«Я человек жизни, и только жизни, земной, человеческой…»: Е. Аспиз. Воспоминания о М. П. Арцыбашеве; Письма М. П. Арцыбашева. Публикация М. Аспиз

Имя и творчество Михаила Петровича Арцыбашева (1878 – 1977) только теперь, в связи с переизданием его произведений (хотя, далеко не в полном объеме), возвращаются к читателям. Вряд ли будет преувеличением сказать, что последние обозримые десятилетия Арцыбашева знали в основном понаслышке и упоминался он в литературоведении лишь как автор «порнографического» романа «Санин» (1907), в свое время принесшего ему широкую известность. Упоминался Арцыбашев чаще всего вкупе с А. П. Каменским, автором столь же нашумевшего, как и «Санин», рассказа «Четыре», благодаря чему за Арцыбашевым на долгие годы прочно утвердилась репутация писателя-порнографа.

Современная Арцыбашеву критика зачастую объявляла его «королем порнографов», «бульварным писателем». Автором особенно разгромной и даже скандальной статьи об Арцыбащеве был один из самых «драчливых» критиков эпохи – К. И. Чуковский¹, которому оскорбленный и скандализированный писатель послал вызов на дуэль, но она, к счастью, не состоялась. Вместе с тем надо сказать, что в тогдашней критике не всегда были одни ругательные оценки творчества Арцыбашева, признавался и его «бесспорный талант». По выражению А. А. Блока, Арцыбашев был одним из «идолов» русской литературы начала XX века, и в статье «О реалистах» он отметил такие произведения М. П. Арцыбашева, как «Кровавое пятно» и «Человеческая волна» (1906), в качестве наиболее удачных из ряда произведений о революции 1905 года. Показательно, что Л. Н. Толстой, как правило, негативно относившийся к современной художественной литературе, к творчеству своих младших современников, весьма сочувственно отозвался о творчестве М. Арцыбашева: «…у Арцыбашева работает – и самобытно – мысль, чего нет ни у Горького, ни у Андреева… Простой талант без содержания у Куприна; у Арцыбашева и талант и содержание» ². Особенно нравилась Толстому повесть Арцыбашева «Смерть Ланде» (1904), в определенной мере созвучная идеям толстовства. Но в то же время Толстой упрекнул Арцыбашева в том, что в романе «Санин» он не показал никакой духовной жизни.

В «Санине» Арцыбашев стремился изобразить своего рода «героя времени», – ив самом деле, с легкой руки В. В. Воровского (статья «Базаров и Санин»), арцыбашевский герой в известном смысле оказывается в одном ряду с Онегиным, Печориным, Базаровым.В других своих повестях и рассказах («Пропасть», «Тени утра», «Подпрапорщик Гопопобов» и в особенности «У последней черты» (первоначальное название «Клуб самоубийц») Арцыбашев с большой художественно-психологической убедительностью показал внутренний мир человека, находящегося на пороге смерти, накануне самоубийства. Смертью в произведениях Арцыбашева как бы проверяются духовные возможности человека, и в этом плане он во многом сближается с Леонидом Андреевым, с пронзительной силой изображавшим трагизм человеческого существования и человека на грани перехода в вечность.

Обращался Арцыбашев и к драматургии, правда, не всегда удачно. Персонажи его драм несколько статичны, о чем сам писатель говорил С. Н. Сергееву-Ценскому. Однако его пьеса «Ревность» (1913), упоминающаяся в публикуемых письмах к Е. М. Аспизу, в течение нескольких лет с большим успехом шла на сценах многих театров.

Спустя несколько лет после Октябрьской революции, в 1923 году, Арцыбашев эмигрировал в Варшаву, где им был издан сборник «Под солнцем», составленный из произведений, написанных в России. В одноименном рассказе писатель как бы предвещает гибель всей цивилизации и культуры в результате осуществления мировой революции. Незадолго до смерти Арцыбашев написал мемуарно-автобиографическую книгу «Записки писателя», содержащую интересные характеристики литературной среды начала века, портреты писателей-современников, размышления о собственной писательской судьбе. В свою очередь современники, хорошо знавшие писателя, оставили мемуарные зарисовки Арцыбашева – писателя и человека. В них предстает в значительной мере характерный образ писателя конца XIX – начала XX века, по своему внешнему облику несколько похожего на провинциального врача или учителя. «По внешности это был маленького роста чахоточный молодой человек… – читаем в воспоминаниях С. Г. Скитальца, – с неприятно звучавшим, несколько гнусавым голосом. Правда, лицом он был недурен, но лицу своему с холеной, подстриженной бородкой и подкрученными маленькими усиками, желая хоть отчасти походить на «автора Санина», он старался придавать фатоватый оттенок, что, однако, ему мало удавалось… Несколько странная, демократическая его наружность с заметным физическим недостатком; вероятно, мало импонировала «роскошным женщинам» сакинского типа, которых Арцыбашев неизменно выводил в своих произведениях и к которым стремился в жизни, но никогда не имел успеха, за что мстил им в своих романах, рассказах и пьесах. Физически обиженный природой и вместе одаренный духовно, болезненно самолюбивый и несчастливый в личной жизни, он, вероятно, уже вследствие своих природных данных был всегда склонен к пессимизму» ³. В то же время Арцыбашев вел довольно бурный и богемный образ жизни знаменитого писателя, получающего огромные гонорары.

