Литература постепенно превращается в театр, существующий здесь и сейчас. У театра, как известно, нет памяти — спектакли испаряются, вместе с моментом, даже если их снимают, тогда как литература, напротив, материальное воплощение опыта, зафиксированного в словах. Но издательско-редакционная машина работает бесперебойно, постоянно поставляя новинки, за которые вынуждены браться обозреватели, существующие в режиме информационных поводов. Культурная инфраструктура, таким образом, превращает литературу (то, что доступно среднему потребителю, не искушенному в поисках и в выборе) в товар, подобно другим продуктам, будто бы имеющий срок годности.
С этим сталкиваются все критики и обозреватели, занимающиеся текущим литературным процессом: попробуйте предложить журналу (я уж не говорю о газетах и, тем более, сайтах) книгу, изданную хотя бы полтора года назад. Ответом будет вежливое недоумение: зачем, кажется, возвращаться к устарелому проекту, если более свежие еще как следует не рассмотрены?
Новинки копятся у нас на столах, нуждаясь во внимании и их все больше, а времени на чтение все меньше и меньше, так как носители накапливаются, а время нет. На моей памяти ни один медиум (может быть, кроме городского телефона, да пейджера) не ушел без следа, а книги вынужденно вступают на поле других агрегатных состояний чтения — новостей в газетах и на сайтах, блогов и соцсетей, теперь вот каналы в телеграме добавились, а ни одно из этих добавлений добровольно рассасываться не желает.
С какого-то момента я обратил внимание на то, что мне трудно читать бумажные книги и волевым усилием вернул себя внутрь традиционного чтения. Для этого мне понадобилось расчистить временную «площадку» для активной работы головы, поскольку большинство новых форм чтения увлекают людей пассивным восприятием информации. Мозг, привыкающий «лениться», расхолаживается и возвращается к классической норме с большим трудом.
У этого потребительского отношения к книгам как к части культурного конвейера есть еще одно непрямое, но весьма интересное следствие. Начав заниматься литературной критикой в начале 1990-х годов прошлого века, я видел уже смену нескольких поколений и мне интересно наблюдать за теми, кто профессионально размышляет об актуальной словесности сегодня.
Мне бы не хотелось называть нынешний молодняк малограмотным, как раз наоборот — многие из них превосходят предшественников скоростью и оперативностью, но вот что я подметил: литература, желающая стать театром, то есть сценой сиюминутности, у них словно бы лишена своих корней.
Молодые критики бесстрашно бросаются на толстые тома, вроде «Щегла», «Бесконечной шутки» или же «Маленькой жизни» с таким самоощущением, словно бы у них прочитаны весь Бальзак или Толстой, Диккенс или Трифонов. Но ведь не прочитаны, если судить по текстам, которые словно бы подвисают в воздухе, лишенные почвы.
Ценность культуры советского периода — вопрос дискуссионный, однако важно понимать, что без тогдашних текстов не было бы нынешних: еще Ролан Барт в «S/Z» объяснял, что любой текст есть сумма всех ему предшествовавших и невозможно понять «Чапаева и Пустоту» или «Кысь» без опыта, например, братьев Стругацких. Эволюционные звенья хоть и пропадают со всех радаров, но, по логике процесса, никуда не деваются, продолжая существовать подводной частью айсберга.
Впрочем, и «Кысь» и любые романы Пелевина прошлых лет — вроде как тоже давно уже «просроченные йогурты», уступившие место на полках магазинов новым продуктам.
Но каждый раз, встречая подробный разбор бесконечной «Бесконечной шутки», прочитанной с пафосом неофита, я переживаю за классиков, задвинутых в тень. Конечно, классики в моем сочувствии не нуждаются — им в отличие от нас предстоит вечная жизнь в каноне.
Однако я ничего не могу с собой поделать — мне кажется, что тратить время на новые толстенные тома (а мода на такие протяженные романы только крепнет с каждым годом) заедающие чужое существование, по меньшей мере, странно, не ознакомившись перед этим со сливками всемирной литературы, хотя бы в пределах университетской программы.
Ведь если полчища грамотных блогеров способны сегодня эффектно разобрать любой текст, то от профессиональной критики или популярных обозревателей требуется что-то еще. Например, знание контекста и истории жанров. Тогда критерии оценки будут меньше искажаться, а рецензии не будут сводиться к пересказу и не будут изобретаться и велосипеды — ведь в каждой новой дискуссии и повороте общественного мнения, будоражащего общественность в фейсбуке, я вижу вопросы и проблемы, которые мы обсуждали с коллегами и в 1990-х, когда российская культурная журналистика начинала с буквального нуля, и в нулевых, когда оказалось, что все, что кажется нам горячими новостями, движется по кругу.
И если только на моей памяти литературный процесс уже сделал несколько кругов, то, видимо, он будет закольцовываться и дальше. Хотя бы до того времени, пока Пелевин будет продолжать каждый год выпускать по новому сорту йогурта.