Высокий долг писателя. Беседа Чингиза Айтматова с Фаиз Ахмад Фаизом

25 лет назад, в октябре 1958 года, в Ташкенте состоялась Первая конференция писателей Азии и Африки. В этом представительном форуме приняли участие делегаты из 37 стран Востока и гости и наблюдатели от 13 государств Европы и Америки.

За четверть века Ассоциация писателей Азии и Африки прошла трудный путь борьбы и побед.

Пакистанский поэт Фаиз Ахмад Фаиз и советский прозаик Чингиз Айтматов имеют право относиться к юбилею Ассоциации как к своей личной дате – оба принимали активное участие в ее деятельности на всем протяжении существования Ассоциации, для обоих укрепление единства афро-азиатских писателей в борьбе за ликвидацию последствий колониализма и установление взаимоотношений равенства и дружелюбия между народами – часть биографии.

Сейчас Фаиз Ахмад Фаиз, лауреат Международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами», – главный редактор ежеквартальника «Лотос», органа Ассоциации писателей стран Азии и Африки.

В канун юбилейной конференции в Ташкенте Фаиз Ахмад Фаиз и Чингиз Айтматов встретились, чтобы побеседовать «о времени и о себе».

Ч. А. Оказывается, прошла уже четверть века с тех пор, как писатели Азии и Африки в первый раз собирались в Ташкенте. Помню, тогда это было очень большим событием для нас. И вот уже 25 лет как существует и действует наше литературное движение.

Афро-азиатские писатели объединились с тем, чтобы сообща искать пути к выравниванию диспропорции в развитии народов, возникшей как прямое следствие эпохи колониального господства. Теперь с особой очевидностью понимаешь, что та конференция, проводившаяся в Ташкенте в 1958 году, была делом действительно историческим, ибо неизбежность перемен во взаимоотношениях между народами земли была уже на повестке дня. Четверть века – срок, конечно, немалый в человеческой жизни, а мы с вами, дорогой Фаиз, знакомы уже почти столько же лет. Я считаю такое долгое дружеское общение людей даром судьбы. На протяжении этих лет мы с вами часто встречались, много беседовали, иногда спорили, но все же чаще было сходство взглядов на нашу жизнь, на проблемы нашего ремесла. Есть все-таки магия чисел, и число 25 заставляет с повышенной пристальностью всмотреться в прожитое и пережитое, оглянуться на пройденное, поразмыслить над тем, куда и как идти дальше. Жизнь никакой магии не подвластна, она продолжается и продолжает ставить перед нами все новые задачи, так что подведение итогов всегда ведет к составлению планов на будущее. Фаиз, вы – один из основателей движения писателей Азии и Африки, так, может быть, мы и начнем наш разговор с того, что попробуем заново осмыслить, с чего мы начинали и к чему пришли сейчас?

Ф. А. Ф. Хорошо, попробуем. Размышления над тем, как жить дальше, всегда заставляют беспристрастно оценить то, что имелось раньше. Согласитесь, эта четверть века была очень плотно насыщена большими событиями в мире, чрезвычайно большими, изменившими и мир, и всех нас в нем. Наше движение, как вы только что сказали, конечно же, образовалось в результате крушения колониальных империй, в ту пору, когда империализм, не теряя времени, начал действовать, как говорится, с фланга – с позиций неоколониализма: уйдя формально, империализм оставлял свои корни на местах, создавал сферы экономического, культурного подавления. Это вызвало ответную реакцию – сплочение прогрессивных сил на новом уровне. Из всей совокупности факторов, вызвавших к жизни объединение писателей бывших колоний, самым важным мне лично кажется становление нового сознания, сознания людей, добившихся права жить самостоятельно после долгого подавления их свободы. Именно это сознание, общее для всех нас, тех, кто вырвался из этого ярма, вместе с необходимостью немедленно взяться за решение ряда сходных проблем, оставленных колониализмом, побудило писателей Азии и Африки объединить свои силы. Общность же проблем, порожденных вторжением иноземной культуры в культуры национальные, дает основания рассматривать многообразие литератур Азии и Африки как некое единство. Четверть века назад афро-азиатским писателям предстояло оценить состояние своих самобытных культур, – причем в контексте современности, – понять роль и место языков и культур бывших колонизаторов в культурном развитии Азии и Африки, определить свое отношение к гибридным культурам – результату столкновения Востока и Запада… Перечень проблем можно продолжить, но дело не в нем – речь шла о необходимости скорейшей духовной деколонизации, одном из важнейших и сложнейших аспектов деколонизации вообще. Объединение усилий и обмен опытом были диктатом времени.

