«За то я и полюбил вас крепко», или Похождения «чистейшего авантюриста»

Начиная сызнова разговор о Василии Ивановиче Анучине и его общественно-опасных деяниях, я, право, испытываю неловкость. Давно, казалось бы, отшумели страсти. Более сорока лет прошло с той поры, когда моя мать, Лидия Владимировна Азадовская (1904 – 1984), напечатала в журнале «Новый мир» документальную статью¹, основной смысл которой можно свести к одной фразе: письма Горького к сибирскому этнографу и писателю В. И. Анучину (1875 – 1941), впервые опубликованные в 1941 году², являются (в основной своей части) подделкой. Из двадцати шести известных ныне писем Горького, утверждала Л. В. Азадовская, семнадцать – апокрифы.

Публикация Л. В. Азадовской имела широкий резонанс. Среди видных ученых и деятелей культуры, поддержавших ее в печати и частных письмах, были В. М. Жирмунский, И. С. Зильберштейн, Ю. Г. Оксман, Е. Д. Петряев… Точка зрения Азадовской утвердилась повсеместно, тем более что одновременно с новомирской статьей появилась еще одна работа. Ее автор – Борис Владимирович Яковлев (1913 – 1994), многократно писавший в те годы на ленинскую тему, высветил другой аспект биографии Анучина: его личное знакомство с Лениным, которое якобы имело место и состоялось весной 1897 года в Красноярске (Ленин провел в этом городе на пути в Шушенское около двух месяцев). Свои воспоминания о Ленине, озаглавленные «Встреча», Анучин напечатал в ленинградском журнале «Литературный современник» в начале 1940 года³. Ровно через год, продолжая тему, Анучин опубликовал в Самарканде, где он тогда жил, историю своей переписки с Лениным⁴. После войны (Анучина уже не было в живых) обе публикации объединяются в новосибирском журнале «Сибирские огни» под заглавием «Встреча и переписка с Лениным»⁵. Вывод Яковлева полностью совпадал с мнением Азадовской, также затронувшей в своей статье ленинский эпизод: фальшивка. Не было и не могло быть ни встречи, ни переписки⁶.

В 1992 году появился первый том биографического словаря «Русские писатели 1800 – 1917», в котором помещена статья об Анучине; ее автор – Е. А. Тенишева, научный сотрудник Института мировой литературы, – соглашалась с Л. В. Азадовской в том, что большая часть горьковских писем к Анучину, как и его красноярская «встреча» с Лениным, – фальсификация.

Но тогда же, в начале 1990-х годов, точка зрения Л. В. Азадовской была подвергнута ревизии. В 1993 году все тот же московский «Новый мир» опубликовал статью Е. Н. Никитина под названием «Был ли фальсификатором В. И. Анучин?»⁷ Изложив ряд соображений, Е. Н. Никитин утверждал, что все письма Горького к Анучину – подлинные.

Ознакомившись с этой статьей, я ответил Никитину в «Литературной газете»⁸. Опровергнуть его доказательства оказалось делом несложным, ибо автор, как выяснилось, был недостаточно информирован. Запутавшись в петербургских адресах Анучина, он пытался оспорить «основной» (по его утверждению) аргумент Л. В. Азадовской: дату первого письма Анучина к Горькому. Задачу мою облегчало и то обстоятельство, что после смерти Л. В. Азадовской осталась написанная ею документальная биография В. И. Анучина (доныне опубликованная лишь частично⁹).

Однако Е. Н. Никитин продолжал настаивать на своем. Для ответа на мою статью в «Литгазете» Никитину вторично предоставил свои страницы «Новый мир»¹⁰. Обойдя молчанием конкретные обстоятельства (адреса, датировки писем и пр.), Никитин привел выдержку из письма Анучина к Сталину и процитировал ряд архивных документов, якобы подтверждающих подлинность писем Горького к Анучину, а также факт встречи (и переписки) Анучина с Лениным.

Ситуация усложнялась тем, что в начале 1990-х годов наметилась тенденция рассматривать Анучина как жертву советского режима. Этот взгляд проявился, например, в статье казанского историка А. Л. Литвина¹¹, получившего в то время доступ к делу Анучина в архиве местного Управления КГБ. Действительно, с 1920 года Анучин находился в поле зрения советских «органов»; подвергался обыскам, допросам, преследованиям и т.д. Однако, используя ряд новых сведений, А. Л. Литвин некритически отнесся к фигуре самого Анучина, в частности, к его воспоминаниям о знакомстве и переписке с Лениным. Такое же сочувствие к Анучину сквозит и в статье Е. Н. Никитина, обильно цитирующего его неопубликованные записи о пытках и страданиях, которые он якобы претерпел в подвалах ЧК, и т.п.

Аргументация Никитина в его второй публикации показалась мне настолько невнятной, что я предпочел прекратить дискуссию. В конце концов, каждый вправе заблуждаться и даже упорствовать в своем заблуждении. Продолжал упорствовать и Е. Н. Никитин: год спустя в одном из горьковских сборников появилась его новая статья (варьирующая публикации в «Новом мире»)¹².