Публикуемые воспоминания Е. Аспиза значительно дополняют представление о писательском и человеческом облике Арцыбашева живыми и колоритными подробностями, а также содержат ценные сведения о его литературных взглядах и вкусах (приоткрывая этим совсем мало известную сторону творческой личности писателя), о его отношениях с современниками⁴.

Письма М. Арцыбашева к Е. Аспизу, публикующиеся по подлинникам, хранящимся в Отделе рукописей ГБЛ, относящиеся к середине 1910-х годов, хорошо освещают его литературно-общественную позицию, которая, надо сказать, выглядит достаточно современно и актуально; интересны его оценки литературных явлений, а также собственных произведений и замыслов, прежде всего пьесы «Ревность».

А. РУДНЕВ

ВОСПОМИНАНИЯ О М. П. АРЦЫБАШЕВЕ

Михаил Петрович Арцыбашев (1878 – 1927) приехал в Балаклаву после появления его большой нашумевшей повести «Санин» ⁵, Повесть имела успех у большого круга читателей, и имя Арцыбашева стало популярным. Многих удивляло, что такая повесть напечатана в «Мире Божьем» ⁶, журнале передовом, с марксистским социал-демократическим направлением. В связи с этим вспоминается следующее.

Когда я бывал в Питере в 1907 году у Куприных, я узнал, как после разгрома революции резко упала подписка на журнал «Мир Божий», как издательство терпело финансовый кризис, и я понял, что редакция поместила эту повесть с расчетом, что это вызовет увеличение подписки и продажи журнала. Припоминается мне такой эпизод: пришел я однажды к Куприным. Вижу, стол как-то особенно роскошно сервирован, Александр Иванович и Мария Карловна ждут появления важного гостя. Открывается дверь, и входит пожилой гражданин невысокого роста, в длинном сюртуке, с лицом благообразным не то купца, не то подрядчика. Александр Иванович бросился ему навстречу, радостно и с особым уважением подвел его к хозяйке, усадил. Так же приветливо обращалась к нему Мария Карловна. Во время обеда Александр Иванович в тостах выражал восхищение широкой, благородной русской натурой этого гостя и много говорил ему приятного. Я все время думал, кто это может быть? По виду он не был похож ни на кого из известных писателей, художников. Отдельные реплики его были мало выразительны для особо выдающегося человека. Через несколько дней я спросил у Марии Карловны, кто был этот важный гость. Она сказала: «Это был Мешков, владелец многих волжских пароходов, меценат, один из поддерживающих издание «Донской речи». После обеда я уединилась с ним в кабинете, изложила ему наши финансовые затруднения и просила его прийти нам на помощь, ссудить нам на издание пару тысяч. Он ответил, что согласен дать денег даже двойном размере, но с условием, чтобы журнал изменил свое направление, чтобы в редакцию был введен Пешехонов⁷. Я сказала, что об этом не может быть и речи, и мы расстались», – закончила Мария Карловна со слезами на глазах.

Я, как и некоторые другие представители немногочисленной группы местной балаклавской интеллигенции, стал часто встречаться с М. П. Арцыбашевым, как вследствие его охотных бесед о литературе, философии, так и из-за любви его к игре в шахматы, к чему и у нас был большой интерес.

Арцыбашев приехал с дамой, которую он нам представлял как жену. Странным нам казалось, что у него такая жена. Нельзя было сказать, что у нее некрасивое лицо, но во всей ее фигуре, движениях, глазах было как-то мало женственности, фигура слишком крупная, без характерной для женщин округлости, с большими ступнями. Одета она была богато, но безвкусно. В квартире, где они поселились, был беспорядок, не чувствовалось женской руки, которая придает уют жилью. При сервировке стопа тоже был беспорядок, который можно видеть только в мужских холостяцких общежитиях. Она была бездетна и как-то равнодушна к детям, которые были в соседстве. Она мало принимала участия в беседах об искусстве, литературе, которые часто вел ее муж со своими гостями. Нам с ней было неинтересно. М. П. был к ней очень привязан, как бы подчинен ей в бытовом отношении, и для него как будто не существовали другие женщины. «Вот тебе и Санин!» – говорили мы.

