«Во время кампании я написал дневник…». Пространственно-временные координаты в «Конармии» и конармейском дневнике Исаака Бабеля

Дневник, который вел Бабель, находясь в Первой Конной армии в период советско-польской войны 1920 года, — важная часть литературного наследия писателя. Дневник не только дополняет и расширяет цикл конармейских рассказов, но является ценнейшим источником научной биографии Бабеля. Более того, он вносит дополнительные штрихи в историю гражданской войны и в историю армии Буденного. В то же время нельзя рассматривать и комментировать дневник (как и «Конармию») вне контекста исторических событий или выводить его за пределы конкретной военно-политической ситуации, складывавшейся на фронте и в тылу в период польской кампании.

Дневник был сохранен киевской переводчицей М. Овруцкой, у которой Бабель иногда останавливался, бывая в Киеве. Впоследствии, получив дневник у Овруцкой, вдове писателя А. Пирожковой его переслала Т. Стах¹. Вместе с дневником из Киева были присланы «Планы и наброски к «Конармии»», записная книжка 1908 года, автографы неоконченных рассказов «Три часа дня», «Детство. У бабушки» (автограф «Детство. У бабушки» в настоящее время хранится в РГАЛИ), «Их было девять» и «Их было десять».

Напомним коротко об истории публикаций конармейского дневника. Первые печатные упоминания о нем мы находим в предисловии И. Эренбурга к посмертному сборнику Бабеля «Избранное», вышедшему в 1957 году, и в мемуарах «Люди, годы, жизнь». Небольшие фрагменты из дневника, а также из «Планов и набросков к «Конармии»» содержатся в статье И. Смирина «На пути к «Конармии» (Литературные искания Бабеля)» — в 74-м томе «Литературного наследства»². Как самостоятельное произведение дневник выборочно был дан в публикации А. Пирожковой и С. Поварцова «Первая Конная в боях и походах»³. В отрывках дневник печатался в журнале «Дружба народов» в 1989 году⁴. Наконец, полная версия дневника впервые представлена в книге Бабеля «Конармия. Рассказы. Дневники. Публицистика» и в двухтомнике сочинений писателя — оба издания вышли в 1990 году⁵.

Надо признать, что напечатать конармейский дневник было делом крайне трудным. Об этом рассказала Г. Белая в предисловии к публикации в «Дружбе народов». «Уникальность дневника, увы, не облегчила ему путь к читателю, — писала она. — Долгое время никто не знал о нем, кроме узких специалистов. Более того, никто не взял его даже летом 1987 года, когда дневник был предложен для публикации. Три крупнейших московских журнала отклонили рукопись со словами: «Еще не время… Могут подумать… Как бы не навредить Бабелю…» Но навредить Бабелю уже невозможно»⁶.

Первая развернутая характеристика дневника содержится в упомянутой статье Смирина:

Дневник Бабеля дошел до нас не полностью. В общей тетради, густо исписанной химическим карандашом (первая запись датирована 3 июня 1920 года, последняя сделана 15 сентября того же года), отсутствуют многие листы. Да и сам характер этого дневника, который велся в спешке, нерегулярно, от случая к случаю, не позволяет говорить о сколько-нибудь широком и полном охвате тех исторических событий, свидетелем которых был Бабель, принимавший участие в походе Первой Конной. Перед нами разрозненные записи, «поток впечатлений», в котором автор не излагает последовательно ход военных операций, а бегло фиксирует лишь какие-то личные наблюдения, помечая многие факты двумя-тремя словами, нередко играющими роль условного, «стенографического» значка, за которыми стоит неведомая нам реальность. О многом здесь можно лишь догадываться, многое могло быть понятно лишь самому автору. Бабель не рассказывает о своей жизни, придерживаясь какой-либо ведущей логической нити, а закрепляет на бумаге попадающий в поле его зрения материал в бессвязном, хаотическом виде, избегая (или не успевая) его обрабатывать, отбирать, обобщать и намеренно сопрягая самые разные, порой случайные впечатления, идущие «подряд», через запятую, в естественном беспорядке. Но его походный дневник, не имеющий военно-исторической ценности и даже мало касающийся самой биографии Бабеля, очень интересен в литературном отношении, ибо представляет своего рода записную книжку писателя, столкнувшегося с новой действительностью и торопливо делающего пометки для каких-то дальнейших художественных изысканий⁷ (здесь и далее везде курсив наш. — С. Л., Е. П.).

