Живой диалог

В 1921 году молодой прозаик и публицист Чезар Петреску, в дальнейшем один из наиболее известных румынских романистов и активный переводчик русской и советской литературы (ему принадлежит прекрасный перевод «Тихого Дона»), писал в журнале «Гындиря» («Мысль»!; «Наши искания должны идти по тому же пути, на котором утвердились в своих лучших достижениях Толстой, Гоголь, Достоевский, Горький». Эти слова намечают не только направление поисков самого Чезара Петреску, но являются и своеобразным призывом, обращенным к собратьям по перу и, можно сказать, даже к целому поколению писателей, как и он вошедших в литературу в 20-х годах и ознаменовавших своими произведениями мощный взлет румынской прозы в период «между двумя войнами».

Одновременно эти слова выражают твердое убеждение в значительности тех литературных опытов и поисков, которые связаны с именами великих русских писателей. В те годы так думал не только Чезар Петреску, но и многие другие румынские писатели.

В какой-то мере утверждение Чезара Петреску как бы подводило итоги тому интенсивному процессу знакомства и освоения русской литературы, который проходит через весь XIX век и особенно активно проявляется в последние его десятилетия и в начале XX века. Этот процесс связан с тем огромным интересом, с которым были встречены повсюду в Европе, и в первую очередь во Франции и Германии, переводы произведений Пушкина, Гоголя, Тургенева, Толстого, Достоевского. И в Румынии, так же как и в других странах, знакомство с творчеством русских писателей было своего рода открытием, произвело огромное впечатление на самых разных читателей.

Однако же в каждой стране это открытие, о котором возвестила книга Эжена Мельхиора де Вогюэ «Русский роман», проходило особым путем, подчиняясь своим закономерностям.

В Румынии знакомство с русскими писателями началось с Пушкина, о котором можно сказать, перефразируя известные слова Тютчева, что он был первой любовью румынского читателя, обратившегося к русской литературе. Затем появились переводы произведений Гоголя, Лермонтова, Тургенева.

Интерес к русской прозе, к русскому роману, преимущественно к творчеству Тургенева, Толстого, Достоевского, стремительно возрос после 1880 года. Накануне XX века появляются новые имена: Горький, Чехов. Андреев, несколько позже Бунин, Куприн. О широте и интенсивности этого процесса убедительно говорят некоторые цифры. Так, например, повесть Тургенева «Первая любовь», переведенная впервые в 1872 году, была переиздана в двух разных вариантах в 1890 и 1891 и затем еще дважды – в течение следующего 1892 года. Новые переводы этой же повести появляются в 1897, 1905, 1907, 1908, 1913 годах. «Тарас Бульба», одно из наиболее известных в Румынии произведений русской литературы, переиздавалось также неоднократно (в 1876 году первый перевод, затем в 1883, 1892, 1898, 1908 – в двух вариантах и т. д.). Роман Толстого «Воскресение» переводится впервые на румынский язык в 1899 году (параллельно с выходом в свет в России) и переиздается в 1900, 1902, 1910 годах и т. д. В 1909 году, когда отмечалось 100-летие со дня рождения Гоголя, все его произведения уже были известны румынским читателям в переводе на их родной язык.

Чтобы оценить подлинные масштабы популярности иностранного писателя в чужой среде, следует исходить из степени возможности ознакомления с ним на родном языке соответствующей аудитории, однако нельзя забывать, что многие представители румынской интеллигенции, в особенности писатели, приобщались к русской литературе, пользуясь французскими или немецкими переводами. Например, Дуилиу Замфиреску, большой почитатель Толстого, прочитал все его произведения, в том числе романы «Война и мир» и «Анна Каренина», во французских переводах до того, как они были изданы на румынском языке. Немецкие переводы открыли Ливиу Ребряну путь к творчеству Чехова и Льва Толстого.

Многие факты и свидетельства, относящиеся к последним десятилетиям XIX века, говорят о значении и широте знакомства с русской литературой. Следует привести хотя бы несколько наиболее красноречивых примеров. Так, в статье «Переводы из русской литературы» журнал «Женерация ноуэ» («Новое поколение»), N 2 за 1893 год, писал: «Многочисленные переводы произведений русских писателей создали у нас подлинное литературное течение». А газета «Секолул» («Век») подчеркивала (7 апреля 1910 года), что «русская литература проникает все глубже в гущу наших народных масс».