На том бы, вероятно, все и завершилось, поскольку взгляд на Анучина, утвержденный Л. В. Азадовской, со временем окончательно взял верх; авторы статей и заметок новейшего времени характеризуют Анучина – если отвлечься от мелких неточностей – в целом достаточно объективно¹³.

Однако за последние годы ситуация вновь изменилась. В 1997 году издательство «Наука» выпустило первый том 24-томного собрания писем М. Горького (вторая серия «Полного академического собрания сочинений и писем М. Горького», осуществляемого Институтом мировой литературы с 1968 года)¹⁴. Это солидное многотомное издание является, согласно редакционному предуведомлению, «наиболее полным собранием эпистолярного наследия писателя, подготовленным на основе критического изучения всех доступных источников текста»¹⁵. Каково же было мое удивление, когда, открыв четвертый том (1998), я увидел, что он начинается с поддельного письма Горького к Анучину. К настоящему времени (вышло в свет одиннадцать томов, охватывающих 1888 – 1915 годы) все семнадцать апокрифических писем опубликованы в этом издании, на титуле которого значится: «Российская Академия наук. Институт мировой литературы имени А. М. Горького». При этом все письма, как и полагается для изданий такого уровня, подробно комментируются (примечания к письмам Горького В. И. Анучину выполнены Е. Н. Никитиным).

«В результате анализа стиля, лексики, сопоставления реальных фактов и событий, о которых Горький сообщал Анучину, с фактами и событиями, упомянутыми в его (Горького) письмах того же периода к другим корреспондентам, рабочая группа пришла к выводу, что все 26 писем, адресованных Анучину, являются подлинно горьковскими» (4, 218).

Именно это заявление «рабочей группы» и побуждает меня вновь взяться за перо. Ибо в данном случае перед нами не точка зрения одного человека, а согласованная позиция экспертов, сотрудников Института мировой литературы, – историков, литературоведов, текстологов, архивистов.

Спешу оговориться. Я вовсе не собираюсь доказывать сам факт фальсификации, спорить или приводить новые аргументы. Все давно доказано – еще в 1965 году! Доказано, но… не досказано.

Наступило время сказать об Анучине все – подробно и в полный голос. В дальнейшем изложении я буду опираться главным образом на документы, обнаруженные в свое время Л. В. Азадовской, которую, в сущности, и следовало бы считать автором настоящей работы. Многолетний труд моей матери, сохранившийся в виде выписок, набросков и текстов (от черновых до полностью завершенных), используется мною фрагментарно и выборочно – в соответствии с нынешним состоянием этой запутанной многолетней истории.

О СЕМЕЙНОМ СГОВОРЕ

Первые подозрения в отношении Анучина и горьковских писем к нему появились у Л. В. Азадовской в начале 1960-х годов. Готовя к печати письма сибирских ученых и писателей к моему отцу, Марку Константиновичу Азадовскому (1888- 1954), Лидия Владимировна задумалась над фразой из письма искусствоведа и библиографа А. Н. Турунова (1893 – 1954) от 5 апреля 1946 года:

«Недавно я видел небольшую прелюбопытную брошюрку: «Письма М. Горького к В. И. Анучину»!!! Самарканд, изд. Педагогич. института. 1941. Там 23 письма, публикуемые по копиям, снятым с подлинных В. И. Анучиным. Удивительные письма! Неужели они были когда-либо действительно написаны?»¹⁶

Что именно ответил (и ответил ли) Марк Константинович на вопрос своего старого друга в 1946 году, неизвестно. Однако ясно, что и он испытывал немалые подозрения относительно подлинности горьковских писем и не раз обсуждал эту тему с А. Н. Туруновым. Спустя несколько лет М. К. Азадовский писал ему: «…Узнал о существовании книжки «Письма Горького в Сибирь», вышедшей в 1946 г.¹⁷, – и очень огорчился, ибо этой книжки у меня нет. А Вы ее знаете, видели? Что это, опять перепечатка анучинских текстов, которые, – повторяю, – вызывают у меня, ей-ей-ей, какое сомнение»¹⁸.

Азадовский и Турунов хорошо знали, о ком идет речь. Они оба были сибиряки, иркутяне. В 1918 – 1920 годах оба жили в Томске (Азадовский преподавал, Турунов учился в Томском университете). Там же подвизался тогда и Анучин; он выступал с лекциями и докладами, участвовал в тех же научных мероприятиях, что и Азадовский (например, в Съезде по организации Института исследования Сибири в январе 1919 года). И Азадовский, и Турунов переписывались с В. И. Анучиным и, конечно, знали, какую он снискал себе репутацию еще до 1917 года. Позднее Марк Константинович, редактируя в «Сибирской советской энциклопедии» отдел «Искусство и литература», с величайшей осторожностью отнесся к присланной ему Анучиным «Curriculum vitae» и поместил о нем в первом томе (1929) лишь краткую заметку.

