Журнал Дальневосточного края

У писателя-дальневосточника Трофима Борисова есть воспоминания о встрече с Горьким в 1929 году. Беседуя с Т. Борисовым о Дальнем Востоке, Горький заметил: «Вам там следует свой журнал иметь. Простор и разные там Дерсу Узала! Разве их там единицы». И уже потом, прощаясь, добавил, как бы заканчивая свою мысль: «А ваш край подтягивайте к центру, хорошими эдакими, художественными произведениями».

Ныне дальневосточный журнал, созданный по инициативе родоначальника советской литературы, вступил в юбилейный – двадцать пятый – год своего существования. Территория его распространения обширна. Пожалуй, ни одно из периодических изданий, выходящих в краях и областях Российской Федерации, не может соперничать в этом отношении с «Дальним, Востоком». Еще бы! Здесь и огромные просторы Хабаровского и Приморского краев, и Приамурье, и Сахалинская область. Даже люди, живущие на Чукотке или на Камчатке, считают журнал своим – дальневосточным.

Для читателя, который где-либо в одном из самых отдаленных уголков края получает свежую книжку «Дальнего Востока» прежде, чем номер столичного журнала, важно, чтобы здесь уже можно было найти отклик на все новое, волнующее. Чтобы был в журнале и хороший очерк, и полновесный роман, и интересный рассказ, и стихотворение, и статья о новой книге. В общем такому читателю надо, чтобы «Дальний Восток» был «с веком наравне» и в то же время не терял собственного лица, оставался журналом своего края. Видимо, так понимает свои задачи и сама редакция, когда в объявлениях о подписке сообщает, что «публикует романы, повести, рассказы, поэмы и стихотворения, отражающие жизнь советского Дальнего Востока и всего Советского Союза».

Преобладание дальневосточного материала вполне естественно для журнала, объединяющего литературные силы Дальнего Востока и части Сибири.

Разговор о местной специфике, о ее своеобразии нередко сводится к очень упрощенному пониманию – к тому, чтобы место действия литературного произведения соответствовало той местности, где напечатан данный альманах или журнал. С подобной точкой зрения приходится сталкиваться довольно часто, случается – даже на страницах самого «Дальнего Востока».

Так, критик Н. Юкельсон («Дальний Восток», 1957, N 2,), говоря о книге молодого магаданского поэта В. Сергеева, в которой он нашел и «много хороших стихов», и «живое чувство», задается неожиданным вопросом: «а где же стихи о суровых буднях и геройствах молодого северного края? Ведь сборник-то вышел в Магадане»! Мы вовсе не хотим сказать, что стихи В. Сергеева вне всякой критики. Отнюдь нет, да и не об этом сейчас речь. Просто, думается, вовсе не обязательно требовать от поэта непременных стихов «о геройствах северного края» только потому, что сборник его выпущен в Магадане. Разве не приходится встречать в областных журналах и альманахах произведения, где эти формальные требования соблюдены, где имеются все необходимые опознавательные знаки: указаны точные географические координаты, есть и местный колорит в качестве фона. А между тем, прочитав такую вещь, не почувствуешь иногда ни подлинного своеобразия края, где происходят события, не уловишь никакой настоящей специфики, характерной для данной местности. Удручающая «альманачная безличность» как раз и бывает оттого, что в таком издании можно встретить повесть или роман, где лишь скопирован внешний эталон какого-либо известного произведения, с поправкой на специфические «местные условия».

Умение по-настоящему осмыслить большой запас жизненных наблюдений и преломить все это по-своему в самостоятельно найденной теме – вот задача любого настоящего художника. И особенно такое высокое умение необходимо для литераторов Дальнего Востока, так как край этот представляет для писателя один из самых интересных, но, пожалуй, и наиболее трудных объектов изображения.

О специфике, оригинальности, «непохожести» Дальнего Востока на другие районы страны писалось немало. Это и сама история освоения края, сравнительно молодая, но богатая, насыщенная яркими событиями, фактами. И необычайные, грандиозные дальневосточные просторы, богатырский размах его территории, от которых у приезжего человека может пойти голова кругом. И удивительные природные, климатические контрасты, опять-таки поражающие каждого, впервые посетившего эти места. И выход края на широкий простор, к океану, его непосредственное, как-то почти по-домашнему, соседство с великим Китаем, столь ощутимое там в тысячах неприметных, на первый взгляд, штрихах и деталях.

