Легкая кавалерия/Выпуск №3, 2024

Елена Погорелая

Прощание с антиутопией

Выпуская фильм «1993» (по одноименному роману С. Шаргунова), режиссер А. Велединский изначально рисковал.

Во-первых, сама ситуация 1993 года: столкновение президента и парламента, а по существу – коммунистов и демократов – настраивает на разрыв. Кто прав, кто виноват? С какой стороны «наши»? Объективно-«народный» взгляд на происходящее в самом начале фильма выражает оборванный пьяница в «будке гласности», покачиваясь и скандируя в камеру то ли строки собственного сочинения, то ли уличную кричалку: «Патриоты – идиоты! Демократы – дегенераты!» (В сущности, после этого высказывания лавочку можно и закрывать, однако самое интересное лишь начинается.)

Во-вторых, одно только название шаргуновского романа (написанного в 2013-м), отсылающее одновременно к актуализированному «1984» Дж. Оруэлла и блаженной памяти «2017» О. Славниковой, позволяет встроить его в систему между этими двумя текстами. Продолжение одного, оспаривание другого… Что-то среднее между разрушенной и несбывшейся антиутопией.

Вопрос только в том, что считать настоящей антиутопией – и тогда, в 1993-м, и сегодня, в 2024 году.

Советский Союз? Главный герой книги/фильма Виктор Брянцев (его играет Евгений Цыганов) с этим бы не согласился. СССР, в золотое время существования которого он получил образование (и может подсказать разгадывающему кроссворд работяге, что слово «осциллограф» пишется с двумя «л»), строил луноход, грезил о космосе, в его представлении скорее утопия – космическая утопия человечества. Антиутопия – то, что творится сейчас. Флаги и транспаранты на улицах, культ бабла и свободы, трескучие разговоры о демократии Брянцеву откровенно враждебны. Как бы ни стремился он вписаться в современность с наименьшими, как он сам говорит, потерями, в мыслях его постоянно отбрасывает к советскому идеалу, супергерою, джазмену, запевале любительского хора, который и швец, и жнец, и на дуде, как известно, игрец. Брянцев – типичный советский герой в лучшем смысле этого слова: герой, умеющий много работать, готовый честно и бедно жить, верный семье и друзьям, но при этом буквально задыхающийся без отнятого у него идеала.

В этом смысле он неуловимым образом похож на еще одного героя из 1990-х, тоже «оживленного» в фильме Велединского, на еще одного Витю – Служкина из «Географа…» (экранизирован в 2013-м). Поскольку действие «Географа…» режиссер сознательно перенес в 2000–2010-е, снабдив подростков мобильными телефонами, а хладнокровного качка Будкина сделав не менее хладнокровным коррупционером, вполне можно представить себе эволюцию Брянцева в Служкина: разочаровавшись не только в демократических, но и в коммунистических идеалах и постепенно спиваясь, он оседает наконец в школе в роли провинциального лоха-учителя. Правда, Брянцеву в 1990-е столько же лет, сколько Служкину в нулевые, однако спишем эту маленькую неувязку на постмодернизм.

В отличие от мужа, главная героиня Лена (Екатерина Вилкова) видит себя акулой в океане капитализма. Демократия и свобода для нее – то, что доктор прописал; антиутопией, напротив, видится дремучий СССР, когда нельзя было делать бизнес. Догадавшись, что с Брянцевым каши не сваришь (его главное желание, как он сам признается, – чтобы близкие максимально безболезненно пережили лихолетье), Лена находит себе любовника – мотивирующего спикера Михаила (М. Лагашкин). С ним, полуголым, она и обсуждает в отеле возможность открыть свой бизнес. Идея провалится, как и любовные отношения, но Лена пока что об этом не подозревает.

Кстати, ощущение сходства с «Географом…» усиливается и благодаря подбору любимых Велединским актеров. Из фильма в фильм он переводит обаятельного, с детским выражением лица М. Лагашкина (мент, муж разбитной Ветки и любовник трепетной Сашеньки из «Географа…», в «1993» органично перевоплощается в ведущего экономического тренинга), крупного обреченного А. Робака (в «Географе…» – циничный чиновник, в «1993» – Янс, успешный еврей-бизнесмен)… В новом фильме в актерский ансамбль гармонично включились холодноватая красавица А. Ребенок (жена, а затем вдова Янса), а также «черепашки-нидзя», коллеги Брянцева по сантехнике – С. Баталов, И. Кожевин и А. Кухаренко.