В своей публикации 1995 года Е. И. Никитин выдвинул в отношении моей матери нелепое и оскорбительное предположение: мол, ее статья (как и работа Б. В. Яковлева) появилась в 1965 году – аккурат в то время, когда стала готовиться многотомная «биохроника» В. И. Ленина, и «кому-то показалось неудобным», что в ней будет упомянуто об Анучине («эсере» и «моральном анархисте»)¹⁹. Другими словами, Л. В. Азадовская выполняла заказ, притом – политический: «подчищала» биографию Ильича.

Первый том «биохроники» вышел в свет в 1970 году; Л. В. Азадовская начала работать над книгой об Анучине в 1961 – 1962 годах (видимо, этот «кто-то» загодя обеспокоился чистотой ленинского образа). Я хорошо помню, как начиналась и протекала эта работа и какие в действительности возникали препятствия на ее пути к печатному станку. Будучи в Москве, я не раз беседовал – по просьбе Лидии Владимировны – с литературными чиновниками, главными редакторами и др. К середине 1960-х годов Анучин был, выражаясь по-нынешнему, настолько «раскручен», что любые сомнения в отношении его писаний воспринимались едва ли не как кощунство. Ореол знакомца и корреспондента Ленина и Горького магически действовал на умы партийных редакторов и цензоров. Имя Анучина уже не раз появлялось в центральной печати – впервые в 1941 году, когда редакция «Сибирских огней» объявила о готовящейся публикации 23-х писем Горького.

«Это наиболее интересные из всех известных писем Горького к сибирякам, – оповещала многомиллионного читателя центральная «Правда». – В них имеется много глубоких высказываний Алексея Максимовича о Сибири и сибирской литературе <…> В. И. Анучин принимал участие в революционном движении в Сибири. Был лично знаком с В. И. Лениным, переписывался с ним»²⁰.

Книгу сибирских писем Горького, изданную в 1946 году, расхвалил на страницах «Сибирских огней» горьковед И. А. Груздев²¹²¹, слепо доверявший всему, что выходило из-под пера Анучина; появился и ряд других откликов. Воодушевленные успехом, СЕ. Кожевников и А. Л. Коптелов в разных вариантах тиражируют сюжет «Горький и Сибирь»²²². Увлекшись ленинской темой, Коптелов публикует в 1963 году первую часть будущей «трилогии» – роман «Большой зачин», посвященный пребыванию Ленина в Красноярске (и вызвавший, естественно, поток восторженных рецензий в советской печати). Один из персонажей романа – В. И. Анучин, чье имя с течением времени нерасторжимо соединяется с биографией Горького и Ленина. Отдельные фразы, удачно вложенные Анучиным в уста Горького или Ленина²³, широко цитируются, становятся «крылатыми».

На этом фоне работа Л. В. Азадовской не имела практически никаких шансов; все ее усилия напечатать статью наталкивались на противодействие. Особенно рьяно защищали фальшивку имлийские горьковеды. В моем архиве хранится примечательный документ – рецензия (внутренняя) на первый вариант статьи Азадовской, написанная научным сотрудником ИМЛИ Н. Н. Жегаловым (1913 – 1984). Вот его окончательный вывод:

«Мы не располагаем документами, позволяющими с непоколебимой уверенностью и точностью доказать подлинность тех горьковских писем к В. И. Анучину, оригиналы которых не сохранились. Включение этих писем в эпистолярное наследие Горького основано на доверии к В. И. Анучину. Надо заметить также,

что по содержанию и стилю письма эти – вполне горьковские, даже

трудно представить, чтобы они могли быть плодом фальсификации…»

Неизвестно, как развивались бы события, если бы работу Лидии Владимировны не поддержали А. Т. Твардовский и А. Г. Дементьев (в то время – заместитель главного редактора «Нового мира»). Впрочем, и редакции старого «Нового мира» пришлось сражаться за «Историю одной фальсификации», отстаивая ее «в инстанциях» (истории этой «Истории…» можно посвятить отдельную статью²⁴²⁴).

Мое собственное видение «сюжета» определилось сразу же, как только Лидия Владимировна познакомила меня с сутью дела. Суть же заключалась в следующем. Если верить брошюре, изданной в Самарканде (см. примеч. 2), Горький написал Анучину в 1901 – 1914 годах 23 письма. Подлинность шести из них, относящихся к 1912 – 1914 годам, не вызывала сомнений (сохранились подлинники или копии, отпечатанные на принадлежащей Горькому машинке). Остальные семнадцать писем сомнительны: 1) оригиналы или достоверные копии отсутствуют, письма напечатаны с копий, изготовленных самим Анучиным; 2) ответные письма Анучина соответствуют по своему содержанию лишь подлинным письмам Горького, в основном – за 1912 – 1913 годы; писем же за 1901 – 1911 годы в архиве писателя, как и в других хранилищах, не обнаружено; 3) в письмах встречаются фактические неточности, смысловые несообразности и несоответствия в датах; 4) содержание и стиль писем в отдельных случаях таковы, что полагать их автором Горького – невозможно.