В приведенной цитате есть целый ряд интересных, довольно точных и верных наблюдений. Но кое-что вызывает возражение. В первую очередь это слова о том, что дневник велся «нерегулярно, от случая к случаю». Как раз наоборот: записи носят систематический характер, Бабель вел дневник практически ежедневно. С 11 июля по 18 августа включительно не был пропущен ни один день. Записей нет за 19 и 20 августа. С 21 августа до 15 сентября также нет пропусков. Дальше будет показано, что и в июле отсутствуют записи только за четыре дня. Есть в дневнике одна «сдвоенная» запись — 23 и 24 августа — и одна запись, объединяющая три дня — 3, 4 и 5 сентября.

Нельзя согласиться и с тем, что дневник не имеет военно-исторической ценности и мало касается биографии Бабеля. На последнее утверждение Смирина, вероятно, повлияли цензурные условия тех лет — не будем забывать, что 74-й том Литнаследства появился в середине 1960-х. В более поздних комментариях к дневнику признается и его значение для биографии писателя, и его историческая ценность. Так, Поварцов писал:

Дневник существенно расширяет наши представления об одном из важнейших этапов гражданской войны в России. Польская кампания в целом и неудача Красной армии в походе на Варшаву нашли в лице Бабеля правдивого летописца. Современные исследователи все чаще обращаются к тем далеким и еще не до конца изученным страницам отечественной истории. Понять их в чем-то существенном помогает дневник Бабеля <…>

Дневник является также важным документом для научной биографии писателя. 6-я кавалерийская дивизия, в рядах которой находился Бабель, уже в начале кампании принимала участие в самых ответственных боях с противником, неся значительные потери. Бабель разделял с конармейцами все тяготы боевого похода…⁸

Дневник 1920 года, неотделимый от написанной во многом на его основе «Конармии», позволяет лучше понять творческий метод ее автора, метод, в котором историческая достоверность и фактическая точность соединяются с ярким вымыслом и фантазией.

В настоящей работе мы как раз и попытаемся, опираясь на дневник, выяснить, каково соотношение факта и вымысла в некоторых рассказах «Конармии», и определить перешедшие из дневника в книгу пространственные и временные координаты этих рассказов. Еще одной целью нашей статьи является уточнение датировок в сохранившейся части самого конармейского дневника, а именно — первых четырех записей, сделанных в Житомире и Ровно.

* * *

«Полученные от действительности впечатления, образы и краски я забываю, — говорил Бабель. — И потом возникает одна мысль, лишенная художественной плоти, одна голая тема… Я начинаю развивать эту тему, фантазировать, облекая ее в плоть и кровь, но не прибегая к помощи памяти… Но удивительное дело! То, что кажется мне фантазией, вымыслом, часто впоследствии оказывается действительностью, надолго забытою и сразу восстановленною этим неестественным и трудным путем. Так была создана «Конармия»»⁹. Этой «действительностью», запомненной когда-то и зафиксированной им в дневнике, а затем вновь воссозданной на страницах его главной книги, была польская кампания — рейд Первой Конной армии на Волынь и в Галицию летом и осенью 1920 года.

Фактической достоверности Бабель придавал большое значение. Обычно, говоря об этом, опираются на воспоминания К. Паустовского, которому Бабель признавался: «Я должен знать все до последней прожилки, иначе я ничего не смогу написать. На моем щите вырезан девиз «Подлинность!». Поэтому я так медленно и мало пишу»¹⁰. Мы же, в подтверждение этой мысли в отношении «Конармии» приведем свидетельство более краткое и емкое. «Что я видел у Буденного — то и дал…» — записал Д. Фурманов в своем дневнике слова Бабеля¹¹.

