Образ революционера в литературе (Симпозиум литераторов ГДР и СССР)

В канун ленинского юбилейного года в Берлине состоялась встреча советских писателей и писателей Германской Демократической Республики. Это была одна из дискуссий, регулярно проводимых Союзами писателей социалистических стран. В составе делегаций были писатели, были и критики, люди разных поколений. Тема, вынесенная на этот раз на обсуждение, касалась облика революционера нашего времени, каким он предстает в сегодняшней литературе обеих стран.

Я хорошо помню ту серьезную и одновременно дружескую атмосферу, которая вскоре же установилась на встрече, атмосферу, которая способствовала непринужденному, свободному разговору. В совместном заявлении, озаглавленном «В духе ленинской партийности», говорилось, что по своему содержанию встреча представляет интерес для международной дискуссии о сущности революционера нашего времени. Сегодня, год спустя, читая стенограмму дискуссии, еще раз убеждаешься в справедливости этих слов.

Как нетрудно убедиться по следующей ниже публикации, беседа затронула широкий круг проблем, и вопросы литературные в ней тесно переплетались с вопросами жизненными. Она касалась одной из важнейших идеологических проблем современности, и понятна та острота разоблачения враждебных марксизму тенденций, тот наступательный, боевой дух, который характеризует ее. Нельзя не отметить – об этом говорилось и в ходе самой дискуссии, – какмного общего можно обнаружить в процессах, определяющих развитие литературы обеих стран. Участники разговора свободно привлекали в своих выступлениях материал как советской литературы, так и литературы Германской Демократической Республики. Это была подлинная встреча друзей, хорошо знающих друг друга, единых в основном и общем, хотя, как увидит читатель, в ходе дискуссии не было недостатка и в столкновении мнений.

Павел ТОПЕР

В основу публикации положена стенограмма, а также материалы, напечатанные в журнале «Нойе дойче литератур» (1970, N 4). Доклады и выступления даны в сокращенном виде.

***

Встречу открыл первый секретарь Союза немецких писателейГерхард Хеннигер. Он сказал:

– Творческое воплощение революционных тенденций повседневной жизни социалистического общества представляет собой важнейшее условие создания в искусстве правдивого образа человека нашего времени, а это есть основная задача нашего творчества. Постоянно заново находить эти революционные тенденции, воплощать их в произведениях искусства и тем самым способствовать укреплению их в жизни – вот важная, если не важнейшая, задача социалистического писателя.

Вернер НОЙБЕРТ

Сегодня более чем когда бы то ни было во всех областях жизни становится ясной неиссякающая сила ленинских идей. В условиях, когда идеологическая борьба в области искусства, литературы и эстетики разгорается все острее, ленинизм служит надежным компасом для развития новой, социалистической культуры, надежным оружием в борьбе против буржуазной идеологии.

Значение этой проблемы «Революция – революционер – революционное», захватывающей область истории, философии, экономики, эстетики и этики, бесспорно как для современной социалистической литературы в странах нашего содружества, так и для оппозиционных – или так называемых «неинтегрированных» – политических и литературных течений в странах, где еще господствует государственно-монополистический капитализм. Не в последнюю очередь по той причине, что в борьбу против империализма сегодня вовлекаются все новые и новые слои, порождая иные формы и методы борьбы, в империалистических странах возникли модифицированные представления о сути и облике революционера, питаемые мелкобуржуазными, анархистскими теориями. Но за подобными представлениями в конечном итоге оказывается приятие империалистической реакции или по меньшей мере – признание собственного бессилия. В этом смысле Петер Вайс своей пьесой «Троцкий в изгнании» заставляет нас усомниться в той последовательности, которую он проявлял ранее в ответах на кардинальные вопросы нашей эпохи.