К тому же Л. В. Азадовская обнаружила документ, окончательно укрепивший ее подозрения: первое письмо Анучина к Горькому. Оно датировано 23 мая 1911 года (переписка же, как помнит читатель, велась якобы с 1901 года). «Глубокоуважаемый Алексей Максимович, – пишет Анучин. – Извините, но я решил послать Вам мою книжку <…> предварительно шлю визитную карточку – вероятно, Вам не приходилось слышать моего имени»²⁵²⁵.

«…Не приходилось слышать моего имени» – с этими словами Анучин обращается к человеку, от которого к тому времени он получил уже якобы девять писем, исполненных восхищения, сочувствия и иных приязненных чувств! Оспорить, как известно, можно самый бесспорный факт. Мы хорошо научились опровергать очевидное и громоздить мифы на историческом поле. Как это делается в современном отечественном горьковедении, будет показано ниже. Тем временем, продолжая отстаивать «семейную честь», я хотел бы ближе познакомить читателя с нашим героем.

МЕЩАНИН, КРЕСТЬЯНИН, РАБОЧИЙ

Исследуя архивные материалы, связанные с жизнью и деятельностью Анучина, Л. В. Азадовская пришла к выводу, что его биография в том виде, как она изложена в его собственных жизнеописаниях, анкетах и других документах, либо вовсе не отвечает действительности, либо требует существенной корректировки.

Совпадает лишь одно – дата и место рождения: 2/14 апреля 1875 года, село Базаиха Красноярского округа Енисейской губернии (ныне Базаиха – один из районов Красноярска). Далее начинаются недоумения и вопросы.

Подлинная фамилия Василия Ивановича – Онучин; с ней он прожил первые 25 лет своей жизни. Затем сменил ее на более «звучную» – Анучин. Еще позже (1929), заполняя одну из анкет, Анучин изобразил свою фамилию в таком виде: » Анучин-Амурсана»²⁶.

Сложнее обстоит дело с тем пунктом анучинской анкеты, который принято называть «социальное происхождение». Родители Анучина принадлежали к мещанскому сословию, и в официальных источниках до 1917 года Василий Иванович фигурирует преимущественно как «красноярский мещанин». «…Родился <…> в семье красноярского мещанина, – сказано об Анучине и в словаре «Гранат», – (дед по отцу был каторжанин)»²⁷. Однако со временем мещанское происхождение вытесняется «крестьянским»²⁸²⁸; позднее – «пролетарским». Отец-мещанин превращается в рабочего, затем в безграмотного рабочего, еще позднее – в чернорабочего. «Безграмотный рабочий с золотых промыслов», – писал Анучин об отце в одном из «жизнеописаний» (по содержанию – около 1930 года)²⁹. С годами родословная обогащается новыми деталями: «…Дед и бабка по отцу – оба каторжники; отец – сперва чернорабочий с золотых промыслов, потом – кучер, мать – кухарка»³⁰. В письме к А. Н. Турунову от 27 апреля 1941 года Анучин уточняет, что его отец служил кучером у красноярского золотопромышленника П. И. Кузнецова³¹.

Непросто разобраться и в графе «образование». Окончив в Красноярске церковно-приходскую школу (1886) и духовное училище (1891), Анучин поступает в Томскую духовную семинарию, однако из шести классов ему удается закончить только четыре; в мае 1896 года он подает прошение об отчислении. Осенью 1897 года Анучин переезжает из Томска в Петербург. 16 декабря 1900 года охранное отделение сообщало о том, что «красноярский мещанин Василий Иванов Онучин по прибытии в С. -Петербург поступил в число студентов здешней Духовной Академии и вольнослушателей Археологического Института, но из обоих учебных заведений вскоре вышел, затем состоял учеником рисовальной школы, после чего занялся литературным трудом и в настоящее время получил место в редакции «Юридической газеты»…»³²

Конечно, не имея законченного среднего образования, Анучин никуда и не мог поступить, разве что по собственному желанию посещать лекции. Так, осенью 1899 года он записался вольнослушателем в Археологический институт (одно из столичных учебных заведений того времени), откуда к декабрю 1900 года он вовсе не «вышел», напротив: продолжал посещать занятия вплоть до весны 1902 года.

В своем «Жизнеописании» Анучин указывает, что обучал-работал в 1923 – 1928 годах (Центральный гос. архив Татарстана. Ф. 1487. Ед. хр. 162. Л. 5). Цит. по архивной справке, выданной 4 января 1964 года, за подписью директора Центрального гос. архива Татарской АССР Т. Степановой, также на курсах Лесгафта и физмате С. -Петербургского университета³³. Это – чистая фантазия, не подтвержденная ни одним документом³⁴, как и версия о том, что он «был председателем Красноярского студенческого землячества» или «председателем Комитета объединенных сибирских землячеств»³⁵. Все «образование» Анучина ограничивается, в сущности, четырьмя классами Томской духовной семинарии.

