Земля – Хлеб – Литература (Всесоюзная творческая конференция «Осуществление аграрной политики КПСС и задачи современной литературы в изображения тружеников советского села», посвященная 25-летию целины).

Всесоюзная творческая конференция
«Осуществление аграрной политики КПСС
и задачи современной литературы
в изображении тружеников советского села»,
посвященная 25-летию целины

«Для деятелей литературы и искусства нет более интересной и вдохновляющей задачи, чем отображать подвиги народа, в том числе на целине» – эти слова Леонида Ильича Брежнева стали поистине девизом Всесоюзной творческой конференции писателей в Алма-Ате «Осуществление аграрной политики КПСС и задачи современной литературы в изображении тружеников советского села».

В этом творческом разговоре, состоявшемся 19 – 26 июня 1979 года в столице Казахстана, приняли участие как представители многонациональной советской литературы и гости из социалистических стран, так и сами герои – первоцелинники, хлеборобы и механизаторы, партийные и советские работники: эта встреча продолжила традицию совместных обсуждений, на которых деятели искусства решают проблемы современности сообща с передовиками производства, сельского хозяйства.

Конференцию открыл первый секретарь СП СССР Г. Марков, который подчеркнул, что писательский форум проходит в тот период, когда партия и советский народ с воодушевлением претворяют в жизнь решения июльского (1978 г.) Пленума ЦК КПСС, принявшего научно обоснованную программу дальнейшего подъема сельского хозяйства.

На торжественном открытии конференции присутствовал член Политбюро ЦК КПСС, первый секретарь ЦК Компартии Казахстана Д. А. Кунаев.

Приветствие ЦК Компартии Казахстана, Президиума Верховного Совета и Совета Министров республики в адрес конференции огласил секретарь ЦК Компартии Казахстана С. Н. Имашев.

Участники форума выслушали доклады Ю. Суровцева, А. Алимжанова, Ю. Грибова, в центре которых были и важнейшие аспекты литературы о сегодняшнем селе, о целинном подвиге, и роль литературной критики в решении сложных идейно-художественных задач, связанных с темой конференции, и состояние деревенской очеркистики, и многие иные проблемы.

С огромным волнением было воспринято «Слово хлебороба», произнесенное героем книги Л. И. Брежнева «Целина» И. И. Ивановым. Знатный механизатор совхоза «Новый путь» Карагандинской области, Герой Социалистического Труда, депутат Верховного Совета СССР горячо и выразительно говорил об ответственности художника, который пишет о сельской действительности, об ее экономических, социальных, нравственных проблемах.

Алма-атинская встреча не ограничивалась стенами зала заседаний: после первых двух дней конференции писатели разъехались по разным областям Советского Казахстана, где познакомились с тружениками республики, с ее идеологическим активом, с учеными, с молодежью. Выступая перед хозяевами целинных просторов, вершащими свой ежедневный подвиг, знакомясь с их передовым опытом, с широтой их духовных запросов, участники конференции вновь воочию убедились, что главное богатство нашей многонациональной Родины – люди. И людям этим еще предстоит стать героями многих новых произведений разных жанров: вероятно, и встреча на казахской земле породит ряд свежих художественно-публицистических замыслов.

Полные впечатлений от творческого общения с замечательными тружениками Казахстана, от грандиозности свершений на этой древней и юной земле, где поэтически сосуществуют вековые юрты и мощные элеваторы, участники форума продолжили работу в Алма-Ате: разговор стал еще более конкретным и деловым, еще прочнее связал проблемы жизни и литературы. Публикуя выступления, прозвучавшие на Всесоюзной творческой конференции в Алма-Ате, мы открываем их обращением участников встречи к товарищу Леониду Ильичу Брежневу.

ГЕНЕРАЛЬНОМУ СЕКРЕТАРЮ ЦК КПСС,

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА

СССР ТОВАРИЩУ ЛЕОНИДУ ИЛЬИЧУ БРЕЖНЕВУ

Дорогой Леонид Ильич!

Писатели многонациональной Советской страны собрались в столице Казахстана – Алма-Ате на Всесоюзную творческую конференцию «Осуществление аграрной политики КПСС и задачи современной литературы в изображении тружеников советского села». Мы обсудили актуальные вопросы нашей литературы, посвятив разговор 25-летию целинной эпопеи. Мы побывали на просторах поднятой – волею партии и героическим трудом народа – казахстанской целины. Воочию увидели, как набирает силу эта земля, какие вдохновляющие перспективы хозяйственного и социального развития открываются перед нею. В нашем разговоре принимали заинтересованное участие сами труженики села, герои-первоцелинники, партийные работники, руководители совхозов и колхозов. Мы вновь убедились, что литературное дело советские люди воспринимают как общенародную заботу, как неотъемлемую часть того, что мы называем социалистическим образом жизни.

Решения июльского Пленума ЦК КПСС (1978 г.), Ваша, дорогой Леонид Ильич, замечательная книга «Целина», борьба сельских тружеников за осуществление указаний партии – вот что дает нам, художникам слова, надежные, выверенные практикой ориентиры для глубокого исследования жизни советского села. Мы хорошо понимаем, что, заботливо сохраняя лучшие трудовые и нравственные традиции, накопленные вековым опытом крестьянства, надо приумножать их качественно новыми традициями, которые рождены опытом социалистического строительства, коренного обновления села, характерными для условий зрелого социализма.

Свой гражданский и творческий долг мы, писатели Советской страны, видим в воспитании человека, одухотворенного идеалами коммунизма, своих главных героев мы находим среди людей активной жизненной позиции, сознательного отношения к общественному долгу, как о том и было сказано на XXV съезде КПСС.

Постановление ЦК КПСС «О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы» имеет прямое отношение к нам, писателям, к нашей общественной и творческой деятельности. Мы приложим все свои силы, чтобы помочь нашей родной Коммунистической партии выполнить это важнейшее постановление ЦК КПСС, обеспечить новый подъем всей идейно-воспитательное работы, еще глубже раскрыть достоинство в честь советского человека.

Успешное завершение переговоров по ОСВ-2 показало всему миру, с какой последовательностью наша партия и Советское государство борются за неотъемлемое право человека на жизнь в мирных условиях. Вместе со всем советским народом писатели горячо одобряют итоги встречи в Вене, сердечно благодарят Вас, Леонид Ильич, за неутомимую и неустанную работу на благо мира, на благо всего человечества, во имя счастья будущих поколений.

Дорогой Леонид Ильич! Вам принадлежат слова: «Для деятелей литературы и искусства нет более интересной и вдохновляющей задачи, чем отображать подвиги народа». Эти слова, проникнутые глубоким пониманием творческих устремлений советской литературы, выражают ее живую душу. Эти слова вдохновляют нас на новые произведения, которые будут достойны нашей страны, нашего народа, нашей родной партии.

Принято участниками всесоюзной творческой конференции писателей в Алма-Ате

Г. МАРКОВ

ОТОБРАЖАТЬ ПОДВИГИ НАРОДА

Наша Всесоюзная творческая конференция писателей, посвященная осуществлению аграрной политики КПСС и проблемам изображения в художественной литературе сельской жизни, образа труженика современной деревни, пришлась на дни, отмеченные особым историческим значением.

Партия и весь советский народ с большим воодушевлением работают над выполнением решений июльского (1978 г.) Пленума ЦК КПСС, принявшего обширную научно обоснованную программу дальнейшего подъема сельского хозяйства, развившего положения, принятые XXV съездом КПСС. Время принятия этого исторического документа Центрального Комитета партии совпало с 25-летием героической целинной эпопеи, которое было отмечено всем советским народом.

Леонид Ильич Брежнев в своей замечательной книге «Целина» сильно, ярко, с предельной достоверностью раскрыл значение подвига советских людей на целине в общей борьбе нашего народа за коммунизм, показал, как росли убежденные, отважные, не знающие страха и сомнений богатыри труда, преобразователи целинных просторов.

Нашу конференцию мы проводим на земле героев, на священной земле Советского Казахстана, ставшего для представителей многих народов нашей страны истинной школой социалистического интернационализма, школой коммунистического труда.

Не в первый раз съехались мы, писатели, сюда для литературно-творческого разговора. И это не случайно. Нас влечет в Казахстан героизм людей, их передовой производственный и духовный опыт, их внимание к советской многонациональной литературе, готовность тружеников понять наши заботы и помочь нам в решении сложнейших идейно-художественных задач.

Мы рады, что в Казахстан на нашу конференцию приехали и писатели братских социалистических стран.

Приносим горячую благодарность Центральному Комитету Компартии Казахстана, Верховному Совету и правительству республики, Союзу писателей Казахстана за их радушие, гостеприимство и заботу.

Недавно опубликовано постановление Центрального Комитета КПСС «О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы». Этот важнейший партийный документ имеет огромное значение и для творческого обсуждения проблем развития литературы о современной сельской действительности, о сельском труженике.

Припоминается один случай: несколько лет назад мы пригласили на пленум правления Союза писателей СССР, обсуждавший вопрос «Писатель и пятилетка», группу представителей партийных организаций, советской общественности, производственников. Помнится, среди других были у нас первый секретарь Тюменского обкома КПСС, ныне министр строительства предприятий нефтяной и газовой промышленности СССР товарищ Б. Е. Щербина, директор прославленного московского завода «Динамо» товарищ К. Д. Петухов, был также приглашен Терентий Семенович Мальцев. По ходу пленума, а продолжался он три дня, разговор был горячим, мы попросили Терентия Семеновича выступить и поделиться своими размышлениями о месте и роли писателя в пятилетке.

Когда Терентий Семенович вышел на трибуну, мы все была убеждены, что он непременно будет говорить о проблемах сельскохозяйственного производства, в частности об агротехнике и безотвальной пахоте. Но вдруг он сказал:

– Мало детей нынче рождается в деревне, товарищи писателя. Семьи стали малыми. Это одно. А второе – вьют многовато… Почему такое происходит?

Речь Терентия Семеновича была краткой, но в нескольких фразах этого человека с огромной силой прозвучали забота о будущем нашей деревни, горячее желание сделать ее жизнь еще лучше, еще содержательнее, еще изобильнее.

И всем нам, участникам пленума, стало очевидно: земля – землей, техника – техникой, но у сельского жителя немало других, в том числе морально-нравственных, этических и эстетических, проблем, обходить которые было бы по меньшей мере легкомыслием, ибо они-то, эти проблемы, и есть главный предмет литературы, ее первая и главная забота.

Вероятно, и в эти дни здесь, в Казахстане, основное внимание мы сосредоточим на человеке, на его отношениях с землей, с техникой, но прежде всего – на взаимоотношениях человека с человеком, личности с обществом, поставившим перед собой всемирно-историческую задачу построить коммунизм, показать пример всему человечеству.

Мы вооружены гигантским опытом отечественной литературы, посвятившей крестьянству, его судьбам свои самые талантливые, самые глубокие и объемные произведения.

Русская классическая литература, как и литературы братских народов, уделила крестьянству, образу самого крестьянина первостепенное внимание, отвела ему большое место. В борьбе за социальное освобождение крестьянства литература выступала как прогрессивная сила, как страстный поборник коренного улучшения жизни крестьянства. У всех на памяти стихи и поэмы Некрасова, Шевченко, Абая, Никитина, Кольцова, Есенина, повести и рассказы Льва Толстого, Тургенева, Глеба Успенского, Чехова, Горького, Короленко, Айни, Упита, Таммсааре и других известных писателей.

Сколько прекрасных, проникновенных строк написано писателями прошлого о горькой, тяжелой доле крестьянина, о его страданиях на земле во имя хлеба насущного. Однако было бы несправедливо не вспомнить при этом и о тех строках удивления и восторга, которыми наградила литература крестьянина. Мы не имеем права забывать, что многие талантливые писатели проникновенно воспели человека, работающего на земле, растящего хлеб, кормильца и поильца народного.

Несмотря на тяжесть крестьянского труда, изнурительную работу, изматывающую умственные и физические силы, беспросветность крестьянской доли, писатели нашей Отчизны разглядели в жизни крестьянина воодушевляющую поэзию, благородство, высокую человечность.

Недаром же и теперь мы с волнением вспоминаем трогательные слова Алексея Васильевича Кольцова:

Ну, тащися, сивка,

Пашней, десятиной!

Выбелим железо

О сырую землю…

Выйдет в поле травка –

Вырастет и колос,

Станет спеть, рядиться

В золотые ткани.

Заблестит наш серп здесь,

Зазвенят здесь косы;

Сладок будет отдых

На снопах тяжелых!

Ну! Тащися, сивка!

Накормлю досыта,

Напою водою,

Водой ключевою.

С тихою молитвой

Я вспашу, посею;

Уроди мне, боже,

Хлеб – мое богатство!

Какая точность в словах, какая проницательность и осознание надежд и забот пахаря!

Советская литература с первых дней своего существования постоянно и увлеченно писала о судьбах крестьянства страны. Да это и понятно: страна наша была по преимуществу крестьянской. В политической стратегии и тактике Ленина важнейшее место занимал крестьянский вопрос. Союз рабочего класса с крестьянством Ленин относил к основным проблемам социалистической революции на всех ее этапах. И партийные съезды с неизменным и глубоким вниманием обсуждали коренные проблемы жизни крестьянства, направляя его на социалистический путь. Сплошная коллективизация и ликвидация кулачества как класса оценены нашей партией как событие, равное по историческому значению самой социальной революции.

Победа над фашизмом показала незыблемость колхозного строя, правильность аграрной политики КПСС. Колхозы и совхозы выдержали жестокие испытания войны, укрепившие решимость крестьянства трудиться на социалистических принципах, жить коллективно, совершенствовать формы общественного бытия.

В послевоенное время перед советской деревней встали новые огромные задачи. Дело шло не легко и не просто. Сказывался прежде всего урон в людях и в технике, нанесенный войной. Временами мешал и субъективизм в подходе к решению сложных аграрных проблем, попытки решить многие трудности кавалерийским наскоком.

Но заботливое отношение партии и государства, всесторонняя поддержка города, рабочего класса помогли селу в краткие сроки преодолеть трудности, принесенные войной. Теперь нужно было, опираясь на достигнутое, развивать дело дальше. Огромный вклад в выработку и осуществление аграрной политики партии внес Леонид Ильич Брежнев.

Вот что говорится в Постановлении июльского (1978 г.) Пленума ЦК КПСС: «Со времени мартовского (1965 г.) Пленума ЦК КПСС, который положил начало новому этапу развития ленинской аграрной политики партии, сельское хозяйство страны в экономическом и социальном отношении сделало крупные шаги вперед. Твердо следуя намеченным курсом, партия сумела решить большой круг аграрных проблем».