Основное положение ревизионизма, нашедшего самого своего рьяного выразителя в Эрнсте Фишере, гласит, что завоевание власти рабочим классом есть конец революционного процесса, что с этого момента вступает в действие «бюрократическая государственность», порождающая новые источники для старого капиталистического отчуждения. Самоутверждение человека, заложенные в нем возможности гуманистического развития устраняются ревизионистами из сферы общественно полезной деятельности и переносятся в сугубо частную сферу, лежащую «вне социалистических государственных институций». Это беспринципное отрицание «власти как таковой», включая и социалистическую, которая предстает у Фишера «источником всех зол», соприкасается с анархическими и полуанархическими высказываниями о сути современной революционности, которая механически сводится только к исторически определенным явлениям, как то: вооруженным акциям, восстанию, революционной гражданской войне и т. д. Культурфилософ Герберт Маркузе, автор широко распространенных на Западе книг «Одномерный человек» и «Репрессивное общество», утверждает вместе с хором ревизионистских, оппортунистических, анархистских пропагандистов, что рабочий класс в социалистических странах, как и в буржуазных, в равной мере характеризуется «всеобщим промышленным строем» и его идеями и потому становится реакционным, консервативным. Вместо рабочего класса Маркузе выдвигает неопределенную духовную «элиту», которая и должна сделаться основным адресатом.

Отметив активный, наступательный характер самой постановки вопроса о революционере наших дней, В. Нойберт продолжал:

Решающая роль, которую играют страны социалистического содружества в мировом революционном процессе, ведущая позиция рабочего класса в научно-технической революции и в дальнейшем строительстве социалистического общества и – если говорить конкретно – построение развитой социалистической системы в ГДР требуют от нас нового подхода к вопросу о сущности и становлении революционера также и в литературе.

Огромной заслугой пролетарски-революционных и социалистических писателей в масштабах мировой литературы, и прежде всего Максима Горького, остается пробуждение сознания рабочих и вытекающего отсюда революционного действия во всем многообразии конфликтов этого эпохального явления. Едва ли кто сможет нам точно сказать, как много борцов за пролетарское дело было завоевано для решительного боя между капитализмом и социализмом благодаря правдивости и эмоциональной силе этих произведений; имя им легион. И эти революционизирующие возможности никоим образом не исчерпаны и сегодня, ибо, как сказал рабочий писатель и революционер Ганс Мархвица незадолго до своей смерти: «Не надо забывать, что еще сотни миллионов людей стоят перед социальной революцией – горьковский Буревестник только еще начал кружить над отдаленными частями земли».

Социалистическая литература, как никакая другая литература в истории, связанная с непосредственной практической борьбой революционного класса и именно в ней черпающая величие и значимость поэтической идеи, должна, однако, если она хочет сохранить верность своей революционной задаче, совершать вместе с революцией каждый ее очередной шаг и даже в известной мере, благодаря реалистической широте своего видения и выражения, подготавливать его. Конфликтные ситуации революционного Вчера не вдруг передают свои поэтические завоевания революционному Сегодня, борьба за наивысшую производительность труда, за решение коренным образом изменившихся задач во всех без исключения областях общественной жизни выдвигает совершенно иные способы проверки революционера. Предложение Ганса Магнуса Энценсбергера о том, что оппозиционной литературе в империалистических странах следовало бы самораспуститься во имя «непосредственного действия», является объективно капитуляцией перед задачей создать истинно революционную литературу.

Социалистическая литература в Германии вместе с практическим революционным движением прошла все его этапы и на каждой исторической ступени если и не точно совпадая во времени, но всегда с теми же результатами изображала основные приметы революционера, его духовный облик, характер его исторически обусловленного боевого задания, более точно – она сама на него влияла и участвовала в его формировании. Не отступая от национальной миссии рабочего класса и Коммунистической партии Германии, в 30-е годы в борьбе против Гитлера, за новую, демократическую Германию она выросла в бесспорную представительную национальную силу, которую уже нельзя было подавить. Революционер в произведениях Бехера, Брехта, Бределя, Анны Зегерс, Луи Фюрнберга, Ганса Мархвицы, Фридриха Вольфа и других крупных писателей в годы Народного фронта вел борьбу, имея уже конкретный план демократической и социалистической Германии. Произведения, созданные после освобождения, показывают этот план в действии; революционеру незачем радикально переучиваться, но зато ему приходится доучиваться, порой так основательно и в таких неожиданных областях, что невольно задаешься вопросом: неужели и это называется революцией? Ленин – самый выдающийся революционер века, в котором живем мы е вами, – беспощадно высмеивал и называл крикунами и путаниками тех, кто не желал – или не мог – понять, что лишь после завоевания пролетариатом политической власти революция начинает проявлять все свои грани.