Все это в совокупности и придает Дальнему Востоку ту оригинальность, которая накладывает известный отпечаток на характеры людей, на их жизненный уклад, быт. Для писателя-дальневосточника как раз и важно уметь уловить и глубоко осмыслить все многообразие жизненного материала, не захлебнуться в обилии тем, сюжетов, образов. Об этом говорил еще А. Фадеев, когда был ответственным редактором нынешнего журнала «Дальний Восток», носившего в 30-е годы название «На рубеже».

В одном из тогдашних своих выступлений А. Фадеев развивал мысль о богатстве и широте тем, которые подсказывает художнику живая дальневосточная действительность. Одна из таких тем виделась Фадееву как тема большого романа, с широким охватом событий. «Нам нужна, – говорил он, – литература осмысленная, глубокая, философская. Этого нельзя сделать, если оторвешься от конкретности, от живой действительности, не будешь знать своего края. Особенно хорошо нужно знать свой край дальневосточникам. Дальневосточная тематика становится сейчас международной тематикой, далеко переходя за рамки, масштабы, границы Дальнего Востока».

Писатель назвал только одну из дальневосточных тем, которая взволновала его как художника. Но разве одна она?! Нет нужды говорить здесь о тематическом богатстве и многогранности материала. Важнее, чтобы действительность не обеднялась, не выглядела блеклой и серой в произведениях, посвященных жизни такого замечательного края.

И конечно, многое изменилось на Дальнем Востоке со времен Арсеньева, о чем говорил еще тот же Фадеев, заметивший как-то, что ныне уже «не дебрями Уссурийского края знаменит наш ДВК – он знаменит городом юности Комсомольском, его гигантами-заводами, выросшими в дикой тайге».

Но изменившийся облик сегодняшнего Дальнего Востока, с его новостройками, промышленными гигантами, новыми городами, встающими «из тьмы лесов, из топи блат», все-таки неповторимо своеобразен. И хорошо, что журнал «Дальний Восток», особенно в последние полтора-два года, стремится шире, полнее выявить это своеобразие края. Если несколько лет назад тематика произведений, публикуемых в журнале, была довольно ограничена по месту и времени, то теперь угол зрения редакции стал шире. Здесь можно встретить и исторический роман, посвященный самым истокам освоения некогда далекой и глухой окраины, и повествование о незабываемых октябрьских днях на Дальнем Востоке, и произведение, в котором затрагиваются события международного значения в бассейне Тихого океана, и рассказы о сегодняшней жизни края, и многое другое. Такая тематическая разносторонность – несомненная заслуга редакции.

Еще большая заслуга – в постоянном устремление к современной теме.

Попытаемся проследить на комплекте «Дальнего Востока» за последние полтора года, как удается журналу откликаться на многие вопросы сегодняшнего дня. И прежде всего в таких наиболее оперативных жанрах, как очерк, как поэзия, которой, при всей специфичности ее отклика на современную тему, удается обычно вырываться вперед, обгоняя «тяжелую артиллерию» – прозу.

За последнее время в журнале под рубрикой «По Дальнему Востоку» стали систематически, из номера в номер, появляться очерки о крае. В них рассказывается и об организации новых, молодежных совхозов на приамурской целине, и о строителях Хабаровска, и о нефтяниках северного Сахалина, помещаются писательские заметки о дальневосточных городах, о путешествиях по таежным тропам, по стремительным, бурным рекам. Не все из этих очерков бывают удачны. Иные портит газетная скороговорка, безликость, невыразительность тех фигур, тех человеческих характеров, о которых рассказывает очеркист. Некоторые материалы этого раздела недостаточна проблемны, их авторам подчас недостает умения смотреть глубоко в корень явлений, от этого главная мысль как бы повисает в воздухе, не получая убедительного развития.

Но есть здесь и интересные выступления, которые сразу словно переносят читателя на территорию края, дают возможность ощутить его специфику, колорит. Например, очерк Р. Агишева «В тайге уссурийской» (1957, N 4), носящий несколько «краеведческий» оттенок.

Очерк написан человеком, влюбленным в свой край. Вот как будто сдержанное, без упора на экзотику, описание, но перед нами неповторимый пейзаж уссурийской тайги: «Чем глубже в лес, тем разнообразнее породы, тем причудливее их сочетание.

Пробравшись сквозь стену кедрача, вымокнув в бесчисленных ключах… вы вдруг попадаете на расцвеченную солнцем лесную полянку с высокой по грудь травой и погремушками переспелого дикого мака. Над ними развесил почти метровые духовитые перистые листья маньчжурский орех… А вот богатырски вздымается вверх неправдоподобно толстый осокорь, в дупле которого устроено жилище для охотников с топчаном, столом и железной печуркой».