С чувством глубокого удовлетворения мы можем сегодня сказать: советская многонациональная литература на всех этапах осуществления аграрной политики КПСС была вместе с партией; вместе с партией и народом она боролась за социалистическое переустройство сельского хозяйства, за воспитание сельского труженика в коммунистическом духе. Всему этому было посвящено много произведений прозы, поэзии, драматургии, снискавших широчайшую известность не только у нас, но и за рубежом. Вспомним «Поднятую целину» М. Шолохова, «Бруски» Ф. Панферова, «Гвади Бигва», Л. Киачели, «Бурьян» А. Головко, «Решающий шаг» Б. Кербабаева, «Страну Муравию» А. Твардовского, «В степях Украины» А. Корнейчука и многие, многие оставшиеся в памяти народа произведения.

Этой славной традицией изображения глубинных явлений овеяны и лучшие произведения о сельской жизни, появившиеся в 60- 70-е годы.

Не рискуя впасть в преувеличение, можно смело сказать, что советские писатели приняли деятельное участие в решении актуальных вопросов сельской жизни. Хорошо об этом сказал мне уже давно, многие годы назад, секретарь одного сельского райкома КПСС:

– Поставил вот задачу: перечитать все, что писалось о деревне в последние годы. Начал, конечно, с Овечкина, хотя читал и прежде. Потом принялся за очерки Дороша, Троепольского, Радова, Абрамова, Смуула, Леонида Иванова. После очерков пошли романы и повести: Фоменко «Память земли», Алексеева «Хлеб – имя существительное», Крутилина «Липяги», Проскурина «Горькие травы», Тендрякова «Поденка – век короткий», Мальцева «Войди в каждый дом», Бабаевского «Сыновний бунт»… Скажу вам, богатые впечатления возникли! Увидел я, что литература наша как бы предчувствовала и октябрьский Пленум ЦК, и мартовский. Бился у нее нерв обнаженно, прямо и откровенно говорили наши писатели о самом наболевшем.

После того как появились названные моим собеседником произведения, советская литература не стояла на месте, она шла вперед. Она все смелее бралась за освещение узловых моментов нашего поступательного движения. Невозможно упомянуть всех писателей» назвать все книги. Назову лишь некоторые: «Деревня на перепутье» Й. Авижюса, «Ивушка неплакучая» М. Алексеева, «Прощай, Гульсары!» Ч. Айтматова, «Годы без войны» А. Ананьева, «Полюшко-поле» В. Кожевникова, «Дом» Ф. Абрамова, «Подснежники» С. Крутилина, «Усвятские шлемоносцы» Е. Носова, «Ода русскому огороду» В. Астафьева, «Дом для внука» А. Жукова, «В пустыню пришла весна» Р. Файзи, «Глубокое на Глубоком» Ю. Куранова, поэма «Даль памяти» Е. Исаева, повести Ю. Грибова, очерковые книги Л. Иванова, В. Пальмана, Ю. Черниченко, С. Шуртакова и много-много других нужных хороших произведений.

Немало сделала наша литература и для прославления подвига советских людей на целине. Здесь весом и значителен вклад писателей Казахстана. Редкий из них не откликнулся на эти волнующие весь народ темы. Как известно, поэма казахского поэта Джубана Мулдагалиева «Орлиная степь» отмечена Государственной премией СССР.

В самое последнее время позитивные сдвиги, происходящие в сельском хозяйстве, получают все более глубокое отображение в произведениях советских писателей. И такой процесс характерен для всех отрядов кашей многонациональной литературы. Это означает, что писатели верно поняли свой долг, вытекающий из решения исторического июльского Пленума ЦК КПСС.

И все-таки мы не можем сегодня сказать, что писательское вторжение в современную сельскую действительность состоялось полностью и фронтально. Нет, сделано еще далеко не все. Народ и партия ждут новых ярких, объемных произведений о селе, о сельском труженике. От нас ждут и более обстоятельных книг о жизни сегодняшней целины, где решаются новые проблемы, книг об использовании научно-технического и духовного опыта целины пря освоении Российского Нечерноземья, ждут книг о делах тружеников Голодной степи. У нас есть для создания таких книг и силы, и возможности, и условия.

Конечно, литература рассказала о многом из жизни крестьянства, о многом – самом сокровенном и дорогом. Но, наверное, о многом мы пока еще не написали. В недрах народного опыта лежит еще немало алмазов, которые вам надо отыскать, отгранить, показать людям.

Как-то по весне мне пришлось быть на Алтае. Поехал в хозяйства отдаленного Солтонского района. Приезжаю на центральную усадьбу одного совхоза. Едва въехал, вижу: что-то притих поселок. Притих как-то странно, что-то фронтовое почудилось мне во всей этой тишине – как перед боем. Правда, банный дух отовсюду наносит, значит, живы – здоровы люди.

Встречаю одну женщину, спрашиваю: «Что у вас случилось? Почему так тихо – ни людей, ни машин?» Она говорит, удивляясь моей неосведомленности: «Народ по баням! Прибираются люди. А машины – на линейке машины!..»

Позже узнал, что по селам и деревням Алтая бытует, на мой взгляд, прекрасный обычай: перед выходом в поле непременно сходить в баню, помыться, привести себя в порядок, подготовить к работе одежду, да такую одежду, которая подобротней, поопрятней, поудобней. И лечь спать непременно пораньше, чтобы встать на зорьке и после поверки, напоминающей армейскую, сделать в первый день как можно больше. Обычай этот был начат пришедшими с войны фронтовиками, но вот многие из них уже ушли, а молодежь продолжает его строго соблюдать.

Возможно, в истоках такого обычая лежит другой, более старый, когда крестьянин приходил на пашню, непременно переодев белье, а к сохе на борозду подходил босой. Важно здесь другое: все это воспитывает людей, особенно молодежь, укрепляет любовь к своей профессии, упрочивает коллективные формы труда, способствует устойчивой нравственной атмосфере и высокому уважению к труду земледельца.

Наша критика – я имею в виду литературную критику – остро и правильно писала о «воздыхании» отдельных литераторов по деревне прошлого времени. Тут были свои, мягко говоря, странности. Некоторые товарищи сожалели, что кончаются бани по – черному, русские печки, нетесаные деревенские избы с земляными полами и все в таком духе.

Конечно, быт всегда привлекает литератора, особенно быт, который стал прошлым, невозвратным, канул в историю. В определенных условиях конкретной действительности по-своему были хороши и бани по – черному, и русские печки, и поставленные из грубых, неошкуренных бревен избы. Нелепо было бы осуждать людей за то, что они пользовались всем этим, но сопротивляться движению нового быта, возникновению новых подходов и критериев, которые диктуются социально-экономическим развитием села, – это уже просто вредно.

К традициям необходимо относиться предельно внимательно и предельно строго. Все, что работает на воспитание человека в духе трудолюбия, любви к земле, бережного отношения к машине, к народной собственности, ответственности в использовании пашни, воды, леса, предметов и орудий труда, – все это нужно сберегать и утверждать в сознании людей.

Становление нового бытового уклада в селе – процесс длительный и сложный. На этом пути у нас были не только приобретения, но и заблуждения и просчеты. Не все, что рождается под видом нового, оправдывается и удерживается. В этом деле требуется большая продуманность, осмотрительность. Без критики и самокритики тут никак не обойтись. Тем серьезнее, взвешеннее должно быть отношение к этим вопросам у писателей, у редколлегий литературных газет и журналов, у издательств, у каждого, кто прикасается к ответственной теме сельской жизни в наше время.

В жизни современного села все важно, все проблемы его развития заслуживают пристального внимания писателей: и производство, и строительство, и культура, и быт. При всем этом хотелось бы сказать, что на селе живут и работают люди, которые обеспечивают решающие успехи в подъеме сельского хозяйства, – это механизаторы.

Индустриализация сельскохозяйственного производства, интеграция и кооперация отдельных сфер в хозяйствовании на земле, внедрение достижений науки и техники и наиболее экономичной технологии, мелиорация и интенсификация с помощью химических средств – весь этот процесс вносит глубокие социальные и психологические перемены в облик человека. Раньше всех эти перемены претерпевают механизаторы. Это люди новой формации, недаром их с гордостью в народе называют сельским рабочим классом, становым хребтом современного села. Нельзя сказать, что писатели не пишут о сельских механизаторах. У нас появилось на эту тему немало книг, и среди них есть по-настоящему хорошие. Однако объемные, крупные, истинно художественные произведения об этих людях еще впереди.

Я цитировал здесь стихи Кольцова и вот подумал: тот поэт, который сумеет с такой же пронзительностью, как Кольцов, раскрыть чувства и взаимосвязи современного сельского труженика с современной машиной, работающей в поле, сразу поднимет нашу поэзию на новую ступень. Пожелаем же успехов нашим поэтам на их трудном пути поисков и открытий. И не только поэтам – и прозаикам тоже, и драматургам, и очеркистам, и публицистам, и литературным критикам. Поиски и в особенности художественные открытия нужны нам сейчас, как никогда прежде. Сельская действительность, современные люди достояны внимания самых лучших, самых опытных мастеров. Здесь есть материал и вдохновение для всех видов и жанров литературы, для талантов любых масштабов.

Партия и народ поставили проблемы села в центр своих усилий. Кому же неясно, что наши дальнейшие успехи в коммунистическом строительстве невозможны без нового подъема сельского хозяйства? Всем это ясно, а если это так, то нужны действия и еще раз действия. Хлеб – это мир, хлеб – это счастье, хлеб – это будущее.

Литература – не только великая нравственная сила, она могучее средство в мобилизации духа, энергии людей, она «полководец человечьей силы», и она может сделать много, невообразимо много. Надо лишь, чтобы сами писатели были пронизаны целеустремленностью, охвачены страстным желанием помочь стране в ее гигантской работе переустройства сельской жизни по программе, намеченной партией и воплощающей высокие принципы ленинской аграрной политики.

Всесоюзная творческая конференция писателей, созванная на героической земле славного Казахстана, уверен, сыграет свою положительную роль в создании новых произведений художественной литературы о сельском труженике, о жизни советского села в наше неповторимо величественное время!

Ю. СУРОВЦЕВ

ТРУЖЕНИКИ ЗЕМЛИ И ХУДОЖНИКИ СЛОВА

1

Я хочу начать с напоминания о факте, своего рода юбилейном факте, который на первый взгляд не связан прямо с темой нашей конференции… Прямо, может быть, и не связан, а вот по существу…

Почти день в день с началом нашей конференции, но шестьдесят лет назад, 28 июня 1919 года, Владимир Ильич Ленин закончил свою знаменитую статью «Великий почин».

Бушевала гражданская война, в дали времен, впереди были еще индустриализация и коллективизация, а тем более освоение целины, всенародный подвиг, 25-летию которого мы посвящаем эту встречу, еще не родилось ни стахановское движение, ни тем паче современное движение ударников за коммунистическое отношение к труду, а гений Ленина проникал в далекое будущее, указывал путь к нему, открывая перспективный, экономически и нравственно, смысл тогдашних субботников. «Коммунизм, – писал Ленин, – начинается там, где появляется самоотверженная, преодолевающая тяжелый труд, забота рядовых рабочих об увеличении производительности труда, об охране каждого пуда хлеба, угля, железа и других продуктов, достающихся не работающим лично и не их «ближним», а «дальним», т. е. всему обществу в целом, десяткам и сотням миллионов людей…» ¹ Так писал он в 1919 году – пророчески и по сию пору программно для нас.

Предстояло пересечь рубежи нескольких закономерных периодов социального и хозяйственного строительства, а кроме них, пережить вынужденные, навязанные врагами периоды восстановления того, что они порушили военной силой, предстояло подняться по ступеням нескольких пятилеток к могучей экономике зрелого социализма – но уже в девятнадцатом году в «Великом почине» Ленин дал вам в руки путеводную нить, ясно и глубоко сказав о том, что и сегодня звучит по-сегодняшнему, звучит как своего рода интеграл экономической политики партии: «Производительность труда, это, в последнем счете, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя» ².

Тогда, на заре нашей истории, враги социализма, мировой капитал и его духовные прислужники, только-только еще примерялись к задаче идеологически «преодолеть» социализм, оболгать его, дискредитировать в глазах людей, они только-только начинали – уже тогда с помощью отступников, ревизионистов, оппортунистов – громоздить гору обмана, дезинформации, спекулятивной софистики, ту самую гору, что ныне достигла чудовищных размеров; она и на сегодняшний день увенчивается старой лживой демагогией о «свободе», «демократии», «правах человека» – там, в начале не прекращавшейся ни на минуту идеологической, духовной борьбы, Ленин четко и неопровержимо доказал: «Кто пытается решать задачи перехода от капитализма к социализму, исходя из общих фраз о свободе, равенстве, демократии… и т. п…. те только обнаруживают этим свою природу мелких буржуа, филистеров, мещан, рабски плетущихся в идейном отношении за буржуазией» ³.

Поистине современна любая строка ленинского «Великого почина»!..

Я напомнил об этой работе В. И. Ленина еще и потому, что она пронизана тем двуединым пафосом, который всегда и повсюду был свойствен Ленину, стал важной характерной особенностью ленинского стиля анализа и действия, стиля нашей партии в решении любых общественных вопросов, взятых из любой сферы общественной жизни. Я имею в виду пламенное и последовательное стремление вовремя увидеть в жизни новое, прогрессивное и поддержать его конкретно, по-деловому; затем я имею в виду активную нелюбовь к «общим словам», к «пышным» банальностям или, как сказано в том же «Великом почине», к «следам буржуазно-интеллигентского, фразистого подхода к вопросам революции». В этом двуедином пафосе убеждаешься, читая ленинские работы любой темы и времени создания. В нем убеждаешься сегодня, слушая, читая и перечитывая выступления, статьи, книги Леонида Ильича Брежнева, вникая в документы XXIV и XXV съездов партии, Пленумов ЦК, в документы, среди которых особое значение имеет недавнее, проникнутое ленинским духом наступательности, деловитости, реальной эффективности постановление ЦК КПСС «О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы».

В этом Постановлении есть прямое обращение к нам – к писателям, к нашему творческому союзу. Но оно и всецело наше – но общему пафосу своему и каждым, можно сказать, абзацем. Постановление ЦК дает нам масштаб и критерии для трезвой самооценки. Постановление по – ленински ратует за то, чтобы и мы, писатели, были пропагандистами передового опыта, накапливаемого партией и народом по мере движения к коммунизму. Постановление по – ленински остро поднимает праведный гнев общественности, а значит, в нас, писателей, против тенденции сглаживать, замалчивать трудности, против «склонности к парадности», против «многократного механического повторения общих истин».

Пусть же и дух, и текст этого Постановления ЦК КПСС определяют весь наш разговор на конференции, пусть эпиграфом к нему станут слова Владимира Ильича Ленина, издавна хорошо известные, но всецело актуальные и сегодня:

«Мы должны тщательно изучать ростки нового, внимательнейшим образом относиться к ним, всячески помогать их росту и «ухаживать» за этими слабыми ростками… Из которых жизнь отберет самые жизнеспособные» («Великий почин») ⁴.

И другие слова, и» столь же знаменитой статьи «О характере наших газет»: «Поменьше политической трескотни. Поменьше интеллигентских рассуждений. Поближе к жизни. Побольше внимания к тому, как рабочая и крестьянская масса на деле строит нечто новое в своей будничной работе. Побольше проверки того, насколько коммунистично это новое» ⁵.

2

Поддерживать новое, проверяя, «насколько коммунистично… новое», – эту емкую формулу мы можем по праву применить и к работе советских писателей, она ориентирует нас и в анализе того, как освещала и освещает литература «тему земли», «тему села», «тему крестьянства».

Труженик земли, крестьянин, ведущая физическая и духовная сила в том типе труда, том производстве, которое, по выражению Ленина, есть «общенародное, занимающее более всего людей» ⁶, – производстве земледельческом, – изображался в литературе прошлого разнообразно. Будучи объектом различных идеологических и эстетических «отражений», он представал то могучим, словно Микула Селянинович, творцом жизни и поэзии, то как ласковое и простоватое «дитя природы», а то и зверем, что обуреваем демоном бесчеловечного частнособственнического стяжательства. Порой перед читателями возникало лишь природной биологией руководимое «большое стадо» (так назывался роман Жана Жионо); порою же к нему, читателю, обращались ангельски праведные, бескорыстные, хотя и косноязычные, мудрецы, сподобленные знать «тайну жизни» и сколько человеку земли надо; иногда вставали перед глазами загнанные темным, отупляющим трудом и гнетом «коняги», что прозябают без просвета в быту своем и без света в душе своей; в других же случаях предлагались, – цитирую М. Горького, его статью 1923 года, – «деревенские идиллии, которые так восхищали и умиляли «народников» всех толков и направлений»… Что ж, Горький никогда не отрицал поэтической почвы в сельской жизни. «Несомненно, в деревне много грустной поэзии», – писал он, но считал при этом, что в деревне тех времен поэтические «идиллии»»мало заметны в сплошной драме будничной жизни крестьянина» ⁷.

Адвокатом земледельческого народа гордо называл М. Горький, Собр. соч. в 30-ти томах, т. 24, Гослитиздат, М. 1953, стр. 241.себя Лев Толстой и в действительности был им, защитником крестьянства, выразителем его чаяний. Иным, чем Чернышевский, Некрасов, Шевченко. Иным, чем Глеб Успенский. Но столь же искренним и страстным. Великий реалист Толстой взял, если говорить нынешними нашими неуклюжими терминами, «тему села» как общенародную, подводящую к идее социальной справедливости, к идее необходимого и неотложного антиэгоизма в мотивах человеческой жизнедеятельности, – так высоко поднял он эту тему, сказав о крестьянстве своего века очень много правды. Но не сказал он всей правды, да и не мог сказать ее, потому что вся правда – это правда исторического движения, в потоке которого идет сложный, диалектически – противоречивый отбор того, что жизнеспособно, во-первых, и подлинно прогрессивно, гуманистично, во-вторых. Не будем упрекать великих художников прошлого за то, чего они не дали нам, будем ценить то немеркнущее, что ими оставлено.

Тем более, что у нас есть своя классика, советская литературная классика, внимательная к новой правде, правде трудового крестьянства, выступившего в истории союзником революционного рабочего класса.

По ленинской характеристике Толстой – это «великое народное море, взволновавшееся до самых глубин» ⁸. Куда двинулось это море в условиях новой исторической эпохи – эпохи борьбы за социализм, какие течения бушевали в нем, какими красками оно сверкало, какое многообразие, какую красоту человеческих характеров содержало в себе, – обо всем этом в 20-е, 30-е, 40-е годы были написаны замечательные романы и пьесы, стихи и поэмы – М. Горьким и М. Шолоховым, С. Есениным и М. Исаковским, Л. Сейфуллиной в И. Шуховым, А. Твардовским и А. Прокофьевым, П. Тычиной и А. Головко, А. Довженко и А. Малышко, Я. Купалой и Я. Коласом, Л. Киачели и К. Лордкипанидзе, А. Бакунцем и Н. Зарьяном, М. Ауэзовым и И. Джансугуровым, Г. Ибрагимовым и С. Айни, Хамзой, А. Упитом, П. Цвиркой, Б. Кербабаевым – в каждой, в каждой литературе наших народов мы найдем высокохудожественные свидетельства великих исторических преобразований в социальной и духовно-нравственной жизни трудовых крестьянских масс после 1917 года.

Но достаточно ли будет этого слова – «свидетельство»?

Нет, конечно.

Литература социалистического реализма, среди прочих своих коренных свойств, обладает свойством, можно сказать, непосредственного активного воздействия на сознание людей, свойством побуждать их к новаторскому созиданию. Конечно, это продолжение и развитие великой демократической традиции, когда на литературу смотрели как на учебник жизни, но это и наша собственная традиция, рожденная качественно новыми, социалистическими связями между художественной культурой и трудящимися массами. Наша литература, став действительно неотъемлемой частью общенародного дела, фактором социалистического революционного преобразования мира, была и остается проводником партийной политики, направленной на такое преобразование, – не пассивным наблюдателем, не регистратором, а именно ее проводником и участником ее выработки.

Область «сельской темы» – пожалуй, одно из самых убедительных тому доказательств.

Вспомним, например, какой прямой отклик – в биографиях множества людей, в судьбах, настроениях и действиях крестьянских масс нашедший воплощение отклик – вызывали в период коллективизации правдивые и правдой своею пафосные, звавшие вперед романы, очерки, стихи об обновлении деревни.

Вспомним, как наряду с партийными документами, в союзе с ними, в опоре на них и подготавливая их, действовало в 50-х годах слово писателей – правдивое нередко горькой правдой, бесстрашным критическим анализом недостатков, но в то же время сильных правдою, звавшей вперед. Произведения очеркистов, новеллистов, романистов, поэтов (большой «антибесконфликтной» плеяды художников!) многое сделали тогда для укоренения в сознании общества реалистического представления о проблемах жизни села, для развития вообще нашего общественного сознания, и если говорить об эстетической сфере, то и для развития нашего метода – метода социалистического реализма. Не стоит нам объявлять нынче некую амнистию картонным персонажам, «голубым», неправдивым созданиям 40-х – начала 50-х годов, даже под благовидными юбилейными предлогами не стоит, – тенденция лакировки, парадности живуча, и против этого микроба нам надо держать наготове соответствующую – овечкинскую, я бы сказал, – вакцину. А то ведь порою слышишь сегодня: «овечкинское» начало – это, мол, излишняя публицистичность, односторонность, а то и крайность, свойственная «тому» историческому моменту… Нет, это движение нашей постоянной традиции – активного участия литературы в общественной жизни, это приумножение ее заслуг перед обществом.

Конечно, литературный опыт тех лет определялся своими конкретно-историческими обстоятельствами. Нельзя да и не надо пытаться повторять Овечкина сегодня, – в искусстве вообще не надо повторяться. Но этот опыт содержит полезные уроки и на сегодня. Думаю, что на завтра тоже.

А вспомним, как много и страстно писали в 60-е годы наши литераторы о необходимости беречь природные богатства и красоту природы по мере развертывания процессов научно-технической революции! Этот разговор продолжается и сейчас, но уже в иных условиях.

К закону, принятому Верховным Советом СССР, добавилось недавно еще одно Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о дополнительных мерах по охране природы и рациональному использованию ее ресурсов; здесь вовсе не все и не всюду сделано и делается так, как надо бы делать. Но, не самообольщаясь, скажем все же, что сейчас прочной составной частью общественного сознания стала возросшая нетерпимость к браконьерству разного сорта, к бесхозяйственности, в том числе и той, что руководствуется узколобой «пользой» во имя интересов текущей минуты. Для преодоления психологии временщиков литература приложила и прилагает немало усилий. Отдавая должное нашим очеркистам, публицистам, памфлетистам, стоит заметить, что в создании этой общей атмосферы, этой новой степени заботливости общества по отношению к экологической среде жизни, участвовали не только они; невидимо, но эффективно действовали произведения наших поэтов и, конечно, романистов, начиная со знаменитого «Русского леса», а до него, может быть, – с философской прозы Михаила Пришвина, чья популярность не случайно выросла столь сильно именно сегодня.

И этот пример – из того же ряда: он свидетельствует об активной конструктивно-воспитательной роли литературы, о ее внимании к тому, что нарождается в действительности, в общественном сознании, о ее умении увидеть и проверить (критериями нашего гуманизма, чуткого к реальности!), поддержать новое в жизни, в частности новое в жизни села.

Ориентир здесь художнику дает работа нашей партии, ее современная аграрная политика – и сама эта политика, и стиль ее практического осуществления.

3

«Нынешняя аграрная политика нашей партии, как известно, берет свое начало с мартовского (1965 г.) Пленума ЦК КПСС, – говорил Л. И. Брежнев в июле прошлого года. – Она научно отражает новые условия и потребности социалистического общества. Современная аграрная политика есть ленинская стратегия и тактика партии в области сельского хозяйства в условиях развитого социализма».

Предшествующие периоды истории нашего общества, – истории преобразования, обновления деревни, в частности, – по-прежнему привлекают к себе внимание современных художников слова, более всего тех, кто склонен к эпическому мышлению, и за последние годы наша романная проза, а также лирический эпос в поэзии дала, немало произведений, заслуживающих высокого уважения. В различных жанрово-стилевых формах, – от строго достоверного в деталях, «панорамного» социально-психологического романа до концентрированно-притчевых композиций, использующих условно-символические и легендные интонации, – проходит перед читателями история нашего многонационального сельского люда, воссоздается в живых характерах и картинах большая летопись жизни поколений и поколений, деревня предреволюционная и революционных лет, предколхозная и периода коллективизации, военного лихолетья и послевоенного трудного времени. За последние годы эту эпическую летопись обогатили русские прозаики: например, В. Астафьев и Ф. Абрамов, С. Залыгин и Е. Носов, А. Ананьев и В. Корнилов, В. Смирнов и П. Проскурин, В. Тендряков и Н. Жернаков, молодой, но уже известный В. Личутин (имею в виду его роман «Долгий отдых») и тоже далеко не старый и уже знаменитый В. Распутин (имею в виду здесь повесть «Живи и помни», несправедливо приниженную критиком М. Лобановым в дискуссионной статье в январском номере журнала «Волга» за прошлый год, странным образом противопоставленную им всему другому, что написал В. Распутин). Колоритны и достоверны «Кануны» В. Белова, книга, которой, правда, стоило бы пожелать большей социальной остроты в авторских наблюдениях.

И прозаики Украины продолжили славную летопись художественной истории нашего крестьянства: незабвенный мастер воображения В. Земляк, М. Стельмах с его недавним романом «Четыре брода», А. Сизоненко, Г. Тютюнник, М. Зарудный, В. Дрозд… И у прозаиков Белоруссии весом вклад в эту летопись: к горю нашему, не дописал своей «полесской» (всесоюзно значимой) трилогии Иван Мележ, но какой заслуженно широкий резонанс получила и третья ее часть, «Метель, декабрь». И сколь широко и вдумчиво показан крестьянский мир в «военной» дилогии И. Чигринова!.. Я назову еще литовцев В. Бубниса, Р. Шавялиса, П. Трейниса, Ю. Апутиса, например…

И эстонцев М. Траата, Э. Бээкман… И казахов А. Нурпеисова, С. Санбаева… И молдаванина И. Чобану, чей роман «Кукоара» радует сейчас многих читателей в переводе на русский, осуществленном М. Алексеевым, который и сам хорошо потрудился в области сельской темы… Назову я здесь и узбека Х. Гуляма, и таджика Ю. Акобирова, и туркмена Т. Джумагельдиева, и башкира Ф. Исангулова. И все это из рабочего опыта нашей прозы всего лишь нескольких последних лет!

Смело касается «связи времен» лиро-эпическая поэма – достаточно назвать здесь «Даль памяти» Е. Исаева или «Орлиную степь» Д. Мулдагалиева, чтобы понять возможности этой формы масштабного поэтического мышления.

Как отразилась в художественном слове славная история нашего села – об этом стоит говорить особо. И в частности, об отражении целинного подвига народного, – об этом предмете, тоже историческом, но отнюдь не забытом, сегодня еще скажут. Мне, в общем-то, хотелось бы сосредоточиться на анализе (в крупных, не дробящихся линиях, конечно) того, как литература отражает сегодняшнюю жизнь села, в каких координатах ее видит, в каких тонах о ней рассказывает, что нового вносит в вековечную и дорогую для всех наших культур прежде и теперь тему. А для такого анализа, повторяю, ориентиром может и должно служить наше понимание аграрной политики партии на современном этапе, понимание, в которое естественно включается и раскрытие человековедческого, гуманистического содержания того, что сейчас под руководством партии делается на селе.

Аграрную политику партии отличает прежде всего последовательность и систематичность в решении задач, неуклонное стремление вести дело вперед, охватывать все новые и новые его стороны.