Не удивительно, что в это время отмечается воздействие русской литературы на формирование некоторых писателей и даже ее влияние на развитие общественной мысли в стране.

Вот что говорит об этом известный историк Николае Йорга: «Под влиянием «Войны и мира», «Записок охотника», «Записок из Мертвого дома» развивались думы и чувства не одного, а даже двух поколений…» Как бы вторя ему, известный писатель Михаил Садовяну рассказывает о своей молодости: «Когда накануне 900-х годов мне пришлось приехать в Яссы, в город, который тогда был важнейшим центром гуманизма, одной из первых испытанных мною духовных радостей был контакт с великой русской литературой… Тогда, будучи учеником Национального лицея, я познакомился во французском переводе с Достоевским и Толстым, с Гоголем и Тургеневым, с Пушкиным и Лермонтовым, с Щедриным и Горьким, вернее с его ранними произведениями:..» О том значении, которое имело для них открытие русской литературы, говорят и многие другие крупные румынские литераторы конца XIX и начала XX века, такие, как Дуилиу Замфиреску, Александру Влахуцэ, Г. Ибрэиляну, К. Доброджяну-Геря, Гала Галактион и т. д. Дань восхищения отдается ей почти всеми румынскими писателями этого периода, причем некоторые (Траян Деметреску, Дуилиу Замфиреску) пытаются в своем собственном творчестве продолжить и развить традиции русских классиков» (преимущественно Толстого и Тургенева), вступая иногда в своеобразное творческое соревнование сними.

Это утверждение русской литературы в румынской культуре тех лет, да и в общественном сознании вызвало стремление объяснить, осмыслить, раскрыть его причины. Критик Райку Ионеску-Рион, человек, борющийся за передовые социальные идеалы, приходит к заключению, что одна из главных причин, «по которой русская литература воспринимается с таким интересом в Европе, – это в первую очередь ее глубокая человечность» (см. сборник, статей «Упадочные литературы», изд. ЭОПЛА, стр. 106 – 107). Такую же точку зрения разделяет Николае Йорга, отмечая «доброту Тургенева, всеобъемлющую справедливость Толстого, милосердие Достоевского по отношению ко всем обездоленным и страдающим…» («История румынской литературы», т. 1, стр, 326). Выражая как бы мнение рядового читателя, публицист И. Дусчан, активный переводчик русской литературы, писал в ясской газете «Ординя» («Порядок») 8 мая 1908 года «После прочтения русского романа люди тебе кажутся благороднее, твое собственное призвание выше, а жизнь – полезнее»,

Созвучны передовым чаяниям и устремлениям румынского народа и румынской литературы были и идеалы свободы и социальной справедливости, за которые боролись все русские писатели от Пушкина до Горького. Гражданский пафос лучших произведений русской литературы привлекал к ним внимание передовых представителей румынской культуры. Ссылаясь на творчество Гоголя, Достоевского и Толстого, «которые от всей души стремились улучшить судьбу народа», трансильванский журнал «фамилия» («Семья»}, выходивший под редакцией известного публициста и общественного деятеля Иосифа Вулкана, подчеркивал «активное вмешательство в жизнь русских писателей, в произведениях которых мы сталкиваемся на каждом шагу… с патриотическими и социальными вопросами» («Национальное течение в русской литературе», «Фамилия», 1900, N 7).

Важнейшим аргументом в пользу русской литературы служили ее высокие художественные достижения, ее эстетические достоинства, ее новаторский характер. Так, если Г. Ибрэиляну ценил «золотое сердце» Тургенева, то И. -Л. Караджале прежде всего восхищался искусством русского писателя: «Какой великий мастер! Да, величайший!» Больше всего привлекали внимание новаторские поиски в области романа, связанные в первую очередь с творчеством Толстого и Достоевского. Насколько они высоко оценивались румынскими писателями, можно судить по следующему высказыванию того же Дуилиу Замфиреску: «Если бы XIX век подарил человечеству лишь Дарвина и Толстого, и то он заслужил бы право считаться новым этапом в истории народов». Из «плеяды гениальных писателей» поэт Штефан Петрикэ выделял Толстого, подчеркивая, что «никто не поднялся выше его в искусстве письма».

Глубина восприятия той или иной литературы иноязычной средой определяется степенью активности ее усвоения, а также интенсивностью общения между двумя литературами, культурами – воспринимающей и воспринимаемой, – которые вступают в своеобразный диалог, а подчас и в очень тесное содружество.