Тайга, нарисованная Р. Агишевым, интересна тем, что в тонких деталях, едва приметных штрихах он умело воссоздает ее сегодняшнюю жизнь. Здесь многое еще напоминает пейзажи Арсеньева и вместе с тем полно иного, современного звучания.

Примечателен следующий эпизод. Очеркисту предлагают познакомиться с Аянкой, тигроловом, неутомимым следопытом, который еще мальчишкой сопровождал с отцом по тайге самого Арсеньева. Автор нетерпеливо ждал встречи с «последним из удэге», думая, что увидит пеструю национальную одежду охотника, «с неизменным матерчатым шлемом – моля – на голове, с древней трехзубой острогой». Однако навстречу вышел «худощавый старик в темно-синей форменной тужурке… Из-под козырька фуражки с кокардой лесника дружелюбно смотрели живые, узко разрезанные глаза».

Так случайная встреча открывает нам новый день заповедных дебрей. Вчерашний Дерсу Узала становится лесничим, бережно хранящим таежные сокровища. Незаметно, словно изнутри, раздвигает автор рамки очерка, выходя за пределы простых пейзажных зарисовок. Он заставляет читателя приглядеться к природным богатствам края, полюбить тех незаметных тружеников, которые оберегают их.

Но, конечно, такой – природоведческий – тип очерка не единственный на страницах журнала. Под той же рубрикой «По Дальнему Востоку» мы находим и очерки проблемные. Например, очерк В. Александровского «В Советской гавани» (1957, N 1). Помимо увлекательных экскурсов в историю города, связанную с легендарным фрегатом «Паллада», остатки которого и по сей день покоятся на дне бухты, автор затрагивает и некоторые больные вопросы сегодняшнего дня, ждущие своего решения. Он рассказывает о Тумнинских ключах близ Совгавани, куда приезжают тысячи людей со всех концов страны, привлеченные славой о целебных свойствах тумнинской минеральной воды. Однако приезжим приходится ютиться в шалашах и землянках, на свой страх и риск устанавливать «курс лечения», так как медицинские учреждения проявляют странное равнодушие к таежной здравнице. Горисполком взялся было за строительство курорта: «прорубили в лесу просеку, начали возводить корпуса лечебницы. Но вот пришло откуда-то казенное равнодушие, и дело замерло».

Еще более публицистически страстно написан очерк Н. Задорнова «На Охотском побережье», помещенный в том же номере журнала.

Проблемы заселения и освоения края рассматриваются автором очерка не отвлеченно, а на основе конкретных жизненных наблюдений. Один из встреченных очеркистом людей, приехавших сюда по собственному желанию, собирается теперь «утечь» обратно, поближе к старым обжитым центрам страны. Размышляя над этой случайной встречей, писатель говорит о «душеустройстве» людей на дальних, окраинных местах, о том, как иногда совершенно напрасно жизнь осложняется тут тысячью досадных мелочей, которые могли быть давно ликвидированы, если бы не равнодушие » неповоротливость некоторых местных организаций.

Из-за такого «недогляда» до сих пор, как пишет автор, на «Охотском побережье нет ни единой пассажирской линии местного значения». А это значит, что связь между соседними прибрежными поселками вырастает в серьезную «проблему», отнимает у жителей много времени, сил…

Еще серьезнее обстоит дело, когда такое казенное равнодушие ставит под удар общегосударственные интересы, наносит серьезный урон естественным запасам, богатствам края. Министерство рыбной промышленности, к примеру, до сих пор не может решить, «вредно ли» вести отлов сельди на нерестилищах, то есть в тот период, когда рыба выходит метать икру. И вот, пока вопрос окончательно «утрясается» в десятках инстанций, все идет по-прежнему. С одной стороны, широкой общественности «рапортуется», что «на Шипке все спокойно» («на Дальнем Востоке дела рыбной промышленности идут хорошо»), а тем временем по спущенному плану на Охотском побережье продолжают «со спокойной душой облавливать нерестилища».

Очерк Н. Задорнова – пример настоящего писательского вторжения в жизнь. Это не просто корреспонденция на местные темы, критикующая отдельные недостатки. Выступление носит широкий, проблемный характер. И выводы автора выходят за границы чисто краевых интересов: «Наши успехи, – пишет он, – в деле освоения края огромны и очевидны. Но… видоизменяя облик края, мы можем сохранить в то же время всю силу и богатство природы, еще недавно девственного нашего Дальнего Востока».