Однако в одном из документов – справке о В. И. Анучине, подготовленной в 1939 году Узбекским гос. университетом для Высшей аттестационной комиссии «об утверждении в ученом звании профессора по кафедре народоведения (этнография и антропология)», – указывалось (конечно, со слов самого Анучина), что он окончил в 1902 году Археологический институт, а в 1905 году – аспирантуру при Музее этнографии Академии наук³⁶. Излишне говорить, что никакой аспирантуры (в современном понимании) в то время вообще не существовало. Из той же справки можно узнать, что 4 октября 1921 года Анучин был избран профессором «Омской Зем<ельной> Академии»³⁷ (избран «по конкурсу» по кафедре народоведения, – уточняется в «Жизнеописании»³⁸). Каким образом и почему недоучившийся семинарист смог получить это звание (да еще в Академии, в которой никогда не преподавал), остается до настоящего времени загадкой. Так или иначе, но с 1922 года Анучин фигурирует преимущественно как «профессор». Высланный из Томска в Казань, он преподает в местном Восточно-педагогическом институте, а в 1928 году перебирается в Самарканд; здесь, судя по документам анучинского архива, он «профессорствует» в Педагогическом институте, затем – в Узбекском гос. университете.

Вопрос о «профессорстве» Анучина требует отдельного изучения. В декабре 1924 года в Казани Анучин – после произведенного у него обыска – был подвергнут допросам; изучив полученные им материалы, уполномоченный секретного отдела местного ОГПУ пришел к заключению, что профессор Анучин является «дутой мировой величиной» и его надлежит лишить права преподавания и выслать в город, где нет студентов³⁹. И хотя Анучину удалось удержаться в Казани и продолжить свою преподавательскую деятельность, однако в справочнике «Научные работники Казани» (1927) он значится как преподаватель (не профессор и даже не доцент!) Восточно-педагогического института. Сомнения в «профессорстве» Анучина еще более усиливаются при знакомстве с его личными документами, хранящимися ныне в архивах Ташкента и Самарканда.

АРХЕОЛОГ, ЭТНОГРАФ, ЭТНОЛОГ, АНТРОПОЛОГ,

ВОСТОКОВЕД, ЛИНГВИСТ

По окончании курса (в мае 1902 года) Анучин получил звание «члена-сотрудника» Археологического института. Но еще за год до этого он устраивается в Русское археологическое общество, где работает в качестве помощника библиотекаря до весны 1905 года⁴⁰. Одновременно Анучин числится сотрудником в Музее антропологии и этнографии при Академии наук.

Решив посвятить себя изысканиям в области изучения Сибири, Анучин заводит в те годы знакомство с видными русскими учеными-этнографами: В. В. Радловым, Л. Я. Штернбергом, Д. А. Клеменцем и др. Особенно покровительствует ему академик В. В. Радлов, директор Музея антропологии и этнографии, председатель правления Общества изучения Сибири и улучшения ее быта, председатель Русского комитета для изучения Средней и Восточной Азии и т.п. «Вы, так сказать, мой крестный отец по науке, – писал ему Анучин 22 апреля 1909 года, – только благодаря Вас (так! – К. А.) я попал в научные работники…»⁴¹

Поначалу молодой сибиряк пользуется безусловным доверием и даже расположением маститых петербургских ученых; в 1902 году ему поручается совершить научную экспедицию в родную Сибирь – на раскопки городищ между Минусинском и Красноярском. С этого времени начинается экспедиционная деятельность Анучина. Он разъезжает по Сибири, работает на раскопках, занимается изучением сибирских народов, сбором этнографических материалов, делает фольклорные записи, проводит антропологические измерения. Начиная с осени 1904 года объектом научных изысканий Анучина становится вымирающее племя енисейских остяков (современное название – кеты). Между 1902 и 1909 годами Анучин совершил по меньшей мере пять экспедиций. Почти каждая из них заканчивалась плачевно, прежде всего – для тех учреждений, которые щедро финансировали поездки Анучина по Сибири: немалые суммы, ассигнованные на его экспедиции, не принесли в сущности никаких результатов. Итогом научной деятельности Анучина оказался ряд вымученных отчетов, приводивших в недоумение петербургских академиков, и несколько более чем скромных публикаций. «В. И. Анучин из сборов своих ничего не опубликовал…», – подытоживал позднее В. Г. Богораз⁴².