Отметив, как показан противоречивый процесс становления социалистической морали в романе Анны, Зегерс «Доверие», В. Нойберт продолжал:

Революционные свойства и способности проявляются и утверждаются сегодня в ходе решения важнейших экономико-технических научных задач, необходимых для укрепления социалистического общества. Изобразить революционера этого исторического типа убедительно и всесторонне, другими словами, в совокупности его сегодняшней революционной деятельности представляется нам важнейшей эпохальной задачей социалистической литературы. При этом само собой разумеется, что неизбежное преобладание рабочего-революционера в вашей литературе отнюдь не означает также тематического превосходства или сужения обширного поля поэтических возможностей. Ведущая роль рабочего класса в значительной степени определяется и тем, что в борьбе за окончательное построение социализма он наделяет своей революционной потенцией также и своих союзников. Поэтическое раскрытие революционных отношений в вашем обществе простирается поэтому на все составляющие его социальные силы, на кооперативное крестьянство, на новую народную интеллигенцию и – не в последнюю очередь – на промежуточные слои, которые точно так же вовлечены в построение развитой экономической системы.

В литературе нашей республики наметилась тенденция – создание образа рабочего с высокими интеллектуальными возможностями, из-за которых он отнюдь не утрачивает свой классовый облик.

Романы и рассказы Анны Зегерс, Фрица Зельбмана, Юрия Брезана, Германа Канта, Эдуарда Кляйна, Вернера Бройнига, телепьесы Бернгарда Зеегера, Герхарда Бенгша, Гельмута Заковского, репортажи Яна Копловица, Гельмута Гауптмана, Эбергарда Паница показывают, что образ рабочего уже сегодня стал значительно богаче за счет духовных проблем, многообразия и полноты характеров и человеческих отношений. Более глубокое художественное осмысление и изображение рабочего наших дней предъявляют все более высокие требования и к писателю, и прежде всего требование настоящего, обоснованного, социалистического сознания, если он хочет сделать достоверным образ своего героя, сохраняя все богатство его профессиональных, духовных, человечески характерных особенностей.

Следует заметить, что поэтическое открытие революции, революционера, революционного никоим образом не должно ограничиваться эпической, крупной формой, это требование мы предъявляем всем без исключения видам и жанрам нашей литературы, включая сюда и лирику. Эти творческие поиски и есть истинное новаторство наших дней. Они порождают в литературе новые жанры, они оживляют и обогащают художественные средства изображения. Личная революционная позиция в наших условиях могла бы быть обозначена – как рабочая формула – следующим образом: сознательное действие индивидуума, который в социалистической «комбинации сил» (Маркс) совершает непрерывный подъем на высоту растущих общественных требований и приводит к оптимальному выражению возникшую при этом полноту человеческих возможностей в соревновании с империализмом как эпохой решающего размежевания классов.

Этим основным критерием поверяются также конфликтные ситуации и сюжетные построения художественных произведений, а действующие лица этих произведений обретают свою, только им присущую духовную физиономию и специфику. В этом Смысле здесь следует сказать, что такие произведения наших советских друзей, как «Битва в пути» Г. Николаевой, «Иду на грозу» Д. Гранина, своим идейным содержанием значительно способствовали духовной и идеологической разработке новой экономической системы в руководстве и развитии народного хозяйства нашей республики.

Какие типологические художественные решения может предложить литература ГДР начала 70-х годов для образа и облика революционера? Подробный ответ на этот вопрос предполагает большую исследовательскую работу, но уже сейчас можно констатировать следующие тематические – это значит идеологически-художественные – завоевания.

Литература все больше осваивает образ революционера на стадии антифашистско-демократической революции в ГДР. Его духовно-моральный облик определяется сознательным участием в борьбе Коммунистической партии под руководством Эрнста Тельмана, Вильгельма Пика и Вальтера Ульбрихта. Сюжеты романов, телеспектаклей и Пьес обнаруживают при этом высокую меру исторической сознательности и «поэтико-исторической педагогики».

