980 года исполняет отчасти ту же функцию, что и жулик Юрка в поздней киноверсии «Барабанщика» (1976, режиссер А. Игишев): раскручивает героя на деньги, а перед этим составляет план экономии с суповыми пакетиками и плавлеными сырками.
Самый интересный персонаж в «Судьбе барабанщика» — лже-дядя, бывший дворянин, белогвардеец (то есть русский интеллигент еще в прежнем, дореволюционном, понимании), обаятельный мерзавец, мастер демагогии, трикстер. Будто джин из сказки, вышедшей в том же 1938 году, этот оборотень забалтывает реальность, взбивает ее, как гоголь-моголь, который он с удовольствием поглощает в трехсерийной экранизации 1976 года: «Чкалов!.. Молоков! Владимир Коккинаки!.. Орденов только не хватает — одного, двух, дюжины! Ты посмотри, старик Яков, какова растет наша молодежь! Эх, эх, далеко полетят орлята! Ты не грусти, старик Яков! Видно, капля и твоей крови пролилась недаром».
Его речь можно сравнить с им же помянутыми «апартаментами уездного мелитопольского комиссара после веселого налета махновцев». В обеих существующих экранизациях она сохраняет смак оригинального текста — только вот аромат принципиально иной.
В первой (1955, режиссер В. Эйсымонт) «дядю» играет Виктор Хохряков. Его персонаж, как директор треста пищевой промышленности Андрей Бабичев из «Зависти» (1927), — человек кипучей деятельности и социального оптимизма. Это переработанный продукт эпохи, в нем нет (то есть не осталось) ничего от дворянского происхождения и «старого буржуазного мира». Он природный весельчак (хочется добавить: «У»), балагур — именно этим качествам он обязан своей пересыпанной штампами речью. Он жонглирует готовыми формулами так, словно любуется ими и всерьез верит в их немеркнущую красоту и неиссякаемую силу.
«Дядя» Владимира Самойлова из постановки 1976 года — человек, утративший многое (и на это место поместивший комбинации поэтических лозунгов и песенных формул), но сохранивший глубоко внутри «белую кость» и «голубую кровь». «Эх, — вздохнул дядя, — кабы нам да такую молодость! А то что?.. Пролетела, просвистела! Тяжкий труд, черствый хлеб, свист ремня…». Он в некотором роде сам — поэт. Великий комбинатор. И гайдаровский барабанщик о чем-то таком догадывается: «…если даже дядя мой и жулик, то жулик он совсем необыкновенный. Обыкновенные жулики воруют без раздумья о Чарлзе Дарвине, о Шекспире и о музыке Бетховена». Самойлов гениально сыграл вот эту раздвоенность: каждая его фраза — это глубоко (а иногда не очень глубоко) запрятанная ирония. По сути он — пересмешник, компилятор, постмодернист. Он чувствует изнанку явлений и показывает детям брежневского застоя, как легко и весело можно переживать времена, когда от слова остается одна сухая, точно палый лист, оболочка.
Зачем пересматривать старые фильмы?.. Мне кажется, пришло время для новой экранизации бессмертной повести Гайдара. Действие будет перенесено в наши дни. Сотрудники ФСБ возникнут в первой же сцене — в виде «наружки». Доблестные чекисты будут следить за таинственным «дядей» — сотрудником «нежелательной в России организации», учрежденной в пору гайдаро-чубайсовской приватизации, в «проклятые 90-е». В сквере, в разговоре с сотрудником «Мемориала» стариком Яковом «дядя», по примеру Парвуса в недавнем сериале «Троцкий», обязательно ввернет про «лодку», которую «мы еще только начали раскачивать», и в этот момент сын воюющего в Сирии подполковника ВС РФ действительный член МГЕР Сережа Щербачов щелкнет «затвором» приобретенного у киргизского гастарбайтера Юрки бэушного айфона.