Ч. А. Я хотел бы добавить к этому, что как раз в то время человечество приблизилось к историческому осознанию необходимости расширения контактов, в том числе, и, быть может, прежде всего, контактов в области культуры. Начиналась закладка основ контактов нового типа – не стихийных, а организованных. Притом, что народы освобождающихся стран испытывали куда большую потребность в них – им ведь предстояло проломить стену вековой колониальной изоляции, – аналогичные процессы шли во всем мире, благо появились новые технические возможности для осуществления новых связей: всепроникающие средства массовой информации, транспортные средства, целая инфраструктура, предназначенная для общения людей и народов друг с другом. И самое главное: появилось понимание того, что история человеческого развития вступила в фазу, когда уже больше невозможно изолированное существование народов. Уж не говоря об историческом прошлом, на нашей собственной памяти различные общества могли жить, практически не соприкасаясь друг с другом или поддерживая выборочные контакты. Ну, а сейчас мне кажется, что многосторонняя взаимозависимость народов земли превратилась в определяющий фактор эпохи. Поистине теперь никто не остров…

Ф. А. Ф. Значит, Афро-азиатская ассоциация писателей своим существованием отвечает духу времени. Вы знаете, что уже в глубокой древности были хорошо налаженные торговые связи между различными географическими регионами Азии и Африки, а ладьи и караваны, перевозя товары, всегда перевозят и культурные ценности. Иные из торговых путей были весьма протяженными, например великий шелковый путь, пролегавший от Китая до Средней Азии, путь, соединявший Индию с Египтом, путь суданского золота и т. д. Сейчас бесполезно гадать, как сложилась бы мировая культура, если бы традиционные связи внутри Азии и Африки, так же как естественные связи Востока с Западом, не были насильственно оборваны колониализмом. Но, как известно, история – это осуществленная вероятность. На месте разветвленных культурных связей и взаимовлияний был оставлен только один контакт: метрополия – колония. Победители – побежденные. Это привело к задержке роста традиционных культур покоренных народов, каждая из которых застыла на том уровне развития, на каком ее застигло колониальное вторжение. И это привело к появлению гибридной культуры, как правило, не выходившей за пределы элиты, получившей образование на западный лад и отчужденной от своих национальных корней, а часто – и от родного языка. Писатель оказывался в двойном кольце отчуждения – от самого себя, поскольку никакое биологическое чудо не могло сделать его европейцем, и от своего народа, продолжавшего держаться за традиционную культуру.

Ч. А. Вот так сложился тип маргинальной личности, человека между…

Ф. А. Ф. Да, конечно, а если добавить к этому значительное отчуждение и от мировой художественной мысли – писатель мог соприкасаться с ней только через своих колонизаторов, – то станет ясно, как важно было литературам Азии и Африки обеспечить себя контактами. Устанавливались они нелегко и непросто, что не удивительно, – многое ведь делалось впервые. Нелегко и непросто дался переход от пылких манифестов и примитивной дидактики к литературе глубокого исследования жизни. Я думаю, что сегодня уже можно поставить лучшие произведения писателей Азии и Африки в один ряд с современной классикой мировой литературы. Не будь у нас возможностей сопоставлять себя с другими, использовать модели, созданные до нас, наверное, потребовались бы века на то, что мы проделали за десятилетия.

