Уловки техники и парадоксы «неоархаизма»

Метаморфозы культуры под воздействием научно-технического прогресса – тема для раздумий как у нас, так и за рубежом.

Вопрос, поставленный в 1750 году Дижонской академией и сразу заинтересовавший безвестного Жан-Жака Руссо, был сформулирован так: «Способствовало ли развитие наук и искусств очищению нравов?» Ответ строптивого женевца знаменит, но сейчас обратим внимание на формулировку вопроса: он предполагал поступательное движение наук и искусств (и ремесел), рассматриваемых в их отношении к человеку, последний же представлялся в XVIII веке «человеком вообще», антропосом (в толковании Руссо – невинный homme naturel, «естественный человек»).

Содружество наук и искусств в их дальнейшем развитии оказалось не столь гармоничным, как рассчитывали просветители. По крайней мере с начала XX века заговорили о разрыве материальной и духовной культур. Техника вторглась и в традиционную сферу humanitas, и последующий «культурный взрыв» был отнюдь не только благотворным для человека.

Здесь речь пойдет о последствиях НТР в сфере коммуникаций, прямо и непосредственно связанной с развитием культуры. Так как последняя представляет собой не что иное, как определенную информацию, то естественна ее зависимость от способа сообщения информации. В ходе НТР коммуникация чем дальше, тем больше перестает быть непосредственной; применение искусственных каналов связи в последние десятилетия приняло действительно широкие масштабы. Стало явственным значение этих каналов в общественной и культурной жизни. «Если в эпоху Эразма Роттердамского, – пишет А. Моль, – требовались усилия изощренного ума, чтобы установить и исследовать материальность связи, в эпоху газеты, радио, грампластинок, кинофильма эта материальность следует из очевидных фактов повседневной жизни» ¹.

Наблюдение верное, однако нельзя распространять его и на отношение способа передачи информации к ее содержанию, а значит, к культуре в целом. Область эта пока еще мало изучена, что создает определенный простор для весьма произвольных теоретических построений. Такие построения мы и обнаруживаем – прежде всего в работах Маршалла Маклюэна и Абраама Моля, в последние годы получивших на Западе немалую известность.

Страсбургский филолог и математик Моль намерен создать широкую теорию информации, которая, как он считает, охватывает и все стороны коммуникационного процесса, хотя на деле его теория касается лишь некоторых сторон этого процесса. Канадец Маклюэн – тоже филолог, но считает себя «специалистом по общему знанию», а само «общее знание» развертывает, отталкиваясь исключительно от коммуникационных проблем. Помимо Моля и Маклюэна, в новую сферу коммуникационной теории вторгаются представители других (иногда далеко не смежных) областей науки, в частности антропологии.

Французский культуролог П. Шеффер обозначил главенствующее направление в коммуникационной теории, представленное Маклюэном и Молем, термином «неоархаизм». Теоретические установки «неоархаизма» выходят за рамки теории коммуникационных средств, выражая едва ли не основную тенденцию в западной культурологии вообще. С другой стороны, «неоархаистское» стремление обратить вспять культурный процесс вызвано как раз превратными толкованиями роли средств массовой коммуникации в современном обществе.

В нашей печати это западное культуроведческое течение критиковалось недостаточно. За последнее время появилось несколько статей о Маклюэне, совсем немногое было написано о Моле и почти не писалось, насколько нам известно, о «неоархаизме» в целом. Между тем представляется важным наметить некоторые общие черты – и истоки – «неоархаистского» подхода к проблеме коммуникационных средств.

* * *

Средства массовой коммуникации – культура – человек: диалектика их взаимодействия поставлена историческим развитием в центр внимания.

Здесь только содержание понятия «средства массовой коммуникации» не вызывает особенно разноречивых толкований; два других – «культура» и «человек» – допускают толкования чуть ли не противоположные. Ускорение культурно-исторического потока понуждает к почти непрерывному уточнению многих «обкатанных» терминов. Сейчас есть тенденция к расширению содержания понятия «культура». П. Шеффер, например, говорит об «универсальной культуре, которая, хотя она и не независима от социальной и политической жизни, сама является ее ферментом, комментарием и метаязыком, наиболее ярким выражением и одновременно необходимым опровержением» ². Мы привели здесь это определение не потому, что его отличают полнота и точность, это далеко не так; но оно сжато и экспрессивно, к тому же взято из предисловия к сборнику, выпущенному ЮНЕСКО, в силу чего в нем чувствуется и известная «сбалансированность».

