Священные баталии вослед присуждению очередного «Оскара», кажется, отгремели и выветрились даже из мемов. А осадочек, как говорится, и ныне там.
Речь пойдет о «Паразитах».
Не вдаваясь в разговоры о пресловутом либеральном лобби, во имя светоносных идей мультикультурализма обнесшем основного претендента заслуженной статуэткой, задумаемся: а так ли уж корейский фильм, кто бы и с какой целью его ни продвигал, вписывается в либеральную повестку?
Жуликоватое, но очень обаятельное семейство всеми неправдами стремится застолбить себе теплое местечко в прислуге у местных богачей, социальный лифт движется прямо пропорционально окну Овертона, а камень, который герои в первом акте символически закладывают в основание башни своего несостоявшегося благополучия, кажется, и вовсе ведет родословную от Каинова булыжника. Разумеется, кровавый гиньоль в финале не заставит себя ждать.
Вот только дом богачей очень уж на западный манер, нервическая мать пересыпает речь английскими словечками не хуже российского подростка 90-х, малолетний сынишка играет в индейцев, а глава семейства пребывает в уверенности, что американское = лучшее…
Издевательская пародия на западное (а не восточное) общество в фильме, исполненном аллюзий на европейскую (а не азиатскую) культуру и историю, смакуется в каждом кадре. А если держать в уме, что киношные хозяева жизни искренне переняли (в меру разумения) американский модус вивенди, в то время как пронырливые униженные и оскорбленные лишь старательно разыгрывают его ради достижения цели, все получается куда забористее нарочитого употребления слова nigger…
Думаю, если американцы по прошествии времени решат, как это у них принято, сделать адаптированный к местным реалиям ремейк, они будут сильно удивлены вопиющей политнекорректностью получившегося результата.
А пока благородные критики и благодарные зрители ищут мультикультурализм там, где простыни на этот счет не смяты, и проявляют себя, сами того не желая, отъявленными европоцентристами.
Это в традиции именно европоцентризма — рассматривать любое инокультурное высказывание исключительно как занятный этнический артефакт, этим и интересный. То, что носители инокультурного сознания пребывают в неких изолированных мирах, существующих по своим законам, и едва ли могут высказываться по поводам, актуальным для нас, представляется большинству некой аксиомой. Такая дипломатическая несоприкосновенность.
На самом деле нет.
«Не в один глядим Коран, плетем и вирши по улусу», — развивая Державина, писал в 1814 году казанский поэт Николай Ибрагимов, автор пошедшей в народ максимы «с милым рай и в шалаше».
Национальные традиции уже давно и продуктивно впитывают традицию европейскую, переосмысляя ее на свой лад (и те же «Паразиты» служат тому наглядным доказательством). Стоит непредвзято присмотреться к современной литературе народов России, и можно обнаружить, к примеру, стихотворение татарского автора, остроумно инвертирующее классический текст Кавафиса, — в нем новые варвары с тщетной надеждой ожидают прибытия канонизированного носителя и хранителя высокой культуры. Или стихотворение автора якутского, не только причудливо объединяющее исконные формы и формулы якутской поэзии с залихватским постмодернизмом в духе Пелевина, но и насыщенное аллюзиями на Аполлинера.
Вот только большинство предпочитает не видеть за национальным колоритом наднациональных универсалий.
Неудивительно, что в подобной ситуации этнический код оборачивается этническим шифром, который, говори автор хоть с распоследней прямотой, часто оказывается не по зубам аудитории.