Вот только о роли Тани Брянцевой в исполнении юной актрисы А. Цветковой такого не скажешь. Цветкова играет довольно ходульно (пластически хорош только танец под музыку в наушниках на фоне секса родителей этажом ниже), но Велединский на это не сердится. Тема отцов и детей, в книге Шаргунова без преувеличения ведущая, его мало интересует. Поэтому всё, что в романе связано с Таней и ее линией (а это и неизбежный колорит эпохи – девочка, гуляющая с бандитом, – и непрерванная цепочка поколений: именно сын Тани, еще один Брянцев, только из поколения миллениалов, выходит на Болотную площадь в 2013 году…), задвинуто у Велединского на второй план. Он выясняет отношения с 1990-ми, а не продолжает их в современность, как Шаргунов.

Впрочем, его «1993» и без юного поколения оказывается современным.

Современна маленькая утопия Брянцева: частный дом по соседству с богатым коттеджем, дойная коза Аська (в романе ее зарезали, Велединский козу пожалел).

Современна шикарная Александра Ребенок в образе первых постсоветских айтишниц.

Современен (хотя и вечен) раскол на условных красных и белых внутри семьи Брянцевых – при том что сами они, Брянцевы, в трактовке, заданной им Велединским, встраиваются не столько в шаргуновскую, сколько в шукшинскую парадигму.

«Эпоха великого наступления мещан…» Если вдуматься, В. Шукшин мог вполне сказать так и про 1990-е: «И в первых рядах этой страшной армии – женщины. Это грустно, но это так»1. Лена Брянцева между материей и духом выбирает материю – поэтому-то так трудно и нервно складываются ее отношения с дочерью, даже в своем бандите взыскующей духа, поэтому вызывает у нее раздражение красивая жена Янса: «Какая эта Вика все-таки неприятная. Молчит, молчит – и вдруг как выдаст…» – «Умная», – откликается Брянцев, понимая, что ум Вики, в отличие от практической сметки его жены, тяготеет именно к духу, туда же, куда устремлены его собственные космические мечты. Вика полностью «упакована» с точки зрения материи, а ей дух подавай.

За то, может быть, и наказана она – гибелью Янса.

Однако и сама Лена, декларируя собственную прагматичность и материальность, в финале оказывается ближе к духу, чем ей бы хотелось. Вот и цепочку золотую она возвращает любовнику, вот и подает инструменты мужу, решившему пустить на постройку беседки ее личный бизнес – гробы на продажу… Кстати, гробы у Велединского, по-видимому, не только символ, но и «оммаж» Шаргунову, у которого герой погибает. В фильме же эта смерть происходит метафорически: убив в себе мечтателя, идеалиста, обладателя «лунной походки», Брянцев возвращается к себе и к семье – обновленным.

В этом открытом финале, исполненном под стук брянцевского топора и под культовую песню А. Хвостенко («Конь унес любимого в далекую страну. / Милого-любимого в далекую страну…»), которую семья поет хором, и кроется разница между книгой и фильмом «1993».

У Шаргунова такого финала быть не могло.

Слишком он притчевый, слишком уж выбивающийся из логики реализма.

Потому что Шаргунов пишет прежде всего реалистический роман, классическую историю «типического человека» в «типических обстоятельствах» 1990-х, дотошно и скрупулезно реконструируя человеческий быт и то сажая читателя на телефон в контору аварийного диспетчера, то заставляя спускаться в канализационные люки. Фильм Велединского не реконструкция, но капустник, клоунада, феерия, пронизанная музыкальными вставками и чеховскими лейтмотивами, главный из которых, конечно, космический. Брянцев рвется поставить отпечаток пальца на Луне: детская мечта поколения, ставшего свидетелем советского покорения космоса! Однако теперь луноход – это пепельница, а космическая мечта растворилась в чаду перестройки.

Отпечаток Брянцев в конце концов ставит на стенке гроба, но это неважно. Важно то, что с позиции Велединского 1990-е представляются не полуразобранной, но всё же системой, как у Шаргунова (системой, которую можно исследовать и осмыслить!), а карнавалом, в конце концов, как ему и полагается, окрашивающимся кровью.

И всё, что удается из этого карнавала извлечь, выстроить и спасти, держится на гробах. На крови.

  1. Шукшин В. Из рабочих тетрадей (записи 1970-х годов) // http://www.shukshin.museum.ru/author/aphorism. html[]