Между румынской и русской литературой, особенно после 1880 года, устанавливается тесная духовная связь, живой диалог, обмен мнениями по основным вопросам художественного развития.

Это период бурного развития румынской литературы, утверждения передовых эстетических идеалов, связанных с борьбой народа, и в первую очередь румынского пролетариата, за свое социальное и политическое освобождение. В многочисленных полемиках, возникающих по вопросам эстетического идеала, развития реализма, становления романа, многие румынские писатели и критики (М. Эминеску, Ал. Влахуцэ, Райку Ионеску-Рион, К. Доброджяну-Геря, Г. Ибрэиляну и т. д.), защищая боевой, гражданский подход в вопросах искусства, ссылались неоднократно на пример и опыт русских писателей.

В своем подавляющем большинстве эти споры велись вокруг весьма актуального вопроса для румынской литературы тех лет – в становлении реализма, о задачах и перспективах развития реалистической литературы. В этой связи можно вспомнить известную статью «Комедия французская и комедия русская», в которой величайший поэт М. Эминеску, выступая в 1876 году в защиту правдивого изображения жизни, действительности, людей, показа «зла и унижений… такими, какие они есть на самом деле», ссылался на творчество Гоголя, в особенности на «Ревизора» и «Мертвые души». По мнению румынского поэта, достоинства, которыми отличается в первую очередь гоголевская пьеса, делают ее несомненно ценнее и выше в художественном отношении, нежели некоторые французские комедии, пытающиеся привлечь зрителей всевозможными пикантными происшествиями.

Примером высокого художественного и в то же время правдивого изображения жизни служит для румынских писателей и творчество Толстого. На него ссылаются прежде всего писатели, которые стремятся овладеть сложным искусством эпического повествования и утвердиться как романисты. Дуилиу Замфиреску в большом (к сожалению, незаконченном) очерке творчества русского писателя, подчеркивает, что «важнейшим качеством романов Льва Толстого является точное освещение жизни, ее тонкое изображение, причем эта правда жизни… ощущается так мощно и конкретно читателем, что она как бы переносит его из действительности его собственной реальной жизни в еще более реальный мир романа». Следует отметить, что многие комментаторы творчества Толстого и вообще русской литературы проводят четкую грань размежевания между реализмом русских писателей и натурализмом или различными модернистскими течениями. Например, Дуилиу Замфиреску видит отличительную черту таланта русского писателя в «правдивости, в подлинности, в высшем классическом смысле слова, возвышающей человеческие души и ничего общего не имеющей с порнографической подлинностью Эмиля Золя и тем более с рахитичной подлинностью декадентов».

Ссылки на опыт и пример русских писателей встречаются неоднократно в ходе различных дискуссий по основным вопросам развития румынской литературы, которые ознаменовали последние десятилетия XIX века и начало XX века. Одной из наиболее нашумевших была полемика между защитниками теории «искусства для искусства» и «тенденциозного искусства», полемика Геря-Майореску, развернувшаяся в 80-е годы на страницах журналов «Контемпоранул» («Современник») и «Конворбирь литераре» («Литературные беседы»). В ходе ожесточенных споров критик К. Доброджяну-Геря неоднократно ссылался на русских писателей – Белинского, Герцена, Гоголя, Чернышевского, Добролюбова, Некрасова, Тургенева, Достоевского, Толстого и других, которые «не замыкаются в узкой… совершенно абсурдной формуле «искусства для искусства»… Пробуждая Россию к литературной и художественной жизни, они пробуждают в ней и Гражданственность и гуманизм. В ужаснейших условиях России/ где царствует кнут, эти писатели говорят о человеческих идеалах о человеческом достоинстве».

На опыт русской реалистической литературы ссылались и другие критики, выступавшие с тех же позиций, что и Доброджяну-Геря (Среди них молодой в то время Г. Ибрэиляну), на страницах передовых литературных журналов «Эвениментул литерар» («Литературное событие»), «Шкоала ноуэ» («Новая школа») и других, поддерживавших своими выступлениями точку зрения «Контемпоранул» и его группы.