Такой художественный принцип, по его собственному признанию, Бабель воспринял от М. Горького. В июле 1936 года в интервью корреспонденту «Комсомольской правды»¹² С. Трегубу он говорил: «Я помню его (Горького. — С. Л., Е. П.) заветы, стараюсь быть литератором такой добросовестности, чтобы меня можно было или отвергать или принимать, чтобы нельзя было сказать, что «они у вас поцеловались, а это не похоже на истину, или в девятнадцатом году такой полк не стоял на этом месте». На этом меня нельзя было поймать. Горький научил меня не врать, не самолюбоваться, не восхищаться самим собой, не распространяться о своей особе»¹³.

Но в той же беседе есть и совершенно противоположное его высказывание. На вопрос, делал ли он когда-либо записи, Бабель ответил: «Никогда. Я люблю сочинять и «врать», а не говорить правду»¹⁴. И далее:

Литература складывается из трех явлений.

Во-первых: действительная жизнь; необходимо знать действительную жизнь.

Во-вторых: чтобы эту действительную жизнь забыть.

В-третьих: чтобы ее сочинить и чтобы осветить таким ослепительным светом действительную жизнь, чтобы это и была настоящая жизнь¹⁵.

Именно из диалектического соединения документальности и вымысла рождалась «Конармия». И «записи», как мы знаем, во время польского похода Бабель делал. Ведь главной целью его пребывания в Первой Конной было «запомнить» и «описать» увиденное, чтобы в будущем создать об этом книгу.

Важно отметить, что дневник 1920 года повлиял на процесс жанрообразования «Конармии», задуманной сначала, по свидетельству автора, как «воспоминания о польской кампании», как «записки», а затем трансформировавшейся в «художественную беллетристическую форму»¹⁶.

Но и после такой «трансформации» документальная достоверность книги не исчезла — она органически вошла в структуру произведения, обнаруживая себя и в намеренной прототипичности главных и второстепенных героев¹⁷, и — еще более явно — в хронологически и топографически точном рисунке событий, и в тщательной прописанности конармейского быта с его социальной предысторией, и, наконец, в установке на автобиографичность, которая предполагает интерес к происходившим в реальности событиям, к подлинным фактам и документам.

В процессе осуществления авторского замысла документ и факт оказались сплавленными с вымыслом и фантазией. «Беллетризация» факта не означала отказа от жизненной достоверности — «в ослепительном свете» вымысла факт, жизненное событие обнаруживало неожиданные грани. Сочетание достоверности с необходимыми художнику вымыслом, домыслом и обобщением проявляется на всех уровнях художественной структуры «Конармии». Это прослеживается и в переходе в книгу дневниковых датировок событий. Под датировками в дневнике и в рассказах имеются в виду не только сами даты, но и место, где сделана запись или где произошло то или иное событие.

В газетных и журнальных публикациях 26 из 34 новелл конармейского цикла, вошедших затем в основной блок книги, датированы июнем-сентябрем 1920 года. (Исключение составляет рассказ «Аргамак», датированный как раз временем создания: 1924-1930. «Аргамак» был опубликован позднее, в 3-м номере «Нового мира» за 1932 год, и включен в основной цикл «Конармии» начиная с седьмого-восьмого издания книги 1933 года.) Но датировка июнем-сентябрем 1920 года обозначает не время написания или окончания работы над рассказами, а время происходящих в них событий. «Конармия» же создавалась позднее, в основном в 1923-1925 годах¹⁸.

Впоследствии, готовя первое отдельное издание «Конармии» в 1926 году, Бабель снял больше половины этих датировок (тогда же заменил на вымышленные и некоторые подлинные фамилии людей, служивших в Первой Конной), и во всех прижизненных полных изданиях «Конармии», в том числе в последнем сборнике «Рассказы» 1936 года, их осталось только двенадцать. Сохранились датировки рассказов «Переход через Збруч», «Начальник конзапаса»», «Путь в Броды», «Смерть Долгушова», «Комбриг два», «История одной лошади», «Вечер», «У святого Валента», «Продолжение истории одной лошади», «Вдова», «Замостье» и «После боя». Причем все датированные в книге рассказы имеют прямое отношение к конармейской жизни. (Однако не все «конармейские» новеллы были датированы даже в первых публикациях: «Жизнеописание Павличенки, Матвея Родионовича», «Эскадронный Трунов», «Чесники» и др.)

