№2, 2022/Бытовая история

За кулисами литературного текста «Здоровья дар благой»

DOI: 10.31425/0042-8795-2022-2-125-147

Фигура умолчания в литературе: гигиена

Гигиена героев весьма редко попадает в поле зрения авторов литературных произведений. До середины XX века лишь серьезные сюжетные основания могли заставить писателей хотя бы вскользь коснуться вопросов поддержания чистоты; что же касается самой неромантичной стороны повседневного быта людей, то она была полностью исключена из сферы художественного со времен плутовского романа. Некоторые приключенческие романы просто не могли бы быть задуманы, если бы авторы сознательно не абстрагировались от данной темы. Как совершать неизбежные процедуры, летя «пять недель на воздушном шаре»? И страшно представить себе сложность положения дам, пересекающих без всякого багажа Новую Зеландию в «Детях капитана Гранта», если эти дни были для них критическими не только в смысле угрозы со стороны маори.

Любопытно, что художники (во всяком случае, французские) были менее щепетильны в выборе сюжетов и сохранили для нас драгоценные, хотя малопривлекательные стороны истории повседневности. Есть высокохудожественное, отнюдь не скабрезное изображение дамы XVIII века на биде.

Л.-Л.Буайи. Интимный туалет

Единственное объяснение такой странной теме, которое приходит в голову, — это желание художника воспеть свою юную жену наутро после брачной ночи (что, возможно, подразумевает второе название картины: «La rose effeuillée», которое можно понять как «распустившаяся роза»). Впрочем, французские художники теме интимного туалета, в том числе предельно интимного, посвятили немало картин явно не личного содержания. У них есть даже изображения смены того, что в XVIII веке заменяло нынешние прокладки.

Неизвестный художник. Интимный туалет

Тут уж трудно придумать причину выбора сюжета. Есть многочисленные дамы в ванне, в том числе милые и скромные, как у А. Стевенса.

 

А.Стевенс. В ванной

В литературе мы не встретим об этом ни звука. Влияние фигуры умолчания на психологию читателей, воспитанных все-таки чаще литературой, чем живописью, оставим пока в стороне. Попробуем приподнять эту завесу молчания. Не из праздного любопытства. Ведь проблемы гигиены, не упоминаемые, даже не подразумеваемые, тем не менее нередко влияли на поведение героев. То, что могло удивлять читателей позднейших эпох, естественно вытекало из реалий XVIII — начала XX века.

Вопросы банальной чистоты тела достаточно просты. Россия была в наилучшем положении. Вся страна веками «ходила в баню по субботам». Простонародье при этом, однако, не меняло месяцами нижних рубах и источало соответствующие запахи. Но высшие круги с XVIII века более или менее заботились о смене белья, так что их гигиена достаточно удовлетворяла нынешним представлениям. В Европе дело обстояло хуже. Ежедневное мытье в ванне — изобретение денди рубежа XVIII–XIX веков. Онегин (как и его создатель) «со сна садился в ванну со льдом» или летом купался в реке именно «как dandy лондонский». Эта традиция утреннего сидения в ванне, часто холодной, осталась в Англии на века, но касалась только мужчин. Джордж, герой Дж. К. Джерома из романа «Трое в лодке, не считая собаки», встав однажды по ошибке среди ночи, приняв ванну и выйдя из дому, не пожелал потом снова ложиться, «подумав, что придется второй раз одеваться, бриться и брать еще одну ванну» (здесь и далее роман цитируется в переводе М. Салье). Второй раз бриться через три часа кажется излишним усердием, но снова принимать ванну действительно было желательно. Постели с толстыми перинами и одеялами в нетопленых спальнях создавали к утру крайне неприятные ощущения липкости тела.