При первом же знакомстве с Арцыбашевым обращала на себя внимание его тугоухость. Это осталось у него после какой-то болезни в детстве, что, по-видимому, наложило большой отпечаток на всю его жизнь, на его умственный и эмоциональный характер, его кругозор. Этим можно объяснить и то, что он жил как будто вне жизни, никогда не был в гуще жизни, никогда не бывал ни на каких собраниях. До него даже при индивидуальном разговоре иногда не доходили отдельные слова, интонации, которые часто больше говорят, чем слова. Он, видимо, от этого страдал, но утешал себя тем, что стал считать, что это важно для обыкновенных людей, а талантливые люди всё находят вглубине своей души. Окружающее для них не важно.

Много раз я был свидетелем того, как к нему приходили, как к литератору, интеллигентные, красивые женщины (часто курсистки, учительницы и др.). Это не вызывало у него оживления, интереса. Он почти не смотрел на них, говорил вяло и был доволен, когда они уходили. Любопытен был такой случай. Зашла к нему одна артистка драмы. Я ее знал. Она была и внешностью мало интересна, и духовно мало развита. Когда она ушла, Арцыбашев мне говорит: «Какая интересная женщина». Я удивился и спросил, чем она интересна, никогда не находил ничего интересного в ней. М. П. немного задумался и потом сказал: «Знаете, у нее голос ясный, ко мне доходили все ее слова и интонации. Мне было это приятно, и я относил все это к тому, что она интересный человек, а что говорила она, правда, мало интересно».

Я и еще один мой приятель, Стояновский, стали часто бывать у Арцыбашева, играли с ним в шахматы и бесконечно беседовали. Арцыбашев развивал свои взгляды, критиковал всех признанных литераторов: Толстого, Горького, Андреева, Куприна и других.

У него было полное игнорирование исторического мышления. Не принималось во внимание, как вырабатывалась та или иная идея, то или иное этическое понятие в ходе закономерного развития истории человечества. Все решалось на основании его личных чувствований и умозрений. Остальное все отрицалось. Это был какой-то, я бы сказал, гимназический нигилизм. Раз это многие признают – значит, это ерунда. Характерен такой факт: женщина, с которой он жил теперь, была родной сестрой его бывшей жены. От первой жены у него был ребенок. Не знаю, каким образом его первая жена узнала мой адрес (вероятно, от приятелей М. П., которые иногда приезжали к нему на пару дней). Только вдруг я получаю письмо. Это было во второй или третий его приезд в Балаклаву. Она мне писала: «Я знаю, что Вы дружите с Михаилом Петровичем и что он хорошо относится к Вам. Вы, конечно, не могли не заметить, что женщина, с которой он сейчас живет, плохо действует на его талант и что жизнь с ней (к сожалению, моей сестрой) грозит полным увяданием его таланта. У него растет замечательный наш мальчик, и если бы он вернулся опять а свою семью, то, несомненно, он бы снова воскрес для творческой работы. Обращаюсь к Вам за содействием его возврата к нам. Может быть, мне с сыном приехать поближе к Вам, и Вы заведете его к нам».

Я ответил, что я не настолько близок к Михаилу Петровичу, чтобы касаться его интимной жизни, а поэтому ничем не могу ей помочь. Но через некоторое время, гуляя с М. П., я сказал ему: «Знаете, мне кто-то сказал, что у вас есть сын. Интересно, вы любите его?» Он ответил: «Он очень интересный мальчик, я бы любил его, если б он был не мой, но сознание, что я должен любить его потому, что он мой, охладило меня к нему, и я вырвал его из души моей».

Слушать М. П. было интересно. Вы могли не соглашаться с ним, но он все говорил так темпераментно, ярко, своеобразно, увлекательно и оригинально, что было интересно, хотя в корне это было неверно по-вашему. В своих разговорах он часто возвращался к вопросу о незначительности духовной жизни женщины. Вспоминается мне один курьезный эпизод. Однажды я возвращался с М. П. после театра на извозчике из Севастополя в Балаклаву. Была чудная ночь. Луна светила вовсю, горы, сады, аромат и пр. Арцыбашев говорит на свою обычную тему: «Я ума у женщин не ищу. Если мне хочется говорить с умным человеком, буду говорить со Столпнером⁸, с вами, Стояновским, а в женщине меня интересует только фигура, изящество, темперамент, красота лица, грациозность движений и пр.». «Представляете себе, – возразил я, – что с вами сейчас вместо меня сидит вот такая изящная женщина, сидит она рядом в такую красивую ночь и вдруг она скажет такую чушь, что прямо уши у вас завянут». «Зачем же ей говорить, пусть молчит», – отвечает М. П. «Где же вы найдете глупую женщину, которая будет молчать?» – сказал я. «Убили вы меня, мне крыть нечем», – закачал головой М. П.