Хотелось бы, конечно, в этом определении заменить выражение «не независима» на более точное «зависима» и еще уточнить, какую, собственно, культуру следует считать «опровержением» существующего общественного порядка. Нынешнее широкое распространение нонконформистских настроений на Западе делает последний вопрос особо актуальным, альтернатива «двух культур» его заостряет, игнорирование же альтернативы на деле выхолащивает критический заряд у разного рода оппозиционных течений. В какой мере американская «контркультура»»опровергает» истэблишмент с его «старой культурой»? Вопрос этот можно опрокинуть и в прошлое: например, считать ли средневековые ереси «опровержением» господствовавшей христианской культуры?

Разговоры о том, что современная культура – в глобальном масштабе – вступает в стадию некоей мутации, слышатся все чаще, и все настойчивей ответственными за такое положение склонны признавать средства массовой коммуникации. Самое «массовую культуру» нередко определяют как продукт этих последних. Такое определение практически не оставляет, в развитых странах, места для какой-то иной культуры, кроме «массовой», ибо, как не без оснований заявляет А. Моль, те культурные явления, «которые не «проходят» через средства массовой коммуникации, способны оказать лишь ничтожно малое влияние на эволюцию общества» ³. Как рабочее, это определение имеет право на существование в тех или иных случаях. Разумеется, в других измерениях – идеологическом, эстетическом – понятие «массовой культуры» сужается и конкретизируется.

Сама экспансия средств массовой коммуникации давно уже не проходит незамеченной. С конца 50-х – начала 60-х годов на Западе нарастает поток литературы на эту тему, в подавляющей части – эмпирических исследований. На таком фоне выделяются – хотя бы попыткой определить существо перемен, привнесенных в сферу культуры новой техникой, в их совокупности, – работы М. Маклюэна и А. Моля.

Известно, к чему пришел Маклюэн: «средство сообщения – это сообщение». Этот парадоксальный тезис нередко пытаются как-то смягчить, с неизбежностью допуская при этом ошибки: либо расширительно толкуют «средства», либо смешивают отношение тождества (принадлежности) с отношением каузальности. Скажем, вы приобрели телевизор и получаете теперь, при его посредничестве, такую информацию, какая прежде не поступала к вам ни по каким другим каналам. В данном случае средство сделало возможным само сообщение: не было средства – не было сообщения, появилось средство – ас ним и сообщение. Но ведь это все-таки не значит, что средство есть сообщение, все-таки средство это одно, а сообщение – совсем другое. Нельзя ни отождествлять коммуникацию с информацией, ни забывать о том, что она по отношению к информации вторична. Формула Маклюэна абсурдна, если рассматривать ее именно как формулу, а не как «игровой» ход.

Моль в этом отношении не заходит так далеко, как Маклюэн, но и он нарушает реальное отношение средства к сообщению, сосредоточиваясь на «материальности» связи и фактически игнорируя ее «идеальный» аспект. Правда, под «материальностью» связи Моль понимает не только средства связи, но и структуру самих сообщений. Но сообщение привлекает его внимание лишь постольку, поскольку является объектом точного анализа; его «материализм» грешит структуралистской недооценкой реального содержания сообщения.

Но все же: как влияют средства на процесс культуры? – вопрос, несколько «скомпрометированный» маклюэновской, доведенной до абсурда апологией, но сам по себе неоспоримо важный. У этого вопроса есть еще и чрезвычайной актуальности подвопрос: о влиянии средств на характер обучения, воспитания подрастающего поколения. Заметим, что речь идет о технике средств как таковой в обход проблемы ее использования, хотя к этой последней рано или поздно придется обратиться.

Резкое увеличение массы культуры, ее преимущественно аудио-визуальный⁴ характер – вот те аспекты «коммуникационного взрыва», которые подвергаются особо пристальному рассмотрению и которым подчас склонны приписывать очень далеко идущие последствия.

А. Моль отталкивается от количественной стороны явления. Умножение информации, рассуждает он, привело к такому положению, когда человек в состоянии воспринять лишь небольшую часть ее. Но какую именно? Средствам массовой коммуникации по самой природе их не свойственно систематизировать сумму поставляемой ими информации. Последняя представляет в конечном счете неупорядоченный поток «культурем», то есть атомарных элементов культуры – обрывков образов, идей, форм. Весь этот хаос непрерывно обрушивается на индивида, которому остается лишь наудачу черпать из этого потока. Вследствие этого индивидуальный «экран культуры» сегодня представляет случайную по существу комбинацию, конгломерат сведений, представлений и т.д.