При поддержке из Петербурга Анучину удается получить место в родном Красноярске: в декабре 1904 года его избирают правителем дел Красноярского Подотдела Восточно-сибирского отдела РГО (Русского географического общества). В апреле 1905 года Анучин прибывает в Красноярск, чтобы приступить к работе. Пребывание Анучина в этой должности привело в 1906 году к одному из первых (впоследствии их будет немало) громких скандалов. Выяснилось, что Анучин в течение года вообще не занимался делами Общества, зато стремился «путем заметок в местной газете обратить внимание большой публики на Подотдел и заронить в ней подозрение, что в Географическом обществе делается что-то не совсем ладное…» (часть «заметок» была напечатана анонимно). Кроме того, на Анучина пало подозрение в том, что он, «по-видимому, расходует деньги Подотдела»⁴³. В мае 1906 года Распорядительный комитет РГО предложил Анучину сложить с себя полномочия правителя дел. Однако Анучин этому решению не подчинился и повел – «при помощи самого беззастенчивого искажения истины, самых бесцеремонных передержек и прямой лжи <…> с полной непристойностью»⁴⁴ и т. п. – войну против своих противников в учрежденной им в то время газете «Красноярский дневник». Среди упреков, предъявленных Анучину, был и такой: анонимные лжесвидетельства в печати. Борьба шла с переменным успехом. 19 октября 1906 года в четвертом участке г. Красноярска было рассмотрено дело «по обвинению В. И. Анучина в присвоении звания правителя дел Географ<ического> о<бщест>ва и удержании имущества последнего». Анучин был оправдан и подал апелляцию⁴⁵. Тем не менее в январе 1907 года Анучина исключают из числа действительных членов Красноярского Подотдела РГО, хотя он и после своего исключения «продолжает держать у себя делопроизводство». Роль Анучина во всей этой истории характеризуется как «агрессивная, прямо-таки до цинизма»⁴⁶.

О деятельности В. И. Анучина в Красноярске и его научных экспедициях 1905 – 1906 годов поведал В. Ю. Григорьев, председатель Красноярского подотдела РГО в 1905 году, в письме к Д. А. Клеменцу от 7 сентября 1906 года:

«Может быть, Вы помните, что, проводя В. И. Анучина в правители дел Красноярского подотдела, я стремился обогатить последний вторым энергичным работником <…> К сожалению, я довольно горько ошибся, так как с появлением на здешнем горизонте В. И. Анучина образовалась в Подотделе довольно удушливая атмосфера интриги и сплетни <…> Мне, признаться, до брезгливости неприятно участвовать во всей этой довольно-таки глупой и пошлой истории, и, конечно, я не стал бы обременять ею Вас, если бы Анучин своим странным поведением делал неприятное только нашему Географическому Обществу: мне кажется, он компрометирует не только его, но и то дело, для которого он ездит в Туруханский край <…>

Прежде всего про Туруханские поездки Анучина рассказывают нечто легендарное. Говорят, напр., что в иных случаях этот «молодой ученый», находясь среди дикарей, надевает костюм с светлыми пуговицами и выдает себя за какого-то тойона, в других случаях он якобы фигурирует в качестве московского профессора Анучина⁴⁷.

Этим рассказам люди, успевшие познакомиться с В. И. Анучиным, склонны верить и видеть в этом господине не столько исследователя, сколько просто-напросто И. А. Хлестакова. Не принимая, однако же, на себя ответственность за рассказанное, я, однако же, не могу не присоединиться к неоднократно слышанному мною недоумению в отношении анучинских исследований. Ведь ему поручено по преимуществу лингвистическое исследование немногочисленного и вымирающего племени для уяснения главным образом происхождения остяков, то есть исследование весьма сложное и, можно сказать, тонкое, которое по плечу далеко не всякому, особенно после наблюдений и предположений Кастрена⁴⁸. Во всяком случае, от исследователя требуется масса энергии, самой точной и скрупулезной работы по исследованию языка как остяцкого, так и других.

Однако же В. И. Анучин живет в Красноярске и в Туруханский край ездит только летом месяца на два, из коих, конечно, не все проводит с остяками. Правда, прошедшею зимою у него жили два остяка, но эти два остяка – малые дети, кои, являясь у Анучина какими-то казачками, едва ли могут развернуть перед исследователем, и притом правильно сколько-нибудь, весь остяцкий лексикон и конструкцию остяцкой речи, тем более что Анучин, до начала своего теперешнего исследования, инородческих наречий, и в частности остяцкого, совершенно не знал. При таких условиях нельзя не натолкнуться на предположение, особенно в связи с не особенно блестящими способностями Анучина и его феноменальной ленью, что в лучшем случае он пользы народоведению не принесет, а, пожалуй, что-либо там запутает»## Архив востоковедов Института востоковедения РАН. Ф. 28. Оп. 2. Ед. хр. 91. Более полно текст этого письма опубликован Л.