Отметим некоторые вехи, важные и для нашего, литературного, разговора…

Ноябрьский Пленум ЦК КПСС 1964 года восстановил территориально-производственный принцип построения партийных организаций, в частности сельские райкомы, эти, по выражению Л. И. Брежнева, «главные политические органы на селе, авторитетные звенья партийного руководства экономикой, социальной и культурной жизнью деревни»… Мартовский Пленум ЦК КПСС в 1965 году выработал многостороннюю стратегию ликвидации отставания сельского хозяйства – его подъема, подъема во имя того, чтобы оно соответствовало растущим потребностям в пище и в промышленном сырье. На XXIII съезде КПСС разрабатывается задача обеспечения устойчивого роста сельскохозяйственной продукции в русле общего курса на повышение эффективности общественного производства и ускорения научно-технического прогресса: истинная наука должна прийти на поля… Майский Пленум ЦК КПСС 1966 года – это, можно сказать, пленум мелиорации, которая с тех пор становится в ряд наиболее важных факторов интенсификации сельскохозяйственного производства и получения высоких устойчивых урожаев… В октябре 1968 года на Пленуме ЦК подводятся первые деловые результаты работы по-новому в сельском хозяйстве. Они обнадеживают, эти результаты, но объективные потребности страны взывают к новому размаху работ… Ноябрь 1969 года – III Всесоюзный съезд колхозников принимает новый колхозный Устав… Декабрь 1969 года – Пленум по вопросам развития животноводства, пожалуй, наиболее сложно «поддающейся» отрасли хозяйствования… Июльский Пленум ЦК КПСС 1970 года – анализ перспектив сельского хозяйства на девятую пятилетку с особым акцентом на проблемах материально-технического перевооружения и финансирования… XXIV съезд КПСС, уделивший огромное внимание и практике и теории развития села, указывает, сколь важна задача превратить сельскохозяйственный труд в разновидность труда индустриального, что будет способствовать дальнейшему обобществлению труда и сближению классов и социальных слоев нашего общества, продвигая его по пути к будущей социальной однородности… Этим же пафосом пронизаны рекомендации декабрьского Пленума ЦК партии (1973 г.), подчеркнувшего долговременный характер аграрной программы – на несколько пятилеток вперед… Знаменитое постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР «О мерах по дальнейшему развитию сельского хозяйства Нечерноземной зоны РСФСР» – в русле этой долгосрочной программы, как и другой программный партийный документ – постановление ЦК КПСС «О дальнейшем развитии специализации и концентрации сельскохозяйственного производства на базе межхозяйственной кооперации и агропромышленной интеграции»… Последнее из названных Постановлений было принято сразу после XXV съезда КПСС, всесторонне рассмотревшего вопросы сельского хозяйства, еще конкретнее и прочнее вписавшего эти проблемы в общий курс «на подъем материального и культурного уровня жизни народа на основе динамичного я пропорционального развития общественного производства и повышения его эффективности, ускорения научно-технического прогресса, роста производительности труда, всемерного улучшения качества работы во всех звеньях народного хозяйства».

И вот июльский Пленум ЦК КПСС (1978 г.) – какое многообразие жизненно важных забот партии и народа: материально-технических, организационно-производственных, научных, социальных, культурно-бытовых! За ними – гигантский труд партии и народа, последовательность и решимость постепенно, шаг за шагом, разрешать все то, что еще не решено по объективным и субъективным причинам; за ними – комплексность, системность как главный метод анализа и решения актуальных сегодняшних и завтрашних вопросов, комплексность и системность не только в смысле понимания и учета бесконечных собственно хозяйственных взаимосвязей различных отраслей, областей, участков общественного труда, но и в смысле понимания и учета совокупности экономических, социальных и культурных факторов всей нашей жизни. Неустанно подчеркивает эту комплексность, эту системность Л, И. Брежнев. Отсюда один из важнейших мотивов его доклада на июльском Пленуме: «Подъем сельского хозяйства… дело всенародное, забота общая»; «Наш хлеб – это результат объединенного труда крестьянина, рабочего и интеллигента». Отсюда – быстро ставшие знаменитыми его слова, формулирующие «одну из важнейших задач» на селе: «соединение сельскохозяйственного производства с культурой, понимаемой в самом широком смысле слова как культура труда, быта, человеческих отношений».

Один из самых главных, а для нашей работы литераторов, наверное, самый главный урок великой целинной эпопеи выражен Леонидом Ильичом в его воспоминаниях так: «Утверждение полноценной жизни требовало, чтобы во главе степных поселений стояли люди, болеющие не за один план, но и за все, чем живы люди».

4

Вдумаемся: «культура, понимаемая в самом широком смысле слова как культура труда, быта, человеческих отношений»… «утверждение полноценной жизни» как дело людей, болеющих «за все, чем живы люди». И еще слова Леонида Ильича из «Целины»: «Если на то пошло, речь у нас шла о планировании человеческого счастья»…

Все это как раз наш, писательский ракурс восприятия жизни, понимания и воссоздания ее художественным словом!

По-разному, разными инструментами работают писатели в различных жанрах и видах художественной литературы; аппарат видения, «наборы» линз и красок не одинаковы у прозаика-повествователя и поэта-лирика, у очеркиста с конкретно-локализованным заданием – командировкой журнала или газеты в нагрудном кармане, и у эпика-романиста, в тиши кабинета мысленно переворачивающего глыбы уже отошедшего от стадии прототипов «человеческого материала», тысячи и тысячи возможных сюжетов. Чуть позже мы еще вернемся к этому профессиональному вопросу – о специфике связей с жизнью того или иного, популярного ныне, жанра. А сейчас – речь об общих требованиях реальности к писательскому творческому сознанию, к его, независимо от жанровых пристрастий того или другого литератора, мыслительной ориентации в сегодняшнем пространстве сельской темы.

Что должен понимать писатель этой темы – и понимать не только рационально, но и внутренне – интуитивно, в совместной работе безостановочно любопытствующего ума и недремлющей плодоносящей фантазии, – сегодня что должен понимать он, писатель сельской темы?

То, что тема эта общенародна по значимости своей жизненной, а стало быть, и значимости будущего слова о ней, творческого вторжения в нее. Отсюда особое чувство ответственности. Особая недостаточность, условность и, давайте же наконец скажем прямо, примитивность до сих пор распространенных мнимых терминов, вроде «деревенская проза», «писатель-» деревенщик» и т. п. У нас давно исчезли писатели «крестьянские». У нас писатели не представляют каких-либо обособленных сельских интересов, поскольку таких интересов, обособленных (не специфичных, я подчеркиваю, а обособленных), нет на селе, живущем в условиях развитого социализма и развивающем этот социализм!

У нас есть литература народная, внимание к которой общенародно и которая к любому жизненному материалу подходит с партийных, народных позиций.

Если мы будем делить всю литературу на внешне понимаемые (употреблю это слово) тематические отсеки или по географическим территориям, мы, с одной стороны, преуменьшим значение крупных, ярких, общенародно важных произведений, а с другой – преувеличим значение тех произведений, в которых, как говорится, все наоборот (зато тема-то, мол, сельская, важная, зато, мол, автор – из «школы» такой-то: сибирской ли, вологодской ли, кустанайской, ташкентской). Нет таких литератур и таких школ! Есть русская литература с сильными отрядами писателей-сибиряков или тех же вологодцев… Есть литературы Казахстана и Узбекистана, как и русская, являющиеся неотъемлемыми частями единой советской многонациональной литературы!

Г. Радов, помнится, сам называл себя писателем-» деревенщиком», но по значению и пафосу своего творчества он не был писатель-» деревенщик», он воздействовал, и сильно воздействовал, своими очерками о деревне на сознание всех, кто их читал, заставлял примерять прочитанное к своей производственной и нравственной жизни и рабочих, и инженеров, и работников художественной культуры.

Это Виктор-то Астафьев и Василий Шукшин – деревенская проза? Материал жизни у них – деревня, это так (и то не совсем так, не полностью так!). Но никакой особливости, замкнутости, сугубой «деревенскости» нет в их способе мыслить о жизни человеческой, о проблемах общественных, морально-нравственных, – иначе откуда бы взяться их поистине громадной, всенародной популярности?

Слов нет, бывает, и нередко бывает, что писатель с особым вниманием, акцентирование выделяет, выдвигает на первый план изображения проблемы и конфликты, присущие данному «слою» жизни. Нельзя убрать, или, модно – научно выражаясь, элиминировать, из многих произведений, например, В. Белова, деревенскую, даже более того – еще и северорусскую деревенскую почву характеров и конфликтов, им изображенных, как нельзя сделать этого, говоря о стихах и поэмах, скажем, С. Викулова или О. Фокиной. Да они сами, эти наши талантливые, самобытные литераторы, этого не хотят делать и, так сказать, не дадут произвести подобное критическое насилие над собой. Как не даст такое сделать Л. Мрелашвили, автор медлительно-основательного, глубоко эпического романа «Кабахи» – о грузинской, еще точнее – кахетинской деревне. Или Г. Матевосян, или И. Друцэ, или И. Есенберлин, автор очень «казахского» романа о степном обновлении.

Но при всем том не один только первый план существует в подлинно серьезном художественном произведении; и вот почему мне кажется, что не надо множить оговорки относительно условности, неточности и пр. и пр. выражений типа «деревенская проза», «вологодская школа» и т. п., не лучше ли отказаться от них?! Глядишь, и этим отказом мы поможем правильной ориентации наших писателей не на узкий «областной» интерес и кругозор, а на всесоюзного, общенародного читателя, чьему интересу соответствовать ох как непросто!

Далее. Как преломляется объективное качество «темы села» как темы комплексной, многосторонне-системной, сложно – составной, а не однолинейной, не упрощенной, к чему взывает она в современном художественном творчестве (не говоря пока еще о различных преломлениях в разных жанровых линзах)?

Она взывает к знанию литератором этой всеобщей взаимосвязи многоразличных «слоев» жизни, ее многоразличных факторов, к жажде, к страсти, которая должна стать привычкой, постоянно накапливать знания не просто «отрывочных» фактов, случаев, «портретов», но именно взаимосвязи фактов. По-моему, неплохо сказал недавно белорусский критик и прозаик Виктор Коваленко: «В настоящее время, мне кажется, только глубокое знание конкретных явлений сельской действительности может дать новый импульс для повышения писательского интереса к судьбе сельского труженика. Мы не можем убаюкивать себя сказками о том, что прощание с патриархальным прошлым будто бы самая острая проблема нашей жизни» ⁹.

Хочется еще подчеркнуть в связи с этим необходимость, а тем самым и дополнительную, так сказать, трудность в накоплении новых знаний о сельской действительности – необходимость быстрого соображения в ответ на быстроту изменения действительности. Речь не о поспешности выводов, тем паче не о конъюнктурщине и не о кампанейщине. Но ленивый ум сегодня и есть отсталый ум. То, что было верно позавчера в представлениях писателей о деревне, ее общественной структуре и взаимосвязях, того совершенно недостаточно сегодня.

Интересны на сей счет суждения литовского романиста и очеркиста В. Петкявичюса: откуда, собственно, берутся подчас «патриархальные» представления о сегодняшнем селе у писателей, которые сами выходцы из деревни и, стало быть, знать должны о жажде обновления, которое там господствует, мало того, сами в свое время активно участвовали в обновлении. «…За неполные четверть века, – рассуждает В. Петкявичюс, – едва успело вырасти поколение (творческой интеллигенции. – Ю. С.), которое, оставив вчерашнюю деревню, ушло в город», теперь иные представители поколения в лучшем случае наезжают в родную деревню «провести тут отпуск, побаловать детишек на солнышке или набраться новых впечатлений – и найдя ее не такой, какую оставили в молодые годы, иные поэты и ученые принялись в своих статьях и в стихах сокрушаться: мол, без той, старой деревни, которая некогда отпустила их в жизнь, без воспетой в дайнах ракиты, без складывавшихся веками обычаев и традиций исчезнет и любовь человека к земле, а это, в свою очередь, духовно обеднит крестьянина и еще неизвестно к чему приведет.,.» ¹⁰

В. Петкявичюс вовсе не против дайн, ракит, добрых обычаев и уж тем более не против любви к земле. Но только не надо, говорит он, делать из них расхожие символы, эмоционально окрашенные «общие места», прикрывающие незнание современной действительности.

Вот ведь и относительно «прощаний» («Мы все прощаемся и прощаемся: с детством, друг с другом, с самими собою» – так начинает свою интересную статью о Викторе Астафьеве Екатерина Старикова в первом номере «Нового мира» за этот год) – прощаний с прошлым, вчерашним и позавчерашним, прощаний со «стариками» и «старухами», которых столь много всюду в нашей многонациональной прозе… Прощание прощанию рознь. И прекрасны, поистине в добром смысле нравственно – поучительны крупные художественные создания – образы людей старшего поколения, кстати, заметим, очень разных: Анфисы Мининой, Калины и Евдокии Дунаевых у Ф. Абрамова, Анны и Дарьи у В. Распутина, Ачила-бувы у А. Мухтара, Момуна у Ч. Айтматова, «бабушек» у В. Астафьева и В. Личутина, в том числе прекрасно-одержимой учительницы, «крылатой Серафимы»… Немногого мы, дети, внуки и уже правнуки их, стоили бы в моральном отношении, если бы сердца наши не отзывались болью на боль стариков, болью и святой благодарностью им. Безыскусными, искренними стихами сказал об этом В. Коротаев (журнал «Север», 1978, N 6). Стихотворение так и называется «Старики»:

Так будьте же вечно здоровы,

Родные мои старики,

В ком часу душа не дремала,

В ком совесть на месте и честь.

…Как жаль,

Что на свете вас мало,

Но как хорошо,

Что вы есть.

Но у нас-то речь о другом. Во-первых, о том, что святое нельзя подвергать, так сказать, расширенному воспроизводству по немудреной методике перефотографирования, всегда намного более бледного, чем первоисточник. Во-вторых, о том, что сводить нравственные уроки изображения современной деревни к мудрости людей тех поколений, которые по возрасту и психологии воплощают собою времена вчерашние, а то и позавчерашние, – значит резко сузить поле наблюдения художника и силу воздействия его произведения, на таком поле взращенного.

Подчас говорят, что образы таких стариков вовсе не надо укладывать в борозду одной сугубо сельской темы, что в этих образах писатели концентрируют философско-нравственные народные традиции, традиции трудового крестьянства, нам и сегодня очень дорогие. Что же, по отношению к некоторым действительно крупным художественным образам считать так – справедливо. Скажу даже больше: с годами значение традиций, о которых ведется речь, будет возрастать… если речь вести о подлинно позитивных, гуманистических традициях. Я с охотой и в полном согласии процитирую слова костромского прозаика В. Корнилова из его выступления на недавнем выездном заседании секретариата правления СП РСФСР: «Жалея уходящую деревню, мы порой склонны не видеть передававшуюся от века к веку нравственную неоднородность сельского жителя, в которой проявлялась его социальная неоднородность. Смотреть на это надобно открытыми глазами… И все-таки я за тех, кто поет славу российской деревне, потому что основы общечеловеческой нравственности вырабатывались именно там, в деревне, в тяжкой, но удовлетворяющей душу крестьянской работе».

Согласен! Но вот вопрос, от которого не уйти: разве только в таких образах могут и должны концентрироваться эти традиции плюс уже нашего, советского времени традиции? И еще: философско-нравственный опыт деревни – разве только в нем отстоялся народный

опыт, разве деревня только давала городу, а и не брала у него, из среды рабочего класса, демократической интеллигенции (ведь тоже порождение города!). Исторически прав А. Твардовский: «Мы все – почти что поголовно – оттуда люди, от земли». Но сколько уже было и есть поколений коренного рабочего класса, трудовой интеллигенции! Можно ли не принять во внимание, что в 80-е годы в нашей стране из каждых десяти человек семь будут жить в городах?

И еще одно: деревенский колодец – истинно святой колодец, но сегодня деревне особенно нужен водопровод, насосные станции, электричество, мощные машины с многообразным, как принято называть, шлейфом орудий и механизмов, да что говорить «нужен»… уже это есть, идет во все большем количестве. И в нашей воле сделать так, чтобы все это не отменяло святости колодца, от наших ума и воли зависит добиться того, чтобы, по словам Ф. Абрамова, зеленая радость деревенского бытия была дополнена всеми благами современного города.