Характерными здесь являются романы «Решение» и «Доверие» Анны Зегерс, роман Вилли Бределя «Новая глава», Отто Готше «Глубокие борозды», Эрвина Штриттматтера «Оле Бинкоп», трилогия о Хануше Юрия Брезана, «Мы не пыль на ветру» Макса Вальтера Шульца, «Актовый зал» Германа Канта, равно как и телеспектакли «Наследники Манифеста» Бернгарда Зеегера и исторически подводящие к социалистическим преобразованиям «Дороги странствий» Гельмута Заковского и «Крупп и Краузе – Краузе и Крупп» Герхарда Бенгша. При всем многообразии художественных воплощений фигуры революционера в различных произведениях существует одна общая, идейно связующая основная примета: развитие революционных руководящих свойств класса на примере типической личности.

В идеологически-эстетической преемственности с этими произведениями литература – особенно после VII съезда СЕПГ (1967) – глубже вскрывает смысл истинно революционного поведения в ходе построения развитой социалистической системы. Ведущие герои при этом бывают поставлены перед испытаниями, вытекающими из новых исторических факторов международной классовой борьбы: выигрыш темпа в соревновании с империалистической системой, достижение превосходства не только в области науки и техники, но – и это прежде всего – в области морально-человеческих, идеологически-этических качеств при осуществлении руководства общественными процессами. В этом смысле показательны романы Фрица Зельбмана «Сыновья волков», Эдуарда Кляйна «Алхимики», телепьесы Бенито Вогацкого «Терпение храбрых», «Время это счастье», «Знаки

первых» и более других пятая часть – «Время фундаментов» – в «Крупп и Краузе» Герхарда Бенгша. Во всех этих произведениях речь идет о насыщенном конфликтами процессе формирования основных черт революционера в непосредственных и глобальных столкновениях с империализмом, как противоположным полюсом размежевания классов в современном мире.

Наметив конкретные организационные меры, которые могут способствовать ускорению развития социалистической литературы и укреплению сотрудничества между социалистическими литературами разных стран, В. Нойберт заканчивает свой доклад следующими словами:

Разумеется, решение этой задачи влечет за собой немалые трудности, но литература и искусство располагают теми же возможностями, что и другие сферы социалистического сотрудничества, с успехом их применяющие. Итак, не будем упускать эти возможности.

Лев ЯКИМЕНКО

Издавна литературу занимала мысль о связи, соотнесенности прогресса, исторического движения человечества и нравственного мира личности. Каким образом социальный прогресс отзывается на морали? Есть ли прямая связь между обстоятельствами и нравственностью? Вот те вопросы, которые ставило не раз реалистическое искусство и на которые давало весьма различные ответы.

Отрицая праздную и нечистую жизнь господствующих сословий, Толстой видел и искал нравственную правду в мире тружеников, правду в труде для блага всех. Вместе с героем романа «Воскресение» Нехлюдовым он понимает, что это – новый и прекрасный мир.

Литература социалистического реализма стала подлинным открытием этого нового и прекрасного мира. Именно на этой основе познания своего народа возникало осознание и чувство преемственности между искусством XIX века и рождающимся на крыльях революционного подъема искусством социалистического реализма.

Мы можем в полный голос говорить о подвиге Горького – человека, писателя, чья рука хранила теплоту рукопожатий Толстого и Чехова.

В эстетике Горького происходит решительный сдвиг во всей системе представлений. Он создает новые традиции. Открытием Горького стал новый тип человека, человека, мыслящего исторически широко, человека, сознающего себя хозяином действительности, человека, уверенного в том, что все страдания и беды людей могут быть преодолены изменениями самой действительности. Человек изменяется, изменяя окружающий его мир.

В эстетике Горького труд и революционность выступили в неразрывном единстве как категории прекрасного. Причем надо сказать, что никогда Горький не трактовал труд ограниченно-сектантски, как это было свойственно некоторым теоретикам Пролеткульта. В понятие труда он включал изменение и обновление жизни. И поэтому для него интеллигент-революционер Степан Кутузов из «Жизни Клима Самгина», рабочий Павел Власов или его мать Ниловна становились в один ряд людей, дерзко заявивших миру о необходимости изменения действительности.