Я помню выступление бывшего секретаря Толстого Н. Н. Гусева об отношении Толстого к разным литераторам своей эпохи, где он говорил о резко отрицательном отношении Толстого к Арцыбашеву. Но вот что было. Однажды М. П. показал мне письмо. В Москве было общество вегетарианцев. Оно имело свой доступный для всех вегетарианский ресторан и выпускало свой журнал, пропагандирующий вегетарианство. В письме от этого общества было написано: «Уважаемый Михаил Петрович! Мы обратились к Льву Николаевичу с просьбой дать нам статью для нового журнала. Толстой нам ответил, что он уже писал о вегетарианстве и ничего нового прибавить не может, но посоветовал нам обратиться к Вам, чтобы Вы разрешили нам напечатать Ваш рассказ «Кровь», считая, что этот рассказ хорошая талантливая проповедь вегетарианства. Вот мы и просим Вас разрешить напечатать этот рассказ в нашем журнале. Заплатить Вам за это ничего не можем. Журнал не приносит нам дохода. Мы его и без денег стараемся распространять».

Мих. Петр, говорит мне: «С какой стати я позволю без денег, я не вегетарианец». «Знаете что, – сказал я, – разрешите им напечатать этот рассказ, но с условием, чтобы они выслали вам подлинник письма Толстого». «Это идея», – сказал Арцыбашев. И через некоторое время я видел это письмо, собственноручно написанное Толстым, с его подписью.

Арцыбашев несколько лет подряд приезжал в Балаклаву, где живал помногу месяцев, уезжая только зимой на несколько месяцев в Москву. Написал за это время несколько небольших рассказов, а потом более значительную повесть «У последней черты». В последнее время он стал жаловаться, что не пишется. Во время своих отъездов он часто писал мне письма, тоже полные жалоб на свое духовное состояние и критического отношения ко всему окружению⁹.

Когда в течение продолжительного времени он не мог ничего написать, то решил, что все это потому, что женщина, с которой он сейчас живет, перестала его вдохновлять, что ему нужна другая женщина. Он предложил своей жене расстаться с ним, отдал ей все бывшие у него деньги, что-то, около 20 тысяч рублей, на что она, по-видимому, охотно пошла.

1. К. И. Чуковский, От Чехова до наших дней, СПб. – М., 1908, с. 119 – 134.[↩]
2. Л. Н. Толстой, Полн. собр. соч. (Юбилейное), т. 57, с. 20[↩]
3. С. Г. Скиталец, Избранное, М., 1988, с. 495.[↩]
4. Автор этих воспоминаний – врач Евсей Маркович Аспиз (1877 – 1968) – встречался и дружил со многими интересными людьми. Он оставил воспоминания о них. В «Вопросах литературы» за июнь 1990 года опубликованы, его воспоминания о С. Г. Скитальце.[↩]
5. «Санин» был напечатан в журнале «Современный мир», 1907, N 1 – 5 и 9.[↩]
6. Издательницей и членом редколлегии этого журнала была жена А. И. Куприна Мария Карловна. Этот ежемесячный литературный, политический и научно-популярный журнал с осени 1906 года выходил под названием «Современный мир».[↩]
7. Алексей Васильевич Пешехонов (1867 – 1933) – общественный деятель, публицист, один из лидеров партии народных социалистов. Министр продовольствия во Временном правительстве. В 1922 году выслан из СССР.[↩]
8. Борис Григорьевич Столпнер (1871 – 1937) – философ, переводчик Гегеля.[↩]
9. Совершенно случайно при нашем переезде в 1959 году на новую квартиру были обнаружены письма Арцыбашева. Они были переданы в Рукописный отдел Ленинской библиотеки (об этом в «Записках отдела рукописей Государственной Библиотеки СССР им. Ленина», М., 1959, вып. 21, с. 126; 1960, вып. 23, с. 111). В дополнение к ним Е. Аспиз и решил написать воспоминания об Арцыбашеве. К сожалению, очень много писем от Куприна, Арцыбашева, Скитальца было уничтожено в 30-е годы из-за боязни обвинения в связях с эмигрантами.[↩]