Очень быстро меняется структура деревни, расширяется и осложняется ее «типаж», обновляются взаимосвязи внутри и вне ее. На художественное отражение «темы села» сейчас, может быть, особенно явственно распространяется закономерная необходимость быстро и глубоко думать, проникать во внутренние сцепления жизненных фактов и факторов, комплексно, системно видеть мир. Такого умения нелегко добиться. Но, как говорил еще на Пятом всесоюзном писательском съезде Г. Марков, «действительность сейчас такова, наш человек сейчас таков, что знания о них, сложившиеся вчера (заметьте, даже вчера! – Ю. С.), сегодня требуют существенных дополнений. Процесс познания писателем жизни народа требует огромных усилий, последовательности, а главное – увлеченности, горения» ¹¹.

Оговоримся, чтобы не быть понятыми неправильно: в литературе, в искусстве все «солнце» действительности полностью не отражается ни в какой из «малых капель вод». Изображая людей заводского цеха или какого-либо одного колхоза, рассказывая о членах одной семьи, вовсе не обязательно выводить сюжеты на уровень, так сказать, министерств и ведомств во имя недвусмысленного прочерчивания всеобщих связей, во имя дурно понятой «широты взгляда» и столь же упрощенного «типизма». Мы уважаем конкретность каждого творческого замысла и обязаны правильно представлять себе возможности и особенности каждого жанра. Но и не видя воочию таких, вертикальных связей цеха или колхоза, мы, читатели, должны ощутить в данной «малой капле» не ее малость, а ее характерность и ее включенность в океан народной жизни.

Как писатель это сделает, какими средствами возбудит он в нас это ощущение подлинно художественного типизма, проникающего в глубинные слои и взаимосвязи реальности, – это его дело и его творческая тайна, которую, во всяком случае, не здесь нам классифицировать и «дешифровать». Но разве исчез из творческой практики «такой промах», – опять скажу словами Г. Маркова, – когда, «зная жизнь одного поселка, одного города или района и изображая ее с определенной достоверностью, литератор, на основании этих ограниченных знаний и наблюдений, выстраивает порой обобщения о всей жизни нашей огромной страны» ¹²?

Знаемое, осознанное скажется так или иначе в изображаемом, будет ли оно широко или локально, «камерно» даже…

Можно и не изображать ведущих фигур современной сельской действительности, но и без них в данном, конкретном произведении мы должны почувствовать, читая это произведение, что в жизни они есть и что занимают они там место действительно типичных фигур ведущего значения. Ну, а уж если говорить о литературе в целом, о коллективном нашем творческом опыте, то не будет никаких натяжек, несовместимостей с вольной природой искусства, если мы будем настаивать на требовании, чтобы литература наша показала жизнь современного села как жизнь села именно современного, в сегодняшней его динамике, в перспективной завтрашней устремленности, в кардинальных его тенденциях с ведущими, типически-ключевыми фигурами, эти тенденции собою воплощающими.

5

Не надо думать (по давней привычке упрекать литературу в отставании от жизни мы нередко об этом говорим и пишем), что ведущие фигуры современного сельского производства, современной сельской жизни вообще не находятся в поле зрения современных писателей. Вот даже в содержательном докладе Л. Новиченко на недавнем Совете по критике СП СССР «Новое в колхозной деревне, современная советская литература и задачи литературной критики в свете решений июльского Пленума ЦК КПСС», докладе, многие положения и оценки которого послужили опорой для моего теперешнего выступления, говорится, «что о деревне современной, деревне середины 70-х годов, написано и пишется не так уж много». Я охотнее согласился бы с последующим выводом авторитетного вашего критика: в «книгах, посвященных нынешним дням… пока больше разведок и поисков, чем полновесных свершений» ¹³, но не думаю, что книг этих «не так уж много».

Много «написано и пишется», и мы убедимся в этом, если спектр наблюдений будет у нас широк.

Доклад мой – не обзор, и потому не буду приводить цифр и длинных перечней. Но характерные примеры привести стоит.

Справедливо считать, что центральной фигурой сегодня на селе является механизатор, то есть трактористы, техники различных профилей, комбайнеры, мелиораторы механизированных колонн, шоферы и т. д. Подсчитано, что механизированными способами выполняется в наше время более 4/5 всего объема работ в совхозах и 3/4 в колхозах¹⁴. Расширение подготовки кадров механизаторов, закрепление их на селе, повышение их квалификации – все это, как известно, из самых насущных – экономических, организационных, а также социальных – проблем деревни.

Воспет конь… Воспеты плуг и кетмень… Воспет был в свое время, в 30-е годы, и трактор… Такие традиции поэтического одушевления орудий и процессов труда сейчас не прервались, они изменились, но не прервались. Правда, что-то не слышно, чтобы поэты пропели оду могучему «К-700», а стоило бы попробовать! Но центр внимания перемещается, конечно, с новизны предмета – на душевный мир людей, с его помощью работающих. В понятие «производительные силы общества» входят как ведущий элемент сами люди, и эту ведущую роль человека в процессе труда литература наша раскрывает нередко психологически тонко и глубоко.

Уже отмечалось в критике, как тонко, ненавязчиво, художественно достоверно показаны переживания тракториста Петра Васильевича Махоткина, героя повести «Последняя жатва» Ю. Гончарова. Естественно вырастает в механизатора, душой «прикипевшего» к технике, к новым орудиям и формам сельскохозяйственного труда, к новому образу мышления и чувствования, молодой герой романа П. Загребельного «Львиное сердце» Гриша Левенец. Еще один пример – убеждающе, многосторонне раскрывает И. Шемякин чистый и глубокий нравственный мир механизатора Ивана Батрака – главного героя нового романа «Возьму твою боль». Это лучший, наиболее удавшийся характер в интересном романе, полном живых характеров и подробностей бытия именно сегодняшнего села.

И вот что важно нам не упустить: в психологии таких, как Махоткин или Батрак, накрепко сплелось, слилось, соединилось «деревенское», «крестьянское», то есть лучшее из предшествующего опыта крестьянских поколений, с тем, что пришло из города, из рабочей, пролетарской среды, – это, как отмечал Л. Новиченко, соединение «хлеборобской чуткости… с современным ощущением техники», а еще, например, четкость и организованность психического мира, неприятие «аврала», стихийности и умение подавить в себе стихийность.

Эмоциональный мир человека от такого слияния выигрывает, и это еще раз доказывает, сколь далеко в прошлое ушли когда-то модные и отчасти оправданные, а ныне явным анахронизмом представляющиеся противопоставления мягкой, душевной, эмоциональной натуры «сельской» и жесткой, деловитой, рационализированной – «городской».

Конечно, деловитость деловитости рознь. Есть и нетесовская деловитость, не помноженная ни на душевность, ни на широкие экономические познания. Нетесов – любопытное открытие в романе Ф. Абрамова «Дом», фигура новая, противоречивая по своей роли в жизни (вроде противоречий Чешкова), тревожащая, даже несколько пугающая, я думаю, автора, и, уж конечно, не его «второе «я», как показалось некоторым критикам; это явный антипод болеющему за труд и за людей, страстному по натуре Михаилу Пряслину. Я думаю, что и эволюция Пряслина, и проблемы и конфликты, в которые он ввязывается и благодаря которым писатель смог выразить серьезную тревогу по серьезным поводам (а с точки зрения социально-экономической самый серьезный из них – разбазаривание земли и общественного труда, когда отвыкают работать с душой и творческой выдумкой и утрачивает «чувство хозяина» кое-кто из тех, кто трудится на земле, чувство, столь же исконно крестьянское, сколь и по-новому социалистическое), – я думаю, что все это прочерчено ясно и верно, рассказано обо всем этом убедительно и мобилизующе. Иное дело: «форсирование» драматизации внутри «дома» Пряслиных, не вполне мотивированные – может быть, места в данном случае не хватило? – повороты судеб иных героев. Роман «Дом» – заметное, большое явление нашей прозы, проникнутой пафосом верным и своевременным: деревне нашей, земле нашей, «дому» нашему нужны умный труд и сердечное служение!

Но не буду углубляться в «рецензирование», вернусь к вопросу, нас здесь интересующему, – к ведущим ключевым фигурам сельской жизни сегодня.

Михаил Пряслин – не механизатор. И пожалуй, ему бы пошел на пользу опыт знакомства с городом не только через свою сестричку Татьяну, эту параллель к «маргинальной» Альке, только что повыше рангом да мельче душой, а с механизаторской психологией – не только через Нетесова. Но в широком-то плане Пряслин сам – новая сила деревни, в его психологии уже спаялось общенародное, социально родственное, присущее и социалистическому городу, и социалистической деревне. Отсюда, а не просто из «извечных» глубин крестьянства, идет его непримиримость к дурной работе, своекорыстию, кумовству, бестолковости, безразличию, бесхозяйственности.

Правильную мысль правильно надо и понять. Мы бы совершили грех упрощенчества, если бы поняли ведущие новые фигуры села как фигуры, оторванные от людей. Мы бы нанесли урон самой большой силе искусства – давать типы в многообразии, не превращать тип в схему, видеть его живое индивидуальное проявление.

Тут снова уместно обратиться к урокам, которые дает нам «Целина» Л. И. Брежнева. Там отчетливо выделены ключевые фигуры освоения целины, построения на ней полноценной человеческой жизни: это партийные работники разных уровней, организаторы и воспитатели людей; это председатели совхозов и колхозов, бригадиры отделений – и т.д. (люди земледельческого труда, чья ответственность тяжела и весома, работа не считана – не меряна, они тоже организаторы не только производства, но и масс, «золотой фонд, гордость партии и народа»); это механизаторы; это ученые, близкие к полю, нуждам его, готовые и умеющие защищать и благоустраивать его на пользу людям, – селекционеры, гидротехники, ботаники, землеустроители, агрономы (Терентий Мальцев – вот ведь истинный механизатор земли, с большой буквы механизатор, устроитель ее!). Л. И. Брежнев тепло пишет и об энтузиастах-комсомольцах, городских ребятах и девушках, начавших с романтического порыва и ставших постепенно мастерами земледелия.

И все эти ключевые фигуры в «Целине» существуют в плотной атмосфере жизни масс, они немалая часть ее и ее авангард. И нити от их работы тянутся далеко за пределы североказахстанских областей, о которых рассказывает Леонид Ильич Брежнев.

Верная правде жизни литература должна дать художественное изображение ведущих тенденций и, стало быть, осветить лучами своего внимания ведущие фигуры, но и не «забыть» о массе тружеников, раскрыть многообразие и человеческую поучительность «народного моря», которое и сегодня «взволновалось до самых глубин».

Верная правде жизни, литература наша сегодня так и поступает.

6

В разных жанрах, естественно, по-разному…

Начну с выступления писателей в жанре прямой, так сказать, публицистики: статьи-размышления для газеты и журнала, делового очерка, где в центре стоят проблема, чаще всего хозяйственная, организационно-управленческая, культурно-бытовая. Писатели выступают рядом с партийными и советскими работниками, экономистами, хозяйственниками, социологами, «бывалыми людьми». К слову, эти «бывалые люди», то есть люди волнующих биографий, с помощью профессионалов-литераторов или без оной, способны создавать не только статьи, но и книги, поучительные, подлинно деловые публицистические книги. Пример? Недавно вышедшая в издательстве «Казахстан» книга героя целинной эпопеи Михаила Довжика «Вровень с веком»- книга убеждающих наблюдений, живых портретов своих товарищей но труду, старших и младших, книга, полная обоснованных, обеспеченных авторским опытом, подлинно жизненных выводов и советов.

Поле публицистическое чрезвычайно широк и совсем не терпит какой-либо «монокультуры». Я начал говорить о статье-размышлении о деловом очерке. Помимо собственно литературных газет и журналов (я бы отметил особо такую публицистику в «Нашем современнике», «Знамени», «Москве», «Октябре», издательстве «Советская Россия» и, разумеется, рубрику «ЛГ» в деревне», где запомнились, например, выступления сибиряка П. Ребрина, волгоградца В. Ошейко, москвичей Б. Можаева, Н. Кожевниковой, покойного В. Травинского), литераторов активно привлекает, во многом показывая в этом деле пример другим газетам, наша родная «Правда»: в ее рубрике «Каким быть селу», в дискуссии о деревенском доме (при учете географическо-климатических условий жизни наших сел) запомнились выступления Ю. Грибова, С. Викулова, С. Шуртакова, Л. Проханова, Ю. Ковалева, И. Закирова, О. Латифи; особенно большой резонанс имела боевая, критическая и конструктивная статья В. Белова «Пути-дороги» («Правда», 30 января сего года). Существенный смысл для пониманий нынешнего дня села, проблем его развития имеют многочисленные материалы «Известий», «Советской культуры», «Труда», «Литературной России» (о культуре села, культурном шефстве творческих коллективов и т. п.), материалы, среди авторов которых много деятелей искусств и литераторов.

Словом, прямому публицистическому размышлению писателей есть где проявиться, есть по каким руслам выйти, как теперь, увы, говорят, «на массового читателя».

Конечно, литературные журналы культивируют очерково-публицистическую литературу как область художественной литературы. Многое здесь удается. Складываются своеобразные художественно-документальные летописи краев и строек. Складываются, надо сказать и это, после журнальных публикаций отличные, не теряющие актуальности (и человековедческой, и социально-экономической) книги наших писателей-публицистов, изображающих (да, да, публицистика – это своеобразное художественное изображение!) сегодняшнее село. И приятно сказать, что шеренга авторов этих книг все время увеличивается: к именам таких наших издавна известных писателей-очеркистов, – а иные из них не только очеркисты, – как Л. Иванов («Директорский корпус»), В. Пальман («Это Русская равнина…», «Как здоровье, земля?»), Б. Можаев («Уважение к земле»), к именам Г. Троепольского, И. Винниченко, Ю. Черниченко, П. Ребрина, Ю. Грибова, Н. Сафарова. Ю. Балтушиса, И. Дубровского, А. Алимжанова прибавляются – в известности, широте, резонансе, точности публицистического прицела – имена А. Стреляного, А. Нежного, И. Васильева, И. Стрелковой, В. Ситникова, И. Синицына. (Замечу, что подъем творчества этих писателей происходит на проблемкой основе – подъем Нечерноземья, будут и еще всходы литературные на этой ниве, будут!) Назову еще чувашского прозаика А. Емельянова, Н. Оноприенко, регулярно выступающего в харьковском журнале «Прапор», белоруса А. Козловича, башкира Р. Хакимова, фрунзенца Вл. Светличного, и многих еще можно и стоило бы назвать.