Ч. А. Все дело в том, что, как это ни банально повторять, народы, пока еще сохраняя свою разность, сблизились настолько, что все мы окружены множеством взаимовлияний на каждом шагу. И это одна из наиболее характерных черт нашего времени и нашего в нем бытования. Более того, это фактор долговременного действия, дальнейший ход и последствия которого мы вряд ли сейчас в состоянии провидеть. Дело футурологов строить модели планетарной или, может быть, галактической культуры, а вот потребность осознать процессы, происходящие сегодня, вытекает из нашей с вами повседневной практики, из нашего житья-бытья. Для меня лично они чрезвычайно, я бы сказал, жизненно важны. Я сам – человек на стыке культур, и, отвечая себе на вопрос о том, что такое культурная самобытность, я отвечаю и на вопрос – кто я. Я принадлежу к азиатскому народу, небольшому по численности, но каковых в мире большинство, волею судьбы я живу сразу в двух языковых сферах – я думаю, говорю и пишу на двух языках: на родном киргизском и на русском. Русский язык – язык величайшей литературной традиции, занимающий исторически оправданно и заслуженно ведущее место в общежитии советских народов, – является своего рода лингва франка, языком общения для всей нашей страны. И в связи с этим для нас, как я уже говорил, чрезвычайно и жизненно важно то, насколько соразмерно, гармонично и, более того, справедливо протекает процесс сосуществования, взаимодействия, соотношения национальных языков и лингва франка в каждом регионе. В этом суть нашей языковой политики: всемерно приобщаясь к мировой культуре и науке с помощью русского языка, всемерно развивать и пестовать национальные языки, обеспечивая им перспективы действенных возможностей в современных условиях. Наш опыт говорит о том, что такие цели вполне достижимы, ибо каждый язык таит в себе немалые ресурсы развития, если их разрабатывать на практике. На моей памяти киргизский народ прошел ряд фаз культурного развития, и сегодня он уже может рассматриваться в смысле своих потенциальных возможностей в активе мировой культуры. Иными словами, многие сложности, с которыми сейчас сталкивается интеллигенция развивающихся стран, достаточно хорошо были знакомы и нам. С чрезвычайно существенной разницей, конечно: мы шли путем социализма. И шли по нему самыми первыми в мире.

Ф. А. Ф. Октябрьская революция была началом революции в сознании всех колониальных и зависимых народов, поэтому мы совершенно особым образом читаем и советскую литературу: она для нас, кроме всего, еще и зеркало души человека нового мира. Вы знаете, как велик авторитет советской литературы в мире и какое влияние она оказывает, в частности, на Азию и Африку. По-настоящему наши страны получили доступ к советской литературе только после того, как мы стали свободными. С достижением независимости мы вступили в эпоху взаимовлияний и нашей сплоченности против культурной агрессии неоколониализма, борьба против которой стала мощным стимулом для объединения писателей Азии и Африки. Защита и развитие национальной самобытности народов освобождающихся стран от вторжения чужой культуры стали для нас, без преувеличения, вопросом: быть или не быть?

Ч. А. Агостинью Нето был совершенно прав, говоря: мы – это наши культуры. Противостояние самобытных культур Азии и Африки западной культуре – я употребляю здесь этот термин в широком его понимании – началось с эпохи колониального вторжения, но отнюдь не могло закончиться с завоеванием независимости. Западная культура так и не проникла в толщи народных масс: и по причине отсутствия тогда технических средств для ее повсеместного распространения, да и, пожалуй, потому, что колонизаторы не очень были, – если вовсе не были, – заинтересованы в приобщении к ней народов колоний. Зачем? Миссионерам достаточно было понемногу обращать туземцев в христианство, администраторам – готовить вспомогательный персонал из местной знати и коллаборационистской среды, готовых, как всегда в истории, к любым уступкам любых национальных интересов ради своей сиюминутной выгоды, готовых ради них быть подручными господствующих сил. Иное дело теперешние неоколонизаторы: в их руках могущественные, всепроникающие средства повседневного массового воздействия, которые расчетливо используются для манипулирования сознанием народов, для утверждения западной системы ценностей. В этих условиях проблема защиты культурной самобытности, без ее фетишизации, однако, осложнилась, продолжая оставаться важным аспектом борьбы Азии и Африки за полный и подлинный духовный суверенитет; она приобретает – в несколько другом преломлении, – замечу, характер общечеловеческий. Вот давайте посмотрим: притом, что никак еще не изжита вопиющая диспропорция в развитии разных частей человечества, в целом современный уровень его технического развития чем дальше, тем все чаще требует планетарных действий для решения крупных проблем; массовое промышленное производство чем дальше, тем все больше унифицирует жилища, одежду и жизненный уклад, – средства массовой информации предлагают миллионам людей одни и те же усредненные штампы-программы. Жизнь складывается таким образом, что значение культурного фактора в ней неизмеримо возрастает в сравнении с прошедшими эпохами, ибо культурная самобытность позволяет человеку избежать стандартизации и стереотипного мышления, совершенно откровенно внедряемых в массовое сознание средствами массовой информации. Едва ли нужно еще раз отмечать различия в подходе к средствам массовой информации со стороны различных политических систем, тем более что у средств массовой информации есть и свои, только им присущие, законы воздействия. Проблема сохранения и развития культурного многообразия рода человеческого в противовес и обдуманному манипулированию сознанием, и объективным требованиям массового промышленного производства выходит далеко за рамки просто культуры. Мы с вами больше говорим о самих насущных задачах, о том, чем живем, и это естественно; но сиюминутные потребности должны все-таки подчиняться конечной, высшей цели, иначе все это суета. И вот я думаю, что многообразие проявлений духа, при наличии средств ознакомления с ними, должно укреплять в человеке внутреннюю независимость от стереотипов и предрассудков, способствовать выработке навыка самостоятельного мышления. Не знаю, прав ли я, но мне кажется, что лучше всего это может сделать книга.