Возникает вопрос: не стремился ли писатель таким путем обозначить прикрепленность своих рассказов ко времени и месту их действия? Не подтверждается ли этим фактом стремление Бабеля создать у читателя впечатление документальности книги?¹⁹

Как бы то ни было, датировки рассказов позволяют четко определить пространственно-временные границы цикла: это Волынь и Галиция, а время действия — июнь-сентябрь 1920 года. Более того, сопоставление этих датировок с дневниковыми записями, а также с реальной хроникой событий, зафиксированной в документах и свидетельствах очевидцев, дает возможность датировать с точностью до конкретного дня или дней действие многих конармейских рассказов. Отдельные примеры будут приведены ниже. Нельзя забывать, что в некоторых рассказах Бабель сам фиксирует конкретные даты исторических событий («Афонька Бида», «У Святого Валента», «Чесники»).

Но время в «Конармии» течет не линейно. Хронологически его отсчет начинается в Новограде (события в «житомирских» рассказах «Гедали» и «Рабби», как будет показано дальше, происходят уже после взятия Новограда) и завершается в финале рассказа «Замостье»:

«- Мы проиграли кампанию, — бормочет Волков и всхрапывает.

— Да, — говорю я».

Своеобразным эпилогом могут служить заключительные слова примыкающего к «Конармии» рассказа «Поцелуй»: «В это утро наша бригада прошла бывшую государственную границу Царства Польского».

И последовательность событий в композиционной структуре цикла соблюдается далеко не везде: открывает книгу рассказ «Переход через Збруч», описывающий приезд в Новоград-Волынск, только что занятый Конармией, и завершает рассказ «Аргамак», в котором сообщается: «Конная армия овладела Новоград-Волынском. В сутки нам приходилось делать по шестьдесят, по восемьдесят километров. Мы приближались к Ровно»²⁰.

Подобный композиционно-временной возврат к начальной точке объясняется, на наш взгляд, тем, что Бабель не ставил целью дать полную историю конармейского похода, а взял из нее отдельные эпизоды. Перед автором «Конармии» стояли иные, гораздо более серьезные художественные задачи. И прежде всего — создать не безликий, а «личностный» образ Конной армии, где, как писал Горький, изображение «единичных бойцов» дает «ясное представление о психике всего коллектива, всей массы «Конармии»»²¹ и о движущих этой массой мотивах. В рассказах конармейского цикла Бабель размышлял о возможности изменения мира и человека под влиянием революции, о наличии в революции гуманистического потенциала («Интернационал добрых людей» в «Гедали»), с одной стороны, и о неизбежности насилия в период революций и войн — с другой, а также о влиянии всего этого на человека и уклад его жизни. Композиция книги подчинена ее важнейшему сюжетообразующему фактору — в «Конармии» представлена история еврейского солдата, интеллигента и писателя, духовное и художническое самоопределение которого в отношении и к Конармии, и к собственному народу совершается во время конармейского похода²².

Когда цикл сформировался окончательно, отпала необходимость в специальной датировке некоторых рассказов: эти даты «ушли» в текст, время и место действия книги возникало на «скрещении» отдельных новелл. Кроме того, в подтверждении документальной основы «Конармии» уже в 1920-е и в начале 1930-х годов не было особой необходимости — история польского похода Первой Конной была подробно прослежена в специальных работах## См.: Степанов И. С Красной Армией на панскую Польшу: Впечатления и наблюдения. [М.-Пг.]: Гос. изд., 1920; Тухачевский М. Н. Поход на Вислу: Лекции, прочитанные на дополнительном курсе Военной академии РККА 7-10 февр. 1923 г. Смоленск, 1923 (на правах рукописи); Шапошников Б. М. На Висле. К истории кампании 1920 года. М.: Воениздат, 1924; Какурин Н. Е., Меликов В. А. Война с белополяками 1920 г. М.: Воениздат, 1925; Пилсудский Ю. 1920 год.