Впрочем, об очерковой литературе на сельскую тему будет специальный содоклад, я же замечу только, что возможности этой области писательского слова безграничны, и с особенной очевидностью в этом убеждает быстрое распространение «симбиозного» жанра прозы, в котором слиты воедино и лирическая эссеистика авторов, и меткие наблюдения нравов, и экономические выкладки, и рассуждения, и портреты, портреты, портреты наших современников. Чаще всего это – вроде бы непритязательные и во всяком случае непринужденные заметки, записки, дневники поездок и встреч писателя, документальные или как бы «под документ» написанные. Удивительна содержательная емкость такого вида прозы, продолжающей жанрово-стилевую «линию», скажем, А. Яшина, Е. Дороша, Ю. Смуула. С истинным удовольствием я читал такие книги, как «Курземите» И. Зиедониса, немало лет обсуждавшуюся латышскими земледельцами, недавнюю, полную глубоких мыслей и импрессионистически выразительно схваченных реалий жизни книгу Ю. Куранова «Глубокое на Глубоком» (журнал «Октябрь»), «портретную» повесть Ю. Галкина «В светлых лунных березняках» («Наш современник») и лирическую – «Довбушевы горы» украинца, карпатца Ф. Зубанича; большое впечатление оставляет интереснейшая книга, как бы параллель к известным крутилинским «Липягам», – книга белоруса Я. Сипакова «Доверчивая земля». Подзаголовок ее – «Книга деревни», и это истинно так: перед нами многосторонняя, исследовательская, но очень личная «книга деревни».

Какое обилие характеров, проблем, переплетений старого и нового, сколь богата и характерна речь персонажей в этом виде современной прозы! Какое внимание к новым явлениям жизни деревни, новой ее типологии! И как активно думают, какое эмоциональное напряжение испытывают авторы, находящие в окружающем не только пищу для ума своего, но, воспользуюсь удачным выражением режиссера Чиаурели, «счастливую возможность переживаний». Ими-то мы, читатели, и «заражаемся» прежде всего, это всегда происходит при встрече с искусством.

Среди документальной нашей прозы есть подлинные романы о реальных людях, чьи интересные судьбы и прослеживаются интересно, с художественной детальностью и подчеркиванием типичных черт характера. Журнал «Дон» познакомил нас недавно с документальной повестью о настоящем партийном человеке, колхозном вожаке Ставрополья Григории Кирилловиче Горлове (Е. Карпов, «Знойное поле»). Таковы же и недавняя документальная повесть И. Фомина «Эта трудная должность» (журнал «Москва») – о сельском секретаре райкома, и повесть А. Дихтяря «Рагузовская сопка» – о герое целины (журнал «Молодая гвардия»), и книга «Золотая жатва» много и плодотворно работающей в разных жанрах украинки Н. Кащук – роман-биография одного из замечательных председателей колхоза республики, дважды Героя Социалистического Труда Филиппа Александровича Желюка, человека большого трудолюбия и большой культуры.

Подчеркнем при этом, что культура человека, понимаемая широко, обязательно включает в себя эстетическое отношение к миру и труду, отношение с точки зрения воплощаемой в человеческой деятельности красоты. Характерно и весьма современно размышление секретаря райкома партии Лукина из второй части второй книги романа А. Ананьева «Годы без войны». Как утверждает себя в жизни «деревенский человек»? – ставит вопрос Лукин. «Трудом? Да. Но это не все. Любовью, семьей? Разумеется. Но и это не все. Добром к ближнему? И это лишь часть слагаемого». А что же целое? «Чувство хозяина. В нем объединено все: и труд, и любовь, и всякая иная добродетель. Не собственника, нет, а хозяина, – в том большом, современном понимании, что человек и творец, и созерцатель своей жизни. Когда еще говорили: не тот пахарь, который пашет, а тот, который любуется своей пахотой». Такой точки зрения придерживаются и реальные герои документальных повествований: особенно акцентирует эстетическое отношение к миру в сознании своего героя Н. Кащук.

Нужно заметить, что тяга к документальности, к жизненной достоверности проявляется – как стиль, как особенности повествования и построения – и в произведениях недокументальных по материалу. Почитайте повесть-биографию «Наследие» узбекского прозаика П. Кадырова, взгляните на лирическую и публицистическую одновременно галерею «Бережанских портретов» Е. Гуцало, сравните повесть алмаатинки Г. Черноголовиной «Июнь без дождей» с ее очерками об ученых из Шортанды, и вы убедитесь, что принципы художественного документализма расширяют область своего воздействия на литературные жанры. Процесс примечательный, но кое в чем и противоречивый, опасный: в художественную прозу – прозу воображения, назовем ее так, – переносятся и такие особенности прозы документальной, переносить которые не стоило бы: имею в виду недостаточную компактность композиции, беглый «очеркизм» слога и – это портит и недокументальные рассказы, и повести, и романы – огромнейший поток диалогов, далеко не всегда обязательных и характерных. Сказанное относится и к названным мною произведениям, и, добавлю, например, к повести В. Кожевникова «Полюшко-поле», вообще-то полной интересных, публицистических размышлений, с интересными героями. Относится это и ко многие годы ведущейся краснодарцем В. Логиновым кубанской хронике «Перед завтрашним днем» (журнал «Дон»), работе в целом весьма серьезной, реалистически рисующей многообразные трудовые заботы кубанцев, типические характеры персонажей – выделю прежде всего немалого нравственного значения образ колхозного партийного секретаря Егора Ивановича Татарникова…

7

…Литературное поле не знает «севооборотов», и если год на год не приходится по урожайности тех или иных жанров, например жанров драматургии (пьес о селе, по-моему, просто мало сейчас пишется, а хороших комедий – еще меньше, сам Андрей Макаёнок, думаю, со мной в этом согласится), то это ведь не потому, что жизненная почва скудеет от излишне интенсивной эксплуатации. Нет, вот повесть, скажем, – это целый «шлейф» жанров, целая новая система форм, она интенсивно и хорошо развивается, год от года приносит обильные плоды, художественно полнокровно и многообразно воссоздает проблематику жизни сельских тружеников. Спектр повести очень широк: от «почти» рассказа, новеллы, сжатой до пределов характерного события-вспышки, резко высвечивающей контрастные характеры, до «почти» эпопейного романа, спокойной неторопливой рекой несущего нас, читателей, к постижению правды реальных жизненных обстоятельств.

Такая «почти» романная композиция отличает обширную повесть В. Дрозда «Люди на земле» – с многоствольным, раскидистым сюжетом, богатым языковым наполнением, обилием живых характеров селян, группирующихся вокруг главных лиц: колхозного председателя Корбута, «деда», как его зовут на селе, умного, доброго, рассудительного, работящего (самые страшные его сны – это когда ему снится, будто он уже на пенсии и никому не нужен), и без натуги, без авторского подсказа, самокритичного; зоотехника Елены Загорной и механизатора Василя Полоза – людей завтрашнего села, но не иллюзорного, а прорастающего из сегодняшнего; и яростных приобретателей Джулаев, старшего и младшего (и такое по наследству передается). В повести этой ощущается полнота жизни, изображаемая в ее будничном, повседневном течении, но не приниженно-прибито, а так, что на стрежне – авторские и героев думы о цели жизни, о нравственных ориентирах, о красоте крестьянского труда и нетерпимости ко всякому злу, эту красоту омрачающему, – от стяжательства до беспутного алкоголизма. Много об этих болячках пишут, и надо о них писать остро и гневно, как Елизар Мальцев, например, в повести «Последнее свидание».

Сказанное о «Людях на земле» можно повторить и по отношению к роману А. Жукова «Дом для внука» – роману с многокрасочным, многоголосым (отчасти даже излишне говорливым) населением: диалогов и тут переизбыток. В романе господствует идея: будем настоящими хозяевами, будем добрыми и умными работниками на своей земле!

Невыдуманность характеров и ситуаций, живость, «органика», а не сконструированность, активная поддержка людей «активной жизненной позиции, сознательного отношения к общественному долгу» (известные слова Л. И. Брежнева из доклада на XXV съезде КПСС) – этим дороги мне прежде всего такие прозаические произведения крупной формы, как недавние романы и повести Г. Маркова («Тростинка на ветру» с ее очень доверительной интонацией повествования о юной Варе Березкиной и добрых ее наставниках), Ю. Мушкетика (его новый роман «Позиция», будучи переведен на русский, то есть на язык межнационального общения, станет, я уверен, предметом доброжелательного внимания всесоюзного читателя), узбекских писателей А. Якубова (роман «Совесть» скоро выйдет в «Дружбе народов») и Р. Файзи (его повесть «В пустыню пришла весна» – о начале освоения узбекистанской целины – Мирзачуль – вот-вот появится в «Советском писателе»), а также романы и повести уже упоминавшихся И. Шемякина и Ю. Гончарова, Л. Мрелашвили и С. Санбаева, В. Бубниса и В. Личутина, А. Емельянова и О. Гончара, у которого в романе «Берег любви» создан обаятельный образ председателя колхоза Саввы Чередниченко, – поистине везет сейчас в нашей серьезной литературе, – и слава богу, что так, – этой фигуре, этому нашему «председательскому корпусу»!

Реальность, жизненность! Бывает, что она отсутствует, подменяется прямой выдумкой, дурной экзотичностью. Вряд ли отнесет к числу своих удач редакция журнала «Даугава», например, публикацию претенциозно написанной – этакий Клондайк на целине! – повести В. Дозорцева «Речь неофита на погребении овцы». Так бывает, случается. Но тон у сельской темы сейчас совсем иной. И радостно сознавать, что число повествователей – истинных реалистов – у нас все время растет.

Возьмите литературу русскую и литературы РСФСР… Весьма показателен роман молодого В. Маслова «Круговая порука», открытого журналом «Север», вообще удачливым в открытиях такого рода. Тут главный герой Дмитрий Воронин переживает большую и нравственно содержательную эволюцию, вырастает с помощью старших до человека, осознающего всю полноту ответственности за землю, деревню, лад, жизни; «человек со стороны» ничего не решает, но крайней мере надолго; решит, преодолеет отставание Нечерноземья «свой» человек, то есть укорененный своей волей и умением сплачивать людей вокруг себя.

Со всех концов республики пришли в литературу и стали слышимыми во всех концах России авторы интересных, разнообразных по форме, мотивам, стилистике повестей: И. Уханов, Ю. Бородкин, В. Сукачев, В. Лебедев, Ю. Сбитнев, М. Голубков, Ю. Красавин, Н. Семенова, И. Ракша, Ю. Убогий, А. Иванов, писатели народа коми Г. Юшков и И. Торопов, буряты В. Митыпов и Г. Дамбаев… А сколько отличных, реалистически мыслящих рассказчиков, новеллистов появилось, встало рядом с мастерами этого жанра, такими, как, скажем, Ю. Нагибин и С. Воронин, обеспечивая сегодня – как это толково показано в книге критика Н. Подзоровой «Ответное слово» – полноценность русского рассказа: М. Еськов, Л. Фролов, О. Гусаковская, И. Евсеенко, А. Цветнов, А. Шадрин, П. Краснов, Н. Студеникин… – уместно тут все-таки поставить многоточие, сказав с гордостью, что нет, не оскудела земля многонациональной России талантами! Как и вся вообще наша советская многонациональная земля!.. Успешно развиваются повесть и рассказ в казахской литературе — творческими усилиями таких знатоков жизни нынешнего аула, как С. Муратбеков, Ш. Кумарова, О. Бокеев, Ш. Муртазаев, Г. Бельгер, О. Сарсенбаев… Повесть и новеллистика «традиционно» сильны сейчас на Украине, в Грузии, в республиках прибалтийских, значительно обновились их проблематика и формы в Белоруссии, Молдавии, Азербайджане, Татарии, Туркмении. Интересно читать сборник повестей – своеобразная антология! – «Осенние цветы» киргизских авторов К. Бобулова, К. Джапарова, М. Мураталиева, М. Сейталиева и др. Хотелось бы, однако, пожелать этому поколению прозаиков Киргизии смелее браться за большие темы, связанные с социально-экономическими сдвигами в сегодняшней жизни; преобладающие пока воспоминания аильного детства и юности – не вечный источник вдохновения!

Есть ли претензии у критики, у читателей к этому потоку, этой «волне» не совсем молодых уже авторов, пишущих о людях села?

Есть, конечно!

Хочется большего, чем они уже дали. Больше творческой дерзости, замаха на проблемы, до них не тронутые или не взятые сколько-нибудь глубоко. Больше синтеза, полноты, умудренности взгляда при сохранении его свежести, и не обязательно, конечно, во всяком конкретном произведении (об этом я уже говорил) – хочется всего этого прежде всего в художественном сознании писателей. Как это осуществилось у того же В. Маслова в романе «Круговая порука». У того же В. Дрозда в разных по темам и жанрам повествованиях. У литовца В. Мартинкуса в оригинальных, синтетично «берущих» жизнь повестях «Чужой огонь ног не греет» и «Флюгер для семейного праздника».

А то что-то засиделись молодые (коим нередко под сорок и выше того) в босоногом детстве своем.

А то что-то слишком широко эксплуатируется – и молодыми, я совсем немолодыми! – сюжет «заезда» в деревню, аул, кишлак и т. д. блудного ли сына, навещающего родные пенаты, писателя ли, уставшего от своих трудов и душевных неурядиц, журналиста, командированного на село, или вообще некоего духом взмятенного человека, опять же «со стороны».

Перевоспитывается – за один цикл весенне-летних работ, от сева до жатвы – писатель Федор Горев из некой «областной писательской организации»; сначала этаким фертом он заявился к председателю колхоза, вручив ему визитную карточку: хочу-де книгу написать, ведь на каждом шагу, на всяком собрании твердили об изображении тружеников наших дней, – перевоспитывается тем легче, что оглуплен до невозможности автором повести «Будни» Г. Боровиковым («Волга», 1978, N 1). Впрочем, примитивны и другие ее персонажи – добродетельные и злодеи. О степени реалистичности характеров, здесь выведенных, можно судить по Прищепкину, прощелыге, бывшему трактористу, бывшему деятелю, заставлявшему колхозников забивать личный скот на продажу мяса, ныне завмагу сельпо. Он разговаривает так: «Вы психологически не настроены на беседу?» – или так: «Скушное течение жизни порождает утомление активности».