1. Азадовская Л. История одной фальсификации // Новый мир. 1965. N 3. С. 213 – 229. Далее – сокращенно (НМ) в тексте, с указанием страницы.[↩]
2. Письма М. Горького к В. И. Анучину. Вступит, статья доцента П. В. Вилькошевского // Труды Самаркандского гос.педагогического института им. А. М. Горького. 1941. Т. II. Вып. 3. Тогда же эти письма (с несколькими изъятиями цензурного порядка) появились в журнале «Сибирские огни» (1941. N 1. Январь-февраль. С. 132 – 142).[↩]
3. Анучин В. Встреча // Литературный современник. 1940. N 1. С. 5 – 11.[↩]
4. Анучин В. Переписка с Владимиром Ильичем // Ленинский путь (Самарканд). 1941. N 18. 21 января. С. 3.[↩]
5. Сибирские огни. 1947. N 2. Март-апрель. С. 102 – 107.[↩]
6. Яковлев Б. Фальсификатор В. И. Анучин // Сибирские огни. 1965. N 11. С. 114 – 126. См. также: Яковлев Б. Ленин в Красноярске. Документальный очерк. М., 1965. С. 129 – 140 (глава «Легенда о Василии Анучине»).[↩]
7. Новый мир. 1993. N 4. С. 247 – 249.[↩]
8. Азадовский К. Дети лейтенанта Шмидта появляются лишь там, где их ждут… Еще раз о письмах, которых не было // Литературная газета. 1994. N 16. 20 апреля. С. 6.[↩]
9. Азадовская Л. В. В. И. Анучин в Сибири. Легенда и факты // Фольклор и литература Сибири. Вып. 3. Омск, 1976. С. 145 – 156.[↩]
10. Никитин Е. Семейная честь или истина? // Новый мир. 1994. N11. С. 247 – 249.[↩]
11. Литвин А. Казанская ссылка // Татарстан (Казань). 1993. N 11. С. 49 – 51.[↩]
12. Никитин Е. Н. Письма М. Горького к В. И. Анучину (История одной публикации) // М. Горький и его эпоха. Материалы и исследования. Вып. 4. М., 1995. С. 171 – 175.[↩]
13. См.: Козлов В. П. Обманутая, но торжествующая Клио. Подлоги письменных источников по российской истории в XX веке. М., 2001. С. 62 – 77, 213 – 214 (глава «Сибирский Пимен», или Несостоявшееся открытие гения В. И. Анучина); Левинтон ГЛ. Статьи из энциклопедии // Труды факультета этнологии <Европейского университета в Санкт-Петербурге> Вып. 1. СПб., 2001. С. 249; Люди и судьбы. Биобиблиографический словарь востоковедов – жертв политического террора в советский период (1917 – 1991) / Подг. изд. Я. В. Васильков и М. Ю. Сорокина. СПб., 2003. С. 35 – 36; и др.[↩]
14. В дальнейшем – сокращенно: Письма.[↩]
15. Горький М. Письма. Т. 1. 1888 – 1899. М, 1997. С. 5. В дальнейшем изложении ссылки на это издание даются в тексте статьи; первая цифра обозначает соответствующий том, вторая – страницу.[↩]
16. Литературное наследство Сибири. Т. 1. Горький и Сибирь. Забытое и найденное. Письма ученых-сибиреведов и писателей М. К. Азадовскому. Новосибирск, 1969. С. 304.[↩]
17. Горький М. Письма в Сибирь. 1930 – 1936 / Сост. СЕ. Кожевников и А. Л. Коптелов. Вступит, статья СЕ. Кожевникова. Иркутск, 1946 (ср. также примеч. 22).[↩]
18. Письмо от 2 октября 1949 года (личный архив К. М. Азадовского).[↩]
19. М. Горький и его эпоха. Материалы и исследования. Вып. 4. С. 174.[↩]
20. Правда. 1941. N 1. 1 января. С. 6.[↩]
21. Груздев И. Письма Горького в Сибирь // Сибирские огни. 1947. N 1. Январь-февраль. С. 201.[↩]
22. См.: Горький М. Письма в Сибирь. 1903 – 1936 / Сост. СЕ. Кожевников и А. Л. Коптелов. Вступит, статья СЕ. Кожевникова. Красноярск, 1948; Горький и Сибирь / Сост. СЕ. Кожевников и А. Л. Коптелов. Вступит, статья СЕ. Кожевникова. Иркутск, 1949; М. Горький и сибирские писатели. Сборник воспоминаний / Сост. С. Кожевников и А. Коптелов. Новосибирск, 1950; Горький и Сибирь. Письма, воспоминания / Сост. СЕ. Кожевников, А. Л. Коптелов. Новосибирск, 1961; и др.[↩]
23. В 1965 году, переиздавая роман «Большой зачин», А. Л. Коптелов устранил (хотя и не полностью) весь «анучинский» сюжет.[↩]
24. Пользуюсь случаем назвать имена Калерии Николаевны Озеровой и Галины Павловны Койранской, редакторов «Нового мира» в 1960-е годы, оказавших Л. В. Азадовской неоценимую помощь, о чем она всегда вспоминала с благодарным чувством.[↩]