Подобная ситуация как бы повторяется через несколько лет в ходе полемики на тему «Мораль в искусстве», начатой в 1905 году журналом «Курентул ноу» («Новое течение»), критиком Х. Саниелевичем и перешедшей затем на страницы журнала «Вьяца ромыняскэ» («Румынская жизнь»), основанного в 1906 году, где ведущую роль стал играть критик Г. Ибрэиляну. Прекрасный знаток и большой ценитель русской литературы, Г. Ибрэиляну в течение нескольких лет в своих выступлениях в защиту правдивого реалистического искусства (к чему свелся в конечном итоге спор о нравственности и безнравственности в искусстве), отвечая на выпады самых разнообразных по своей ориентации критиков – Михая Драгомиреску, Эуджена Ловинеску, Овида Денсушяну, – в качестве примеров называет роман «Анна Каренина», пьесу «На дне», произведения Тургенева и крестьянские рассказы Толстого. Эти вещи служили ему убедительным аргументом для доказательства того, что нравственность или безнравственность литературного произведения определяется не избранной темой или изображенным жизненным, материалом, а отношением автора к соответствующей теме, к соответствующему жизненному материалу.

Следующим весьма важным моментом в развитии русско-румынских литературных связей стало знакомство с советской литературой, начавшееся сразу же после Великой Октябрьской революции. Передовая румынская общественность пристально следила за революционными преобразованиями – в политическом и социальном плане, – проходившими в СССР, сочувственно относясь к победам советского народа. Такие газеты и журналы, как «Скынтейя» («Искра»), «Сочиалистул» («Социалист»), «Тинеретул сочиалист» («Социалистическая молодежь») и др., а после перехода Румынской коммунистической партии в подполье (1924) близкая ей печать – «Кувынтул либер» («Свободное слово»), «Репортер», «Шантиер» («Стройка») и др. – старалась информировать как можно лучше и подробнее своих читателей о строительстве новой жизни и о новой нарождающейся литературе. В 20-е годы имена Горького, Маяковского, Блока часто появляются на страницах этих и других изданий. Постепенно в сознание румынских читателей входят новые имена: Шолохов, Алексей Толстой, Илья Эренбург и др. Особый интерес вызывают поэты Маяковский и Есенин. Много пишут и спорят о новаторстве поэзии Маяковского, которая отождествляется с самой сущностью революционной поэзии, считается образцом таковой и стимулирует творчество румынских поэтов (Саша Панэ, Шт. Ролл), следующих ее примеру. Удачные переводы стихотворений Есенина, принадлежащие видным поэтам (Лучиан Блага, Захария Станку, Джордже Лесня) создают огромную популярность советскому писателю. Некоторые критики (Шербан Чокулеску в первую очередь) говорят о «мощном воздействии великого русского поэта на мироощущение» румынских поэтов и называют тех, кто испытал на себе это влияние (Н. Креведия, В. Карианопол и др.).

Мощным призывом к борьбе прозвучало в революционно настроенных кругах слово Николая Островского. К сожалению, в условиях жестокой цензуры роман «Как закалялась сталь» не мог быть опубликован и распространялся среди коммунистов – подпольщиков и политзаключенных лишь в рукописном виде.

Интерес к новой советской действительности, к советской культуре был присущ в 20 – 30-е годы самым широким слоям румынской интеллигенции. О масштабах этого интереса говорил Чезар Петреску в 1928 году: «Отныне наша литература, наше искусство и мышление носят на себе отпечаток России, даже в большей степени, чем это заметно в области социальных требований…»

Знакомство с советской литературой в те годы было нелегким. Оно требовало подчас преодолевания многих препятствий, чинимых буржуазными правительствами, начиная с цензурных искажений и кончая просто запретом, наложенным на распространение тех или иных произведений. Приходилось прибегать к французским или немецким переводам, а чаще всего удовлетворяться пересказом содержания, рецензиями, статьями, информирующими об отдельных писателях или произведениях. Однако тяга читателей была огромная; во многом она определялась новизной советской литературы, ее тематики, ее героев, ее художественной манеры, широтой охвата острых, злободневных проблем. «Их литература, – писала в те годы одна из румынских газет о советских писателях, – это литература реалистического действия, это динамичная литература, отличающаяся прямой, непосредственной манерой письма, изложения… Это литература новых людей, которые не ограничиваются мечтой, людей, которые творят…»

Список произведений советской литературы, переведенных на румынский язык в период «между двумя войнами», не очень богат – это «Цемент» Ф. Гладкова и «Вор» Л. Леонова, рассказы К.