Обычно принимали ванну и вечером. У Лермонтова герой одноименной поэмы Монго, дерзкий и небрежный к своей внешности красавец, «ходил немытый целый день». Это следует понимать, естественно, не как пренебрежение чистотой, а как мытье всего раз в сутки, что казалось в высшем обществе явно недостаточным. Но в небогатых семьях среднего класса ежедневная ванна превращалась в фарс из соображений экономии угля на нагрев воды. В семье Лоуренса Оливье, например, сначала мылся отец, потом — в той же воде! — дети по убыванию возраста [Коттрелл 1985: 48]. Мать Агаты Кристи полагала такое мытье в общей ванной негигиеничным, сохраняя верность переносным индивидуальным ваннам без проточной воды (гигиеничнее, на нынешний взгляд?) [Кристи 1997: 25]. Специальные ванные комнаты в квартирах начали делать в крупных городах лишь в конце XIX века. До того холодный водопровод заканчивался обычно на кухне. Если же и была ванная комната, пользовались ею либо редко, раз в неделю (как в России, да и то чаще шли в баню), либо анекдотично, в духе семейства Оливье. Пока была жива мать семейства, какой по счету стояла она в этой очереди?

Может быть, не стояла вовсе. Англичанки тех же лет ограничивались кувшином на туалетном столике (французские художники во весь XIX век писали бесчисленные картины дам перед умывальным столиком) и изредка — раз в несколько месяцев — сидячей переносной ванной в спальне у камина. По сути это напоминало мытье в шайке, когда горничная обливала сверху из кувшина присевшую хозяйку.

Мытье волос при этом не предполагалось. Их начали поддерживать в чистоте только примерно со второй половины XIX века, чему способствовало постепенное распространение водопровода в городах. Из кранов текла только холодная вода, поэтому туалетные столики и кувшины не вывелись, но наличие слива в самом доме облегчало труд слуг и позволяло эксплуатировать их чаще. Белье тоже меняли не так уж часто. Истинная леди должна была надевать «чистое белье перед поездкой по железной дороге на случай катастрофы» [Кристи 1997: 27]. Неприлично выставлять напоказ посторонним несвежее белье, даже будучи уже хладным телом.

А между тем большие ванны красного дерева существовали веками. Но они требовали столько горячей воды и так трудно опорожнялись, что оставались предметом почти королевской роскоши. Сидение в такой ванне использовалось не для омовения, а для релаксации с соответствующими атрибутами: дамы в рубашке, украшениях, с чашечкой кофе или шоколада и т. п., что охотно рисовали художники. Мужчины сибаритствовали не реже, если не чаще, но их не почитали интересным рисовать.

Даже в Америке, которая во многих отношениях лидировала в смысле гигиены, Том Сойер в 1830-е годы умывался раз в неделю перед воскресной школой, а мылся ли — история умалчивает. Зато купался в реке. Вероятно, его примерный брат Сид и тетя Полли умывались чаще, но никогда не купались. Настоящее мытье, кроме купания летом в реке, было действительно редкостью. Дорого греть воду, неудобно обливаться в шайке-ванночке, в тесном доме это трудно организовать, на дворе — неприлично, а душевая будка вроде дачной еще не была придумана за неимением душа.

Хуже всего гигиена была во Франции и в южной Европе. В романе Теофиля Готье «Капитан Фракасс» юная возвышенная героиня приводит себя в порядок после многомесячных скитаний в повозке театра. Хотя сюжет отнесен к XVII веку, автор еще менее ставил задачу исторического бытописания, чем его великий современник А. Дюма, и, описывая туалет девушки, исходил из реалий своего XIX века. Он живописует, как она целомудренно быстро переменила белье, распустила, распутала волосы и надушила их бергамотовой эссенцией, — и это все. Ни капли воды и ни звука о мыле. И их действительно не употребляли во Франции почти до конца XIX века, заменяя одеколонами, духами и прочими душистыми эссенциями, а в тяжелых случаях — сильнейшим мускусом. Американцам, приезжавшим в Париж, бросались в глаза грязные волосы француженок, контрастировавшие с привычным им уже уровнем гигиены в передовой в этом отношении Америке.

