Углубление реализма

Концепция активного социального действия – одно из краеугольных оснований творческого метода социалистического реализма. При всем том, что теория социалистического реализма имеет еще немало неразработанных или дискуссионных проблем, а история его исследована далеко не во всех фактах и сопутствующих развитию метода явлениях, специально обосновывать сегодня именно этот принцип, тем более в кругу представителей социалистических литератур, нет, вероятно, никакой необходимости.

В то же время мысль о социальной активности литературного персонажа, произведения в целом и, добавлю, самого автора будет выглядеть вполне банально и достаточно абстрактно, если не поставить перед собой ряд вопросов, сопряженных с конкретно-историческим содержанием понятия, его эволюцией в ходе художественного процесса. Например: какие новые формы приобретает концепция социальной активности в разные периоды истории социалистического общества, каково соотношение в ней традиционных решений и новых эстетических поисков, обусловленных динамикой социалистической действительности, и т. д.?

История литератур стран социалистического содружества, и прежде всего, конечно, советской, выразительно свидетельствует, что конкретные цели и формы социальной активности личности всегда отлагались в художественном сознании и воспроизводились литературой в непосредственной соотнесенности с тем или иным этапом построения социализма в каждой стране, с его социально и национально специфическими задачами. Множество подтверждений тому, кстати, дает и нынешняя встреча: если В. Гирнус обращает особое внимание на жанр «романа воспитания», сугубо актуальный в современной литературе ГДР, более глубоко, чем прежде, доискивающейся до нравственно-психологических корней фашизма, то Ю. Мартинович прежде всего говорит о теоретических проблемах развития реализма, о стремлении художников Югославии преодолеть эстетическую антиномию между идеалом и действительностью; если П. Панди размышляет о том, какое место в истории венгерской реалистической литературы занимает роман авангарда, то Г. Цанков прослеживает новые тенденции в произведениях болгарских писателей, выходящих за пределы традиционной крестьянской тематики… И все это, несомненно, так или иначе связано с решением проблем социальной активности художественного творчества, формирующегося в разных общественных условиях и ориентированного на разные эстетические традиции.

Естественно, период революции, обостренная классовая борьба или война за социальную и национальную независимость порождают в литературе иные коллизии, нежели, скажем, время, когда социализм стал мировой системой, наращивающей свою мощь в условиях многолетнего мирного существования, бескризисной экономики, качественных преобразований в структуре общества, направленных к достижению социальной однородности.

Между бескомпромиссным классовым размежеванием героