Наверное, не всякий одолеет статью Нади Делаланд о выдуманном ею литературном направлении, которое она окрестила суггестивизмом. Статья эта почему-то названа манифестом. Впрочем, в первом же абзаце Делаланд саморазоблачается, указывая, что понимает слово «манифест» предельно произвольно и в дальнейшем не видит необходимости точного словоупотребления. Доверие оказывается подорванным уже здесь, а глядя на обилие терминологии и сцепленных отглагольных существительных, начинаешь спрашивать: да уж попросту не дурят ли меня? Не мошенничество ли это? К тому же Делаланд затевает настоящую игру в наперстки, поминутно поминая то сознание, то бессознательное, то психику, чтобы утаить суть (или, может быть, ее отсутствие). Но игра эта лишена азарта, довольно быстро становится безразлично, что на что воздействует и что с чем интегрируется, потому что вместо легкого артистизма заметна лишь филологическая ловкость. Очевидна неразборчивость — например, в использовании чужих мнений, призванных будто бы подтвердить основные мысли. В сомнительной компиляции слова, силой вырванные у Набокова, соседствуют с цитатами из Ошо и Лукьяненко.
Получается так, словно поголовно все, кого Делаланд цитирует, согласны с тем, что «человеку имманентно присуща способность и потребность входить в транс, который является катализатором спящих возможностей психики». Пусть это и не плутовство, но смахивает на самообман. Делаланд блуждает, несмотря на банальность утверждений, а вслед за ней рискует заблудиться и читатель «манифеста».
Меня не слишком занимает, что именно Делаланд думает о психических процессах, приводящих к созданию стихотворения. Допустим, я могу придерживаться других представлений (например, так: творчество возможно лишь при полнейшей трезвости сознания). Но совершенно удручающе, что для постижения ее точки зрения приходится продираться сквозь неудобочитаемые словесные дебри.
Настоящему манифесту можно было бы простить даже узость, а то и слепоту, если бы только провозглашавший имел достаточно сил, стремления и безумия, чтобы идти напролом к идеалу — пусть и недостижимому. Делаланд, кажется, слишком умна и опытна для подобного безрассудства. Ничего плохого в этом, конечно, нет, но начинаешь сомневаться, что Делаланд по-настоящему горит предметом, о котором говорит. Она будто отрабатывает некое задание написать статью на тридцать тысяч знаков. Этим, вероятно, объясняется и то, как та написана: скучно, затянуто, словно студенческая работа, где научный волапюк оказывается рядом с романтическими формулировками. Иначе трудно понять, зачем взята такая докучливая интонация: ею только и можно, что провозглашать трюизмы. Не могу представить ни одного зрелого человека — особенно среди поэтов, — которого бы искренне восхитили эти тоскливые тезисы.
Главное довольно быстро исчерпывается, а дальнейшие попытки развить эту тему обнаруживают свою безблагодатность — потому что приоритет тут, разумеется, у практики, а не теории, — и Делаланд с пустыми руками ходит по окрестностям, пытаясь продавать воздух: заговаривает о коммуникативной функции, усматривает в поэтических текстах терапевтические свойства или придумывает что-нибудь еще в том же духе.
Чем-то все это мне напомнило пресловутый учебник «Поэзия», в котором стихотворчество тоже рассматривалось под тем или другим углом при таком же сомнительном стиле. В обоих случаях симулируется понимание тайны, лингвистические пляски вокруг нее выдаются за подлинное священнодействие.
Каким же был повод для написания этой, прямо скажем, бессмысленной (и беспощадной — учитывая ее объем) статьи? Это не обобщение опыта, потому что ни одного примера — своего ли, чужого ли — не приводится. Это меньше всего прорыв (что бы там ни говорилось о революционности в странном предисловии филолога, не имеющем к самому тексту никакого отношения). Здесь — как будто только желание быть застрельщицей и сказать новое слово (если бы оно действительно было чем-то новым). Довольно удивительно видеть подобный «манифест» на одной из тех литературных интернет-площадок, которые претендуют на звание территории художественной свободы, а не вербального произвола. Он вполне невинно смотрелся бы в виде фейсбучного поста. Каждый может писать то, что ему вздумается, но при этом желательно называть старые вещи привычными именами, а не прибегать к маркетинговым манипуляциям. Тема «манифеста» отнюдь не праздная, но, чтобы говорить о ней — и говорить убедительно, — таланта необходимо не меньше, чем для написания стихов. А все эти компрессии, функции и когниции способны заинтересовать разве что отдельных филологов.