Может показаться, что чрезвычайно популярные с XVIII века минеральные воды, которым обязаны свои расцветом Бат, Карловы Вары (Карлсбад), Баден-Баден, Липецк, Пятигорск и десятки других известных курортов, в некоторой степени заменяли омовения. Но ванны в таких местах принимали в полном парадном туалете, в париках и треуголках, кринолинах и турнюрах — смотря по моде! Степень полезности таких процедур оставим на усмотрение медиков. Их крайнюю неприятность и полную гигие­ническую бесполезность, даже вредность, ибо сидели полдюжины персон в одном источнике, поймет любой. В художественной литературе поездка на воды рассматривалась по большей части как светское развлечение, лечебные свойства вод вечно подвергались сомнениям и прямо отрицались. Неудивительно.

Единственная область личного туалета, весьма часто попадавшая на страницы романов и даже на сцену в пьесах, — это бритье. Тот факт, что до 1950-х годов мужчины пользовались опасными бритвами, имел серьезные психологические последствия и нередко становился существенной составляющей сюжета. Любой мужчина, даже в эпоху моды на бороды, имел бритвенный прибор и регулярно им пользовался. Однако идеально побриться самому было затруднительно. Отсюда широкая популярность цирюлен, даже в сельской местности. Цирюльня — мужской центр сплетен, как чайная (или колодец) — центр женский. И цирюльник весьма часто встречается в художественной литературе. От Партриджа в «Истории Тома Джонса, найденыша» Г. Филдинга (1749) до парикмахера (но фактически именно цирюльника) Дрыжика в «Ходе белой королевы» Л. Кассиля (1956) — это единый образ. В последнем случае можно бы заподозрить прямое или бессознательное подражание, но изображения цирюльников абсолютно схожи во всех странах и во все века. Фигаро в «Севильском цирюльнике» — предельное воплощение типа. Это должен быть болтун, весельчак, заведомо безобидный малый. При этом непременно трезвенник! И не случайно! Мрачный цирюльник по определению не мог бы привлечь ни одного посетителя. А пьяница вовсе немыслим в этой профессии.

Клиент садился в кресло в позе пациента зубного врача, голову откидывал далеко назад, подставляя горло под бритву и даже не видя действий мастера. Бритва — острейше наточенный с одной стороны инструмент длиной в 20–30 см и шириной лезвия в 3–4 см. Малейшая ошибка цирюльника… А вдруг он сойдет с ума или со злости решит расправиться с посетителем из личных побуждений? Так легко оправдаться случайным толчком из-за скользкого пола! Понятно, что мрачный нелюдим отпугивал бы всех. Отсюда же исключительное значение камердинеров в доме. Легкая рука на бритье и полная лояльность к хозяину — их непременное качество. Даже Фигаро начал что-то замышлять против господина не раньше, чем сменил бритву на ключи управителя замка. Неудивительно, что у тиранов камердинеры и брадобреи нередко становились фаворитами (от Оливье-Дьявола при Людовике XI до Кутайсова при Павле I). Человеку, который минимум один раз в день имеет возможность перерезать тебе горло и не пользуется ею, станешь доверять и в других случаях! По сути, это единственное лицо, со стороны которого перестаешь опасаться покушений.

Даже при наличии камердинера, денщика и подобных слуг бритвенный прибор находился в гардеробной джентльмена или ехал в его личном багаже (а не в багаже слуги). Иными словами, и у бедных, и у богатых он всегда был под рукой. И это общедоступное острие — которое сейчас восприняли бы как страшное холодное оружие при таможенном досмотре! — становилось удобнейшим средством перерезать горло себе или спящему соседу по комнате. Самоубийство любым другим способом совершали разве только из желания, считающегося у психологов очень характерным, не причинять себе лишних мучений. Зачем искать пистолет, нож или веревку, когда бритва всегда при тебе?

Но любопытно, что бритва никогда не фигурирует как орудие убийства женщин. Их можно утопить, застрелить, отравить, заколоть, столкнуть в пропасть, даже зарубить топором… что угодно, но не схватить за волосы и полоснуть по горлу. Вероятно, почти бессознательно писатели-мужчины не соотносили бритву с женским полом, а писательницы, даже сочинительницы детективов, просто о ней забывали. Впрочем, и в обычной жизни бритву против женщин, насколько можно судить, направляли гораздо реже, чем можно было бы допустить при ее широчайшем распространении и привычке считать невинным предметом домашнего обихода.