Ну, да ладно, оставим заданные, искусственные конструкции такого толка. Но вот ведь и талантливый Б. Сушинский в повести «Морава» («Молодая гвардия», 1979, N 4) сплошь в реминисценциях литературных потонул, и реалистичный, достоверный П. Краснов, автор отличного сборника «Сашкино поле», надежда и радость VII Всесоюзного совещания молодых, в своем рассказе «День тревоги» вывел некоего «интеллигента», довольно невнятно мучающегося приезжего Самохвалова, конечно, духовно возрождаемого спокойно-доброжелательной «тетей Маней». Критик Н. Машовец резонно писал о такой прозе молодых: «малая художественная самостоятельность, отсутствие широты видения», затрата сил «на уже обработанное литературой» ¹⁵.

Художественная оправданность, убеждающая единственность сюжета – эта проблема (не формального мастерства, а содержательной качественности писательской работы) стоит, конечно, не только перёд молодыми и не только перед авторами повестей и рассказов о современном селе. Это и забота романистов, пишущих о селе.

В отличие от иных очерковых работ, где позиция приезжего (но знающего дело и сердечно взволнованного увиденным) человека, «журналиста» (автора!) придает определенную свободу мыслям его и композиционную естественность повествованию, в романе такой прием сюжетосложения чреват как раз искусственностью и дроблением цельной композиции (в итоге – падением градуса содержательности!). Так получилось, по-моему, и с новым романом С. Бабаевского «Приволье», где «линия» одного героя – газетчика, бывшего москвича, приехавшего на Ставропольщину, резко сузила возможности объективного анализа проблем и характеров «изнутри», в их самодвижении, хотя и в этом произведении немало колоритных фигур, которые, однако, возникают обособленно как от сугубо «производственной» ситуации (переводить ли отары на стойловое содержание и как тогда жить чабанам?), так и от журналистских поисков того самого, ведущего сюжет героя.

Динамичное, драматически-напряженное действие «сельского» (в кавычках!) романа должно корениться в самом течении естественной жизни села, связанного, как о том уже шла речь, с городом, со всей вашей действительностью.

Последовательность собственно исторического движения изображаемой жизни как композиционный принцип воплощена, скажем, у Ф. Абрамова и А. Жукова, В. Бубниса и Л. Мрелашвили, а в сжатом, так сказать, «квантованном» виде – по форме – у М. Траата («Танец вокруг парового котла»); возвращения в хронологическое прошлое встречаются у А. Якубова, И. Шамякина, П. Загребельного, Т. Джумагельдиева – все это как бы само собой, ненавязчиво углубляет художественное изображение сегодняшнего, дня в книгах этих романистов. Но не все из них доверяют избранной ими же манере сюжетосложения – и вот прибегают к интриге – допингу, к драматизированному взбадриванию сюжета. Один пример – из хорошего романа… Неясность относительно того, партизаном или прислужником гитлеровцев был во время войны отец, немало портит крови Василию Греку-герою романа Ю. Мушкетика «Позиция», человеку, выписанному тщательно, добротно и полно, – а читателей этот мотив отвлекает от главного интереса: посмотреть, как же все оно будет у героя, его друзей и недругов с планами улучшения и хозяйственной, и духовной жизни на селе.

Существенна и другая сюжетная (содержательная!) проблема: как вывести «сельский» роман за пределы села, как связать его жизненный материал со всем социальным устройством жизни, со всеми слоями общества, как уловить и творчески претворить их взаимосвязь и взаимозависимость. Конечно, А. Ананьеву «просто»: он пишет неторопливую и пространную, дающую возможность переноситься из одного «слоя» в другой, панорамную книгу. Но как быть автору, работающему в иных романных формах?

На недавнем пленуме правления СП СССР, где рассматривались вопросы развития современной узбекской литературы, отмечалось, что прозаики республики весьма целеустремленно работают над решением этой трудной задачи – художественно отразить взаимосвязи села и города (романы и повести Ш. Рашидова, А. Мухтара, Мирмухсина, А. Якубова, Дж. Абдулаханова и др.). Интересный опыт накапливается и романом, где в центре сюжета село, и романом, где в центре промышленность «городская», наука. И все же тут больное место, если иметь в виду вопросы композиционного мастерства современного романа.

Почитайте критические отзывы, скажем, на роман Ю. Скопа или Д. Константиновского – не полностью справились они с задачей показать (дать нам почувствовать) всеобщие, общенародные связи, а материал, взятый ниц, «толкал» их творческую фантазию в эту сторону. Или: какие самые слабые главы в «Доме для внуков» А. Жукова? «Московские», приезд в Москву одного из героев.

Найти художественно необходимую, убеждающую меру синтеза, – меру соединения остроактуального, сегодняшнего, животрепещущего и исторически отстоявшегося, не выветрившегося за вчера и позавчера, меру соединения локального, на что направлен луч преимущественного авторского внимания, и горизонта общей жизни, меру соединения «капли» и «потока», «реки» и «океана» народной жизни – вот та творческая задача, с которой сталкивается сегодня весь наш роман и, конечно, роман о селе…

8

Коротко – о поэзии.

Село в поэзии отражается, грубо говоря, двояко.

Прежде всего – как та образность, та духовно-словесная материя образности, которая составляет тело стиха, его плоть и – вместе с ритмом – его мускулатуру. В фондах лирической образности, в ее арсенале и ее кладовой таится, а затем действенно проявляется национальная генетическая художественная намять, естественно, прежде и более всего память крестьянская, селянская. Понятно, что это «не просто средства художественной изобразительности, но важнейший нравственный фактор,..» ¹⁶.

Вне атмосферы этой живой памяти и живой совести, воплощенной в образности поля, хлеба, винограда, трудно представить себе, скажем, поэзию современной Молдавии, поистине всю ее поэзию – Е. Букова и П. Боцу, А. Лупана и Л. Дамиана, Г. Виеру и Н. Жосу, В. Телеукэ и В. Рошки. Образный мир белорусской вески, конечно, обогащается новым временем, как и всюду, постоянно расширяется в своем богатстве и выплескивается сегодня в лирике П. Бровки и. М. Тайка, П. Панченко и Р. Бородулина, О. Лойко и М. Лужанина, А. Вертинского и М. Стрельцова, М. Калачинского и Т. Мигаля, Д. Бичель, В. Вербы, О. Ипатовой и т. д. и т. п. О красоте жизни и творчества образами крестьянско-фольклорными говорят И. Жиленко (прекрасная лирическая поэма «Царь-колос») и И. Драч, М. Нагнибеда и Д. Павлычко, маститый П. Воронько и молодая, «рожденная в степях» (название ее цервой и, пока единственной книжки, изданной в Днепропетровске) Л. Голота.

Есть понятие неточное, но оправданное биографически: «городской» поэт. Очень было бы любопытно исследовать неотторжимые от сознания этих поэтов образные корпи, уводящие в мир села и естественно живущей природы, – у таких «городских» поэтов, как, скажем, Л. Мартынов, В. Шефнер, А. Вознесенский, Н. Старшинов, В. Соколов, Г. Горбовский, Н. Благов, Р. Рождественский (в недавней поэме «Двести десять шагов» он остропублицистически высказался о сельских дорогах, в прямую параллель с В. Беловым, с его статьей в «Правде»), О. Шестинский, М. Борисова, Б. Примеров, О. Дмитриев…

И Г. Абашидзе, И. Абашидзе, О. Чиладзе и Л. Стуруа – в Грузии…

И О. Вациетис, И. Зиедонис, А. Элксне, О. Лисовска – в Латвии… И М. Каноат, Г. Сафиева, Ш. Лоик – в Таджикистане… В поэзии народов Советского Востока вообще трудно представить себе произведения, которые не были бы вспоены и пропитаны впечатлениями из мира аульной жизни, жизни кишлака, мира джайляу: степь ковыльная и зерновая, хлопковое поле, пастбище высоко в горах, пустыня в маках весной, радостные краски сабантуя и трудная работа пахаря, хлопкороба, садовода – вот образное лоно современной поэзии казахов и узбеков, туркмен и киргизов, татар и башкир, каракалпаков и бурят…

Приятно отметить, что и русские поэты, живущие по-братски в среде других народов, проникаются их образностью, раздвигают пределы того, что ощущается как свое, родное: опыт Казахстана тут, может быть, особенно поучителен – посмотрите недавние книжки лирики С. Анисимова, Н. Черновой, В. Антонова, О. Юровской. «Моя Азия» – могли бы сказать многие русские поэты Казахстана, Киргизии, Узбекистана, Таджикистана словами, вынесенными в заглавие сборника С. Токомбаевой, вышедшего во Фрунзе.

Но есть ведь не только всепроникающая сельская образность в ее национально-географическом богатстве и неповторимости – есть поэзия, которая осознанно поет о деревне, чувствует себя выразителем ее сегодняшних умонастроений, особенно настойчиво подчеркивает свою приверженность к родной сельской почве. Право, никто, кажется, не называл, скажем, В. Бокова или прекрасных поэтов, увы, ушедших от нас – Н. Рубцова, Д. Ковалева, Ф. Васильева, – поэта ми-» деревенщиками»: их стихи и поэмы – для всех, но акцент в них часто сознательно ставится на том, что есть поэты – из деревни, которые пишут – о деревне, которые гордятся тем, что деревня многозвучно и многокрасочно отражается в их строках.

В прошлом году издательство «Советская Россия» выпустило в свет избранные стихи А. Романова.

С намеренной простотой (она ведь тоже бывает дерзкой) названный «Пятистенком» его сборник – цельный, нравственно ясный, раскрывающий оригинальную поэтическую индивидуальность. Так вот, там есть такие строки:

Мы-

как дерево ныне,

Что незаметно вросло

В город шумной вершиной,

Комлем уперлось в село.

Низко ли, высоко ли

Вытянулось в зенит,

Если холодно комлю –

И вершину знобит.

А в другом стихотворении, которое нравится мне еще больше, говорится о том «хлебопашеском древе», которое для поэта родное. И «над городом растет» оно для него:

Весь день в движенье равномерном

Я с городом наедине.

Но только ночь – и вновь деревня

Тоскует и поет во мне.

И телемачта ночью синей,

Что мне над крышами видна,

Нередко чудится рябиной,

Которая красным – красна.

Происходит расширение спектра интересов и привычек личности, приумножение богатств души современного человека, обретение им, как сказал тот же А. Романов, «проницательного зрения». И как же сегодня важно сердечное понимание того, что «город и деревня- две силы, которые отдельно одна от другой существовать не могут… для них пришла пора слиться в одну, необоримую творческую силу» ¹⁷ – так пророчески писал полвека назад М. Горький, поддерживая «Провода в соломе», первый сборник стихов М. Исаковского.

Опасна всякая замкнутость и отгороженность от реального мира. Наша критика все говорила и говорила, что не надо, мол, замыкаться «в пределы деревенской околицы», и внесла-таки свой вклад в воспарение многих поэтов в такие отдаленные от земли пространства, где уже не чувствуешь ни городской, ни сельской реальности; словесно-претенциозная «мелкая философия на глубоких местах» остается болезнью сегодняшней лирики. Но опасна, повторяю, всякая отъединенность от реальности – различным бывает самомнение поэтическое.

Н. Доризо в своем докладе на выездном заседания секретариата правления СП РСФСР привел такой пример – четверостишие одного поэта:

Я знаю – будут оппоненты:

Мол, судишь ложно, шутишь зло…

Но только истинных поэтов

Рождает все-таки село.

Ахти вам, бедный Блок Александр Александрович или же Тютчев Федор Иванович, – ну и кого же еще назвать? – Тихонова Николая Семеновича, Смелякова Ярослава Васильевича, Рыльского Максима Таддеевича… Впрочем, такие «шутки» авторского самомнения не столько злы, сколь комично саморазоблачительны.

А бывают случаи не такие легкие… В остром, хватающем за живое цикле «Слово растений» поэта А. Плитченко, напечатанном в «Сибирских огнях» в начале года (1979, N 1), режет слух такой плач-отпевание:

Отстрадала сполна, отошла, опочила деревня.

Бесприютно шумит под слепою луной конопля.

Над страною встает беспечальное новое время –

Для чего же теперь ты пустеешь, родная земля!..

………………………………………………………………………

Ты отпета ветрами,

Осенней оплакана высью,

Ты в душе сиротеющей,

Сникших сыновних плечах…

Медяками желтеют осенние тяжкие листья

На уснувших твоих,

На твоих отболевших очах.

Это, правда, «памяти деревни Натальинка» посвящено, но уж что-то больно глобально выглядит, в жанре и стиле страшновато-неправомерных трагических обобщений. Куда там распутинская Матёра, тут картина будто после атомной катастрофы, а не по конкретному, как говорится, поводу.

Нет радости в расставании ни с Матёрой, ни с Натальинкой, и надо сделать все, чтобы меньше было промахов с преждевременным определением как неперспективных тех или иных деревень, пашен, природных зон и т. д. Это ведь все о том же – разумном, достойном социализма хозяйствовании в мире, о чувстве хозяина в душах человеческих, том самом чувстве, которое ни в панику не даст впасть, ни в бесшабашный задор.

А ей ведь тоже бывает разный.

Вот милый, тонко чувствующий природу смоленский поэт вопрошает не без риторического гнева и восхищения самим собой:

Просыпаюсь. Заря за дверью

Ждет, в луга заливные маня…

Отними у меня деревню –

Что останется от меня?

Отними у меня покосы –

Чем я встречу начало дня?

Отними у меня березы –

Что останется от меня?

Поэт так пишет дальше:

Не хожу по ковровым дорожкам,

Верность узким тропкам храня.

(В деревенской-то избе дорожка Домотканые, а теперь и машинные, всегда были и есть!)

Отними у меня гармошку –

Что останется от меня?

(«Молодая гвардия», 1978, N 10.)

Арифметикой заниматься не будем, что там останется, а вот спросить: да кто же все это отнять хочет? – уместно. Жаль, что редакция журнала «Молодая гвардия» у поэта не спросила этого…

Село в литературе… Я заканчиваю с явным для себя ощущением того, как много важного осталось «за бортом» этой темы. Следовало бы, например, проанализировать работу нашей печати (в ракурсе темы, нами взятой для обсуждения), рассказать об организационно-творческой, мобилизующей художников деятельности наших писательских союзов – она обширна, многосложна, и о ней, бесспорно, надо говорить и здесь, на конференции.

Но, понятно, объять необъятного нельзя. А сегодняшняя ваша литература в многоцветье ее талантов, ее многонациональном разнообразии и глубочайшем единстве, соответствующем этану развитого социалистического общества, наша насыщенная делами литературная жизнь – действительно явления, в художественно-культурном отношения не виданные никогда прежде и необъятные. И по тому, какой огромный социально-нравственный опыт народа она «впитывает» в себя, и по тому еще, как в целом-то эффективно и незаменимо, в силу «обратной связи», воздействует на общество, народ, тружеников города и села.