25. Архив А. М. Горького (далее – АГ). КГ-п – 5 – 4-1.[↩]
26. Самаркандский областной гос. архив. Ф. 637. Оп. 4. Ед. хр. 12. Л. 1. Амурсана – монгольский князь (XVIII век), пытавшийся создать на территории Монголии самостоятельное государство. Умер в Сибири. Имя Амурсана носил в начале XX века Джалама (Дамби-Джамцан), астраханский калмык, военный и религиозный деятель Западной Монголии, полагавший, что в него вселился дух вождя XVIII века.[↩]
27. Био-библиографический указатель новейшей русской беллетристики (1861 – 1911) // Энциклопедический словарь т-ва Гранат. 7-е изд. Т. XI. СПб., <1914>. Столб. 613.[↩]
28. В 1913 году Анучин сообщал С. А. Венгерову, что родился «в крестьянской семье» (ИРЛИ. Ф. 377. Оп. 7. Ед. хр. 175. Л. 1). «Происхождения из крестьян», – сообщается об Анучине в списках личного состава Казанского Восточно-педагогического института, где Анучин[↩]
29. Петербургский филиал Архива Российской Академии наук (далее – ПФА РАН). Ф. 849. Оп. 5. Ед. хр. 28. Л. 3. Тот же текст (с незначительными разночтениями): Самаркандский областной гос. архив. Ф. 637. Оп. 4. Дело 12. Л. 2.[↩]
30. Из написанного Анучиным автобиографического «предисловия» к пьесе «Красноярский бунт», предложенной им в начале 1937 года Красноярскому краевому издательству (Научный архив Красноярского краевого краеведческого музея).[↩]
31. Цит. по копии в личном архиве К. М. Азадовского. Упоминается Петр Иванович Кузнецов (1818 – 1878).[↩]
32. ГАРФ. Ф. 102. 3 делопроизводство. 1900. Дело 1725. Л. 6.[↩]
33. ПФА РАН. Ф. 849. Оп. 5. Ед. хр. 28. Л. 3. В статье об Анучине, помещенной в Энциклопедическом словаре т-ва Гранат, указывалось, что он был «вольнослушателем» Санкт-Петербургского университета (см. примечание 27).[↩]
34. В одной из автобиографий Анучин сообщает о своем образовании таким образом: «Высшее в СПб. на курсах Лесгафта, на физ. -мат. фак. Петербургского Университета (документов о пребывании в этих Вузах нет)» (Центральный гос. архив Узбекистана (далее – ЦГА Узбекистана). Ф. 1726. Оп. 1. Ед. хр. 1. Л. 2).[↩]
35. См.: РГАЛИ. Ф. 14. Оп. 1. Ед. хр. 4. Л. 2.[↩]
36. Самаркандский областной гос. архив. Ф. 637. Оп. 4. Ед. хр. 12. Л. 25.[↩]
37. Имеется в виду созданный в 1921 году Омский землеустроительный (земельный) институт, преобразованный в марте 1922 года в Сибирскую сельскохозяйственную академию. В настоящее время (после многочисленных переименований) – Омский сельскохозяйственный институт.[↩]
38. Самаркандский областной гос. архив. Ф. 637. Оп. 4. Ед. хр. 12. Л. 2.[↩]
39. Литвин А. Казанская ссылка // Татарстан. 1993. N 11. С. 51.[↩]
40. См.: Протоколы общих собраний Императорского Русского Археологического Общества за 1899 – 1908 гг. Пг., 1915. С. 74, 211.[↩]
41. ПФА РАН. Ф. 177. Он. 2. Ед. хр. 301. Л. 1.[↩]
42. Богораз В. Г. Кастрин – исследователь палеазиатов // Памяти М. А. Кастрина. К 75-летию дня смерти. Л., 1927. С. 101. Критический отзыв В. Г. Богораза «О материалах по изучению языка енисейцев В. И. Анучина» хранится в ПФА РАН (Ф. 250. Оп. 1. Ед. хр. 156. Лл. 3 – 4). Там же (Лл. 5 – 9) – отрицательный отзыв Н. К. Каргера о работе В. И. Анучина по языку енисейских остяков.

    Кастрин (Кастрен) Матвей Александрович (1813 – 1852), лингвист-финнолог, основатель урало-алтайского языкознания. Родом из Финляндии.[↩]

43.    См.: Отчет Красноярского Подотдела Императорского Русского Географического Общества за 1906 год. Красноярск, 1908. С. 4, 6.[↩]
44. См.: там же. С. 8.[↩]
45. Красноярец. 1906. N 2. 29 октября. С. 3 (раздел «Хроника»).[↩]
46. Отчет Красноярского Подотдела Императорского Русского Географического Общества за 1906 год. С. 9.[↩]
47. Анучин Дмитрий Николаевич (1843 – 1923), географ, этнограф и антрополог. Академик (1896). Создатель школы русских антропологов и географов.

    В. И. Анучин не раз выдавал себя за своего знаменитого однофамильца или прикрывался его именем.[↩]

48. См. примеч. 42.[↩]