Появление безопасных бритв в 1950-е годы истинные мужчины восприняли с презрением, поскольку изначально она была изобретена ради дамских нужд в эпоху, открывшую ноги и прочие части тела на пляжах и в общественных местах. «Хилая дамская бритвочка» упоминается даже в литературе 1960-х годов. И все-таки опасные бритвы исчезли со скоростью, которую следовало бы сделать темой отдельного историко-психологического очерка. А с нею исчезли цирюльники из жизни и литературы. Истинные «мачо» обращались сразу уж к электробритве, поскольку при ее тогдашнем несовершенстве она грозила смертью от электрошока.

Общей проблемой обоих полов были зубы. Зубные щетки и порошки существовали с конца XVIII века. Их употребляли денди (опять-таки у Онегина «щетки тридцати родов» лежали из подражания лондонским эталонам моды). Однако в России ими чистили зубы посуху, что заставило известного тогда популяризатора медицины и гигиены князя Парфения Енгалычева заявить: «Чищение зубов щеткою или трение есть весьма худой метод» [Енгалычев 1994: 121]. Зубной порошок существовал не менее чем с начала XIX века. Байрон требовал от своего издателя Дж. Мюррея, вечного исполнителя любых поручений, присылать ему в Италию зубной порошок, который там нельзя было достать [Байрон 1965: 147, 151]. Однако он был малоизвестен не только в Италии или России, но даже в самой Англии. Современник Байрона Э. Бульвер-Литтон в своем позднем романе «Кенелм Чиллингли» (1870) вывел персонажа, чрезвычайно заботившегося о зубах: «Для многих бедствий есть утешение, но при несварении желудка и зубной боли вас не утешит уже ничего» (перевод под ред. Д. Горфинкеля). Для защиты зубов этот представитель лондонского высшего общества не знает иного средства, как избегать сладкого, горячего и пить только холодную воду! О чистке зубов речи почему-то нет. В результате хорошие зубы были достоянием немногих счастливцев. Такова, например, княгиня Зайн-Витгенштейн, урожденная Леонилла Барятинская, прожившая 102 года (1816–1918) и впервые обратившаяся к дантисту в 90 лет!1

Но подобное везение и сейчас весьма редко.

Иной раз только белые зубы и чистая кожа лица («хороший цвет лица», как тогда говорили, имея в виду отсутствие прыщей и прочих дефектов) делали даму фавориткой короля, несмотря на прочие бесчисленные недостатки (как Луизу де Лавальер). По этой же причине так юны героини и часто герои романов. Старше их делать нельзя.

  1. О ней см.: [Цимбаева 2008: 97–98].[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №2, 2022

Литература

Байрон Дж. Дневники. Письма / Перевод с англ. З. Е. Александровой. Изд. подгот. З. Е. Александрова, А. А. Елистратова, А. Н. Николюкин.
М.: Наука, 1965.

Енгалычев П. Важнейшие наставления о предупреждении болезней и хранении своего здравия. М.: Журнал «Диалог», 1994.

Жихарев С. П. Записки современника. М., Л.: АН СССР, 1955.

Записки императрицы Екатерины Второй / Перевод с подлинника,
изданного Императорской Академией наук. М.: Орбита, 1989.

Коттрелл Дж. Лоренс Оливье / Перевод с англ. А. Д. Ципенюк. М.:
Радуга, 1985.

Кристи А. Автобиография / Перевод с англ. В. Чемберджи, И. Дорониной. СПб.: Лимбус-Пресс, РИК «Культура», 1997.

Цимбаева Е. Н. Русский католицизм. Идея всеевропейского единства в России XIX века. М.: ЛКИ, 2008.

Цитировать

Цимбаева, Е.Н. За кулисами литературного текста «Здоровья дар благой» / Е.Н. Цимбаева // Вопросы литературы. - 2022 - №2. - C. 125-147
Копировать