Знаменательно – и окрыляет – то, что в своей книге «Целина» Леонид Ильич Брежнев столь большое внимание уделил принципиальным вопросам развития национальных культур при социализме, их плодотворной интернационализации. В понятие «целина» вкладывается с тех самых лет свершения героического народного подвига не только земледельческий смысл, но и идейно-нравственный: «за ним стояли высокая гражданственность и советский патриотизм».

О целинной эпопее, но не только о ней – но сегодняшнем, сказано: «Меняется весь уклад жизни, рождается новая психология у людей. Разве величие и драматизм происходящего не взволнуют истинного художника?..»

Стимулировать этот процесс, это вдохновение – такова цель и высокая задача современной литературы.

А. АЛИМЖАНОВ

ПАМЯТЬ СЕРДЦА

Освоение целинных и залежных земель, начинавшееся четверть века назад, явилось этапным событием для жизни всей страны. История человечества не знала равнозначного подвига в борьбе со стихией.

Кроме увеличения хлебных запасов страны, наша партия преследовала и другие благородные цели: строительство городов и сел в ранее малозаселенных районах, укрепление интернационального единства наших народов, создание прочной базы для производства высококачественного зерна. Иными словами, речь шла о революционном преобразовании жизни огромного края.

Поход на целину вносил коренные изменения в так называемую «местную специфику». Менялись привычный уклад жизни, многовековые традиции, обусловленные местными этнографическими, географическими и нравственно-психологическими особенностями. И все это, разумеется, не могло не вызвать самых различных толкований и споров у той части населения, которая сотни лет жила на этой земле и считала себя полновластным и единственным хозяином этих великих просторов и с учетом местных природных условий вела свое хозяйство.

На целинных просторах Казахстана до 1954 года главенствовало пастбищное овцеводство. И хотя обильное разнотравье, широта степи создавали благоприятные условия для данной отрасли животноводства, дедовские методы содержания скота под открытым небом, отсутствие промышленной основы не могли содействовать дальнейшему развитию края. Обо всем этом с глубокой убедительностью сказано в книге Л. И. Брежнева «Целина».

Мудрая, дальновидная политика партии, принявшей решение об освоении целинных земель, была направлена на то, чтобы древняя, не знающая плуга земля пробудилась к новой жизни и стала на службу стране, всему советскому народу. Эта земля должна била стать гигантской житницей, которая могла бы обеспечивать хлебом всю страну, В этом заключается благородный смысл аграрной политики КПСС.

Кадровые партийные работники, рабочие заводов Москвы, Ленинграда, Киева, Минска, Алма-Аты, прошедшие закалку в военные годы и на стройках пятилеток, возглавили этот великий поход.

Немало писателей и журналистов находилось в те дни и месяцы в среде первых покорителей целины. Прославляя подвиги истинных героев, они бичевали тех, кто шел за длинным рублем или легкой славой. Вспомним очерк И. Сельвинского «Романтика не предусмотрена)».

Как известно, в первые годы освоения целины на казахстанскую землю ехали настоящие комсомольцы-труженики, но ехала и те, кто руководствовался отнюдь не добрыми, бескорыстными побуждениями. Внимательно, порой с великой радостью, порой тревожно всматривались писатели во все происходящее на казахстанских просторах. Хотя надо сказать, что среди литераторов находились и такие, кто, спекулируя на актуальности темы, создавал скороспелые однодневки; вокруг иных таких «произведений» на какое-то время возникал ажиотаж. Именно об этом написал в своей поэме «Хлебная ночь» тогда еще юный О. Сулейменов:

…Для иных –

Это песни,

Газеты,

Веселые фильмы,

Солнце всходит, заходит

За желтые горы зерна,

Край бездонного неба

И сказочного изобилья,

А для нас этот край –

Просто, поднятая целина.

Край стандартных домов.

И сырых полутемных землянок,

Край простуженных песен

И рева моторов стальных,

Древний край молодых казахстанцев,

Волжан, киевлянок,

Край, как пишут в газетах,

Живущий без выходных.

Мы были свидетелями сотен героических подвигов, когда люди недоедали, недосыпали, вели сражение со стихией, чтобы в срок проложить первые борозды, собрать первый урожай на упрямой земле.

Из каждого набора земля сама отбирала самых стойких, самых надежных в труде и в дружбе людей, проверяя их на прочность не только стужей и метелями. Шла битва не только за хлеб, но и за людей. Строились совхозные поселки, создавались новые машины, селекционеры искали новые сорта пшеницы, ученые вели ожесточенный спор, внедряя новую агротехнику, безотвальную пахоту. Вся страна в те дни жила целиной, все республики посылали к нам своих лучших сыновей и дочерей. Освоение целины стало еще одним доказательством единства, общности советских людей, доказательством неразрывности их судеб.

В те поистине исторические дни казахский народ во всей полноте проявил умение подчинять свои интересы интересам всего советского общества. И потому мы с гордостью вчитываемся в строки Л. И. Брежнева о том, что «казахский народ оказался на высоте истории и, понимая потребности всей страны, проявил свои революционные, интернационалистские черты».

Писатель эмоционален и наблюдателен. Он в своей сугубо индивидуальной творческой работе стремится отразить общие приметы эпохи. Но в то же время литература – не сиюминутное явление. Накапливая впечатления, взвешивая и отбирая характерные детали, она дает художественно-обобщенное изображение событий. Верная правде, она должна преодолевать психологические барьеры. А таких барьеров в истории освоения целинных земель было немало. На писателей, как и пахарей, не могла не оказать воздействия засуха 1955 года, когда земля, с которой была снята тысячелетняя дерница, во время степных ветров превращалась в тучи пыли, когда под действием суховеев урожай высыхал на корню. Одолеть свои сомнения, поверить в силу новых идей, в людей, искавших пути борьбы с эрозией почвы, в мощь нашей техники, в стойкость пахарей было не каждому под силу. Но тем не менее с первых шагов освоения новых земель со страниц газет и журналов звучали голоса поэтов и публицистов, которые не скрывали правды и рассказывали о нелегкой битве первопроходцев со стихией.

С годами целина обрела свое место не только в казахской, но и во всей многонациональной советской литературе.

В 1954 году в Алма-Ате состоялся III съезд писателей республики, ставший крупным событием в культурной жизни. На съезде шел деловой, острый, принципиальный разговор о проблемах развития литературы не только Казахстана, но и всей страны. М. Шолохов, Л. Леонов, М. Ауэзов, М. Танк, С. Муканов, М. Турсун-заде, К. Яшен в другие писатели в своих выступлениях призвали литераторов всесторонне отображать великие преобразования, происходящие на казахской земле, и особенно в сельской жизни.

С тех памятных дней для вас стало традицией ежегодно проводить на местах творческие отчеты перед целинниками. О преобразователях древней степи написал свой роман «Степные волны» С. Муканов, М. Ауэзов создал очерк «Так рождался «Туркестан», И. Шухов, Н. Верховский, А. Нуршаихов выпустили в свет талантливые книги о целине и ее героях, поэтический сборник издал И. Нонешвили. Первоцелинникам, их труду и быту, актуальнейшим проблемам освоения новых земель посвящали свои статьи и очерка Н. Погодин и И. Сельвинский, С. Залыгин и А. Злобин.

Новая жизнь на целине нашла художественное отражение в романах З. Шашкина «Вера», Х. Гуляма «Степные фиалки», М. Бубеннова «Орлиная степь», Н. Вирты «Возвращенная земля», А. Якубова «Совесть», стихах Е. Долматовского, Р. Бородулина, рассказах и очерках Г. Матевосяна, А. Калинина, повести Ф. Мухаммадиева «Переселенцы», романах и повестях И. Есенберлина, С. Жунусова, И. Щеголихина, Г. Черноголовиной, очерках А. Нурпеисова, Т. Ахтанова, рассказах М. Иманжанова, Ж. Жумаканова, А. Сарсенбаева, поэмах О. Сулейменова, Е. Ибрагима, С. Мауленова, Д. Мулдагалиева, циклах стихов М. Алимбаева, К. Мурзалиева, Л. Кривощекова, Миртемира, Зульфии и многих, многих других поэтов и прозаиков нашей страны. С. Крутилин прожил долгие месяцы в одном из совхозов Северного Казахстана, прежде чем написал роман «Подснежники», который я как читатель отношу к числу лучших произведений о подвиге на целине. Таким же путем создавался роман литовских писателей братьев Диргела «Погодаль»…

Одним словом, многонациональная советская литература внесла свою весомую лепту в художественно-поэтическое отображение всенародного подвига по освоению новых земель.

Недавно мы провели встречу с большой группой прославленных тружеников целины. Шел интересный разговор о писателе и герое его книги. Говорили о том, что нравственные потрясения переживают не только литературные герои, но вместе с ними и писатели, создающие эти произведения. Точно так же, как токарь, если он не бесчувственный робот, оттачивая свои детали, вкладывает в них свою душу, а археолог, щеточкой очищая тысячелетнюю пыль с обломков статуэтки, стремится уловить, осмыслить, почувствовать боль и радость, нежность и жестокость, красоту и уродство души своих далеких предков, писатель должен не только жить интересами своих героев, но и понять ту эпоху, в которой жил и творил этот скульптор, или токарь, или пахарь.

И читателю нет дела, каким способом может писатель добиться художественного воссоздания задуманного, какие муки он испытывает, прежде чем завершить свою книгу. Но если читатель почувствует – пусть маленькую – фальшь, ложь, увидят, что книг надуманна, то он отложит ее в сторону и скорее всего потеряет всякое уважение к писателю.

У литературы свои законы, ее нельзя планировать и подчинять плану, так же как нельзя планировать рождение таланта. Но социалистическое общество может в полной мере содействовать формированию таланта, его проявлению. Именно поэтому Ленин говорил, что талант – это народное достояние. В созидательной деятельности художника, если это настоящий художник, отражается и осмысливается дух времени в самом высоком смысле этого понятия. Понятая широкого и объемного, неотделимого от того обширного круга интересов, которыми сегодня живут наши читатели. А интерес этот велик и зависит от уровня культуры, образования, опыта, накопленного в прошлом, и широты и сложности сегодняшних поисков, задач, намеченных на будущее. Любое мировоззрение основывается на практических и теоретических выводах прошлого, иными словами, на опыте истории. Без этого нет развития, нет движения вперед.

Быть может, поэтому литература Казахстана минувшее десятилетие занималась художественным осмыслением не только современной действительности, но и своей истории. И причиной тому, возможно, была та же целина.

Да, у каждого свой опыт освоения целины. У одного – горький, у другого – гордый. Один стал героем, другой – безвестен, хотя заслуг у него не меньше, чем у первого. Такое тоже бывает. Каждая судьба сложна сама по себе. Но я говорю об общем. О судьбе той земли, которую обновили, о судьбе того народа, который жил на ней тысячелетия, – и была она ему на протяжении всей истории и колыбелью, и могилой. Ибо земля – это вечное поле сражения. Земля, труд пахаря были и остаются вечным источником вдохновения для художников всех времен и народов. Целина ныне стала историей, вписанной в жизнь и в дела нашего народа, нашей партии.

Так знают ли эту историю, историю ныне вспаханной и дающей миллиарды пудов зерна земли, с которой стартуют космические корабли, знают ли об этих, как сказано в книге Л. И. Брежнева «Целина», мгновениях взлета наши друзья и недруга?

По зарубежным встречам и поездкам я могу судить, как велик интерес людей, живущих в других странах, в других условиях, к нам, к нашей стране. Да и мы сами хотим, чтобы люди знали о священном подвиге народа во имя изобилия хлеба. Иначе мы не были бы писателями, гражданами своей страны, сыновьями своих народов.

История не только стимул для воспоминаний и сравнений, история – воспитатель. Ибо в ней лежат истоки наших совместных дед, братства, совместной борьбы, в которых ковалась и закалялась наша дружба, единство идеалов.

Слова «хлеб» и «мир» неразрывно связаны между собой. И потому мирный подвиг советских людей, выращивающих большой хлеб, оказался подвигом, совершенным не только во имя благополучия нашей страны, – он имел и имеет большое значение и для других народов мира как ярчайший пример для подражания.

Вот факты для сравнения, взятые из выступления члена Политбюро ЦК КПСС, первого секретаря ЦК Компартии Казахстана Д. А. Кунаева: в 1922 году в Казахстане было около двух миллионов гектаров посевных площадей, и за три года до освоения целины колхозы республики продали государству всего лишь триста двадцать семь миллионов пудов зерна. Сейчас у нас тридцать один миллион гектаров посевных площадей, и мы почти ежегодно собираем около миллиарда, а иногда и больше пудов зерна. На бывшей целине построено более тысячи шестисот поселков городского типа. И, как жаловался недавно на Пленуме ЦК Компартии Казахстане министр сельского хозяйства республики тов. М. Г. Моторике, в Казахстане сейчас, если не считать десятков тысяч «кировцев» и гусеничных тракторов, работает всего лишь… сто десять тысяч колесных тракторов! Министр уверял, что для республики это очень мало. Давайте вспомним, что Ленин мечтал о ста тысячах тракторов для всей страны. А сейчас только в нашей республике общее число тракторов доходит до четырехсот тысяч. Потребности народа растут, а чтобы удовлетворить их, земледелец требует все новую и новую технику.

Таковы факты, таковы уроки целины за двадцать пять лет. На XXV съезде КПСС, принимая развернутую программу развития страны в десятой пятилетке, делегаты на основе объективных данных подтвердили, что, несмотря на капризы стихии, девятая пятилетка была одной из самых благоприятных для жизни страны. Съезд подчеркнул правильность аграрной политики КПСС, основанной на практике и достижениях современной науки.

Марксисты никогда не отрицали логику истории.

1. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 39, стр. 22.[↩]
2. Там же, стр. 21. [↩]
3. Там же, стр. 16.[↩]
4. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 39, стр. 20.[↩]
5. Там же, т. 37, стр. 91.[↩]
6. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 37, стр. 358.[↩]
7. [↩]
8. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 20, стр. 71.[↩]
9. «Вопросы литературы», 1979, N 1, стр. 32.[↩]
10. «Дружба народов», 1979, N 1, стр. 195 – 196.[↩]
11. Г. Марков, Горизонты жизни и труд писателя, «Советский писатель», М. 1978, стр. 141.[↩]
12. Г. Марков, Горизонты жизни и труд писателя, стр. 12.[↩]
13. «Вопросы литературы», 1979, N 1, стр. 10, 11.[↩]
14. См.: В. И. Староверов, Советская деревня на этапе развитого социализма, Политиздат, М. 1976, стр. 81.[↩]
15. »Литературная учеба», 1979, N 1, стр. 54, 55. [↩]
16. См.: Ф. Кузнецов, За все в ответе, «Советский писатель», М. 1975, стр. 53.[↩]
17. М. Горький, Собр. соч. в 30-ти томах, т. 24, стр. 312.[↩]