1. См.: Пирожкова А. Семь лет с Исааком Бабелем // Бабель И. Собр. соч. в 4 тт. Т. 4. М.: Время, 2006. С. 525-526.[↩]
2. Литературное наследство: Из творческого наследия советских писателей. Т. 74. М.: Наука, 1965. С. 467-482.[↩]
3. Литературная газета. 1971. 3 ноября. [↩]
4. «Ненавижу войну». Из дневника 1920 года Исаака Бабеля / Вступ. ст. Г. Белой, публ. А. Пирожковой и С. Поварцова, коммент. С. Поварцова // Дружба народов. 1989. № 4, 5.[↩]
5. Бабель И. Конармия: рассказы, дневники, публицистика. М.: Правда, 1990; Бабель И. Сочинения. В 2 тт. Т. 1. М.: Художественная литература, 1990. С. 262-435. [↩]
6. Дружба народов. 1989. № 4. С. 238. [↩]
7. Смирин И. На пути к «Конармии» (Литературные искания Бабеля) // Литературное наследство. Т. 74. С. 474.[↩]
8. Поварцов С. Н. [Предисловие к конармейскому дневнику 1920 года] // Бабель И. Конармия: рассказы, дневники, публицистика. C. 125, 126. [↩]
9. Оль. Ник. «Я рад закрепить нашу дружбу». И. Бабель у комсомольцев // Литературная газета. 1932. 5 сентября.[↩]
10. Паустовский К. Рассказы о Бабеле // Воспоминания о Бабеле. М.: Книжная палата, 1989. С. 27. [↩]
11. Фурманов Д. Собр. соч. в 4 тт. Т. 4. М.: Художественная литература, 1961. С. 341. [↩]
12. Часть интервью в переработанном виде была напечатана в «Комсомольской правде» 27 июля 1936 года под заголовком «Учитель».[↩]
13. Между молотом и наковальней. Союз советских писателей СССР: Документы и комментарии. Т. 1. 1925 — июнь 1941 г. М.: РОССПЭН, 2011. С. 529. [↩]
14. Там же.[↩]
15. Там же. [↩]
16. Письмо Бабеля в редакцию журнала «Октябрь» // Октябрь. 1924. № 4. [↩]
17. Имена Буденного и Ворошилова Бабель, конечно, не мог заменить другими, вымышленными, как он это сделал, например, с Тимошенко и Апанасенко (в книге — Савицкий и Павличенко). Но вместе с тем многим персонажам он оставил их подлинные имена: «опальный начдив четыре» Корочаев (правильно — Коротчаев), комбриг Колесников, политкомиссар Конкин, начальник конзапаса Дьяков, молодой кубанец Прищепа и др.[↩]
18. Об этом писал один из первых исследователей «Конармии» Л. Лившиц. См.: Лившиц Л. К творческой биографии Исаака Бабеля // Вопросы литературы. 1964. № 4. То же в кн.: Лившиц Л. Вопреки времени. Иерусалим-Харьков: Филобиблон, 1999. С. 259-296.[↩]
19. Ср.: «Ведь при известных обстоятельствах для моего читательского восприятия впечатление документальности важнее ее подлинности» (Манн Ю. К спорам о художественном документе // Новый мир. 1968. № 8). [↩]
20. Бои за овладение и удержание Ровно продолжались со 2 по 9 июля 1920 года. См.: Буденный С. М. Пройденный путь. Кн. 2-я. М.: Воениздат, 1965. С. 171-200.[↩]
21. Горький М. Ответ С. Буденному // Правда. 1928. 27 ноября.[↩]
22. Подробнее об этом см.: Левин С. «Чужой» среди своих: к проблеме самоидентификации Лютова («Конармия» и конармейский дневник И. Э. Бабеля) // Левин С. С еврейской точки зрения… Избранные статьи и очерки. Иерусалим: Филобиблон, 2010. С. 8-34. [↩]