Горький постоянно размышлял над тем типом человека, который был способен повести за собою людей, повести на штурм отжившего. Он создал один из самых замечательных образов революционера в своем очерке о Ленине.

Советская литература обретала свою подлинную силу, становилась открытием именно тогда, когда она в действительности находила и открывала тип революционера. Лучшие произведения 20 – 30-х годов как раз и давали нам тип человека, изменявшего обстоятельства и изменявшего самого себя. Это будет справедливо и по отношению к героям «Чапаева» Д. Фурманова и «Разгрома» А. Фадеева (1926), и по отношению к героям романа А. Малышкина «Люди из захолустья» (1938), и по отношению к героям «Железного потока» А. Серафимовича (1924), и по отношению к героям романа Л. Леонова «Соть» (1929).

«Люди менялись во времени, как в походе», – говорилось в одном из произведений начала 30-х годов. И это было точное выражение тех преобразований, которые происходили во времени и в человеке.

Если для литературы 20-30-х годов характерно было изображение человека дела, стремление раскрыть характер прежде всего в историческом деле и в этом была принципиальная новизна в осмыслении социальной сущности совершающихся преобразований, в понимании роли личности, отношений человека и общества и т. д., то в последние годы, если брать десятилетие с 1956-1957 годов, все большее внимание переносится на внутренние формы анализа, на изображение чувств, эмоций, на качественное исследование этического идеала.

Это не значит, что проблема нравственности не интересовала авторов «Чапаева», «Разгрома», «Как закалялась сталь». Центральные поэтические мотивы этих книг прямо связаны с обретением великой истины, как надобно жить, ради чего человек живет на земле. Но обстоятельства, в которых жили и действовали герои этих произведений, обстоятельства боя, сражения, борьбы и немедленного выбора, определяли акцент на изменение самих обстоятельств, на социальную оправданность поступков. Полемически утверждались такие понятия, как революционная необходимость: частное должно было поступаться перед общим и т. д.

Проиллюстрировав это положение на примере «Разгрома» А. Фадеева, Л, Якименко продолжал:

Такая полемическая постановка проблемы нравственности свойственна многим произведениям литературы 20-30-х годов.

Один из сдвигов в содержании нравственных понятий, выраженных глубиной течения общественных процессов, запечатлелся в бурном жанровом взрыве в советской литературе 1952-1957 годов.

Очерковые повести В. Овечкина «Районные будни» и «Трудная весна» самой своей формой, фактической основой, внутренней документальностью с величайшей определенностью поставили вопрос о соотношении обстоятельств и нравственных качеств личности, о государственном и личном, о целесообразности и внутренней оправданности.

Очерки этого периода – Г. Троепольского, С. Залыгина, Е. Дороша, А. Калинина, Ф. Абрамова, Л. Иванова, Г. Радова и многих других – при всем разнообразии авторских почерков, при всем различии углубления в жизнь были примечательны духом трезвого анализа, исследованием диалектики общественных отношений, стремлением понять связь обстоятельств и нравственных качеств личности, утверждением принципов социалистического гуманизма.

Современная советская литература стремится исследовать нравственные возможности личности во всех сферах бытия. Она идет внутрь, к чувствам, эмоциям. Достаточно в качестве примера хотя бы сопоставить первую книгу «Поднятой целины» М. Шолохова (1932) и вторую книгу, написанную спустя тридцать лет (1960), чтобы увидеть определенную разницу в подходе к изображению и познанию личности революционера.

Кто-то из наших критиков применил к советской литературе последних лет выражение «героическая нравственность». Этот термин действительно довольно полно выражает один из важнейших моментов концепции личности – созидателя, борца, строителя в современной литературе. Это строитель, подобный Ермасову из романа Ю. Трифонова «Утоление жажды» или Литвинову из романа В. Полевого «На диком бреге…». Это человек, дерзающий в науке, подобный Крылову из романа Д. Гранина «Иду на грозу». Это те, кто на фронтах Великой Отечественной войны отстаивал великое дело коммунизма, подобно героям романа М. Шолохова «Они сражались за Родину» – Стрельцову, Звягинцеву, Лопахину. Это люди, подобные генералу Серпилину из романов К. Симонова «Живые и мертвые» и «Солдатами не рождаются». Это те молодые, которые становились воинами, которые брали на себя всю меру ответственности и мужества, подобно героям романов Г. Бакланова, Ю. Бондарева, А. Ананьева, П. Проскурина, С. Крутилина, М. Алексеева и многих других писателей.