Нравится ли это нам, писателям, или не нравится, но нынче книга стоит в одном ряду с другими средствами информации, где первое место по удельному весу безусловно принадлежит аудиовизуальным средствам. Читателем стать труднее, чем зрителем, не только потому, что читатель должен, как минимум, уметь читать, но и потому, что чтение – любое – требует активного усилия. В отличие от кино, телевидения, даже от видеокассеты, книга всегда дает читателю возможность возвращаться назад, чувствовать и постигать подтекст, наконец, самому устанавливать скорость чтения и восприятия, спорить с автором. Чтение – это всегда диалог, безмолвный внутренний диалог наедине. Я думаю, что эта особенность книги дает мне право по-прежнему считать ее наиболее совершенным инструментом познания, наиболее всеобъемлющим средством художественной культуры.

Ф. А. Ф. Видите ли, я сам по природе прежде всего читатель. Да еще к тому же я пишу. Что может быть лучше книги? Но литература – это плоть языка. Вот вы, Чингиз, уже говорили о проблемах национальных языков. И у меня это сидит в голове. Жителям многоязычных стран, таких, скажем, как ваша и моя, прежде чем научить детей читать, нужно решить – на каком языке? Советский Союз принято приводить как пример страны, лучше других решившей языковую проблему. И хотя многие страны, особенно афроазиатские, изучают ваш опыт, стараясь хоть частично применить его у себя, – конечно, он может дать плоды только в социалистическом государстве. Найти же выход необходимо опять-таки безотлагательно, так как ликвидацию безграмотности отложить нельзя. Многоязычие такой страны, как Индия, например, складывалось тысячелетиями, но и в Индии существует проблема английского языка и литературы, написанной на нем. А возьмите африканские страны, – колонизаторы кроили карту Африки, совершенно не принимая во внимание естественное этническое деление континента. Многие африканские языки были заторможены в своем развитии, не успев выйти на определенный уровень. В результате язык колонизаторов почти автоматически занял место языка культуры в целом ряде стран Африки, собственно говоря, во всех странах, где ни один язык не развился в достаточной мере, чтобы отвечать требованиям современности. Возникает конкретный вопрос: какой же язык станет средством внутригосударственного общения? Язык колонизаторов? Один из местных, выбор которого неизбежно приведет ко взрыву националистических эмоций? Трудно относиться к родному языку без эмоций, – он же родной! Существуют две точки зрения на этот счет: язык бывших колонизаторов чужд нам по духу, это язык порабощений, и, не отказавшись от него, мы так и не добьемся развития национальных языков, что подорвет нашу самобытность. Другая точка зрения: мы принимаем язык, оставленный нам судьбой, и стараемся модифицировать его таким образом, чтобы он соответствовал особенностям нашего национального характера и культуры. Этот язык вступит в реакцию синтеза с нашими языками, и это дитя от смешанного брака начнет свое отдельное от родителей существование. Вы понимаете, что я упрощенно излагаю и первую, и вторую точки зрения, но суть их именно такова.

Ч. А. Меня это очень волнует, как вы видите.