Под натиском этого хаотического потока, утверждает Моль, рушится здание традиционной гуманитарной культуры с присущими ей концептуальным единством, систематичностью, субординацией ценностей. Идеал энциклопедизма, состоящий в пирамидальном возрастании культуры, – эта «константа западного духа со времен Аристотеля и александрийской библиотеки», – рассыпается в прах. Средства массовой коммуникации создают «непрерывное отражение глобальной культуры, воспринимаемой рассеянно и почти бессознательно» ⁵.

Судьбу «академизма» должна разделить и школа с ее «традиционалистской» системой. Роль школы в сфере воспитания, согласно Молю, неуклонно убывает, ее вытесняют вездесущие новейшие коммуникационные средства. (Маклюэн еще категоричнее: школьные дисциплины, утверждает он, теперь так же устарели, как средневековые «тривиум» и «квадривиум» в эпоху Возрождения.) Новое – поливизуальное, полифоническое – окружение внушает индивиду иную картину мира, повинующуюся «каким-то темным, но важным законам, так что, возможно, мы присутствуем, как полагает Леви-Стросс, при возрождении особого рода ассоциативности как преобладающего выражения феноменов мысли» ⁶. (Ссылка на Леви-Стросса, как мы далее увидим, характерна.)

Так «количество» Моль переводит в «качество» – довольно-таки сомнительной ценности. Хотя некоторые тенденции культурного процесса, вызванные развитием средств коммуникации, им подмечены точно, в целом Моль явно сгущает краски. Он недооценивает присутствие общего, систематического в единичном – отдельные, наудачу взятые, кинофильмы, книги и т. д. уже достаточно полно выявляют «физиогномику» данной культуры. Школа определенно препятствует погружению в бессознательное (или полусознательное), оттого ревнители «нового типа мышления» предлагают архирадикальные реформы системы обучения; некоторые из них намерены вообще «заменить» школу средствами массовой коммуникации.

Маклюэн, в отличие от Моля, подрывает здание humanitas «изнутри». Он дерзко вторгается в непознанное – психический механизм усвоения информации. Процесс чтения пока все еще остается мало понятым, и это дало Маклюэну возможность «заполнить вакуум» своей теорией о пагубе чтения и всей основанной на «грамотности» цивилизации. Работы Маклюэна – это, строго говоря, не наука; если спроецировать его концепцию в научную плоскость, она назовется гипотезой. Но почему обретший «баланс ощущений» человек непременно должен погрузиться в бездумную резиньяцию – этого уже предлагаемая Маклюэном гипотеза решительно не в состоянии объяснить.

Нетрудно привести к общему знаменателю концепции Моля, Маклюэна и тех, кто их развивает. Таким знаменателем окажется отрицание общего в пользу конкретного. Эта оппозиция открывает целый ряд оппозиций: мышление – ощущение, логическое – образное, язык – музыка, сознательное – бессознательное, культура как застывшая данность (храм Знания и Красоты) – и культура как процесс, ее «высокость» – и повседневность, сумма содеянного, написанного, вечного – масса текучего, устного, преходящего. Оппозиции абсолютизируются, вся правая сторона ряда в ее совокупности представляется преимущественно вкладом средств массовой коммуникации в современную культуру, ее завтрашним днем.

Несомненно то, что вмешательство средств в сферу культуры меняет прежнее соотношение между семантическим и, назовем его так, несемантическим аспектом сообщений в пользу последнего. Заметно некоторое уменьшение роли языка в духовной жизни. С еще большей уверенностью можно говорить об относительном уменьшении роли письменного слова, литературы.

1. А. Моль, Теория информации и эстетическое восприятие, «Мир», М. 1966, стр. 278.[↩]
2. »Essays sur les mass media et la culture», Paris 1971, p. 16. [↩]
3. См. A. Moles, Sociodynamique de la culture, Paris 1967, p. 102.[↩]
4. Визуальный – в данном случае зрелищный. Чтобы не вышло путаницы: в получившей некоторое распространение терминологии М. Маклюэна «визуальный» – связанный преимущественно с чтением.[↩]
5. A. Moles, Sociodynamique de la culture, p. 285.[↩]
6. Ibidem, p. 315.[↩]