Широкая концепция революционного гуманизма, осознание своей исторической ответственности лежат в основе мироощущения многих современных героев советской литературы.

Ставя нравственные проблемы, ваша литература напряженно размышляет над тем, что дает истинную силу человеку, обращаясь к прошлому, к тому, что, казалось, было уже хорошо известно литературе, по-новому стремится прочитать его. «Соленая Падь» С. Залыгина рассказывает о годах, давно отлетевших в прошлое. Этот роман и успех его у читателей объясняется прежде всего настойчивыми размышлениями над основами социальной справедливости.

Искусство не терпит повторения. Оно не может руководствоваться должным. В самой действительности оно ищет героев времени. И таким героем может стать Михаил Пряслин – подросток, юноша, который взвалил на себя тяжелое, бремя в годы Отечественной войны, из которого растет подлинный хозяин земли (Ф. Абрамов, «Две зимы и три лета»). Таким героем становится и пастух Танабай из повести Ч. Айтматова «Прощай, Гульсары!».

Мы не можем говорить – «таким должен быть образ революционера в нашей литературе», мы можем говорить – «где, в каких явлениях я вижу то новое, что изменяет нашу действительность». Мы можем искать в разных пластах жизни, но мы не можем не видеть, что образ человека XX века связан с огромным расширением кругозора, с высокой степенью исторического осознания того, чему мы являемся свидетелями и участниками.

Рассказав о собственном опыте работы над повестью «Куда вы, белые лебеди?», Л. Якименко продолжал:

Когда-то А. Фадеев привел героя своего романа «Разгром» Левинсона «к простой и нелегкой мудрости: видеть все так, как оно есть, для того, чтобы изменять то, что есть, приближать то, что рождается и должно быть…».

Эти слова кажутся мне весьма точным выражением той боевой революционной позиции, с которой писатель социалистического реализма подходит к исследованию жизни. Именно на этой основе рождается та героическая устремленность в будущее, которая стала силой нашего искусства.

При таком подходе исторический процесс воспринимается художником не только как закономерное следствие борьбы определенных интересов, столкновений, но и как нечто такое, в конечном результате которого он заинтересован лично. А так как эта личная заинтересованность совпадает в конечном счете с устремлениями масс и действительным содержанием исторического процесса, она может и должна приводить к подлинной объективности творчества.

Макс Вальтер ШУЛЬЦ

Слушая доклад нашего советского друга, я невольно вспомнил одну историю, которую прочел в советской мемуарной литературе, в книге, может быть, и не выдающейся с точки зрения ее литературных достоинств, но произведшей на меня на редкость большое впечатление. Там описано, как партизанский отряд под дождем пробирается болотами к городу, который то ли уже освобожден от фашистов, то ли будет освобожден с минуты на минуту. В отряде есть двое детей, родители которых живут в городе. Командир высылает вперед связного, тот возвращается и докладывает, что фашисты перед отступлением проводили в городе массовые расстрелы и что среди расстрелянных он обнаружил родителей обоих детей.

Тем самым для командира создается ситуация, к которой я применил бы понятие «героической нравственности» – выражение, у нас не столь уж привычнее, но упоминавшееся в докладе Л. Якименко и представляющееся мне интересным. Что делает командир? Он сообщает детям это страшное известие. Дети, разумеется, в отчаянии, они плачут. И тогда командир, грубо прикрикнув на них, велит им слезть с подводы и вытаскивать ее из грязи.

Тут можно бы задать себе вопрос: разве не жестоко это с его стороны? А мне кажется, что в этой истории удивительно много человечности, боевого духа, героизма. У меня сложилось впечатление, что доклад Л. Якименко, построенный на хронологическом принципе, прежде всего имеет в основе своей образ героя, который находится в исключительной ситуации. Тогда как в докладе Вернера Нойберта упор делается на героизм, проявляемый в обычных, повседневных, другими словами – не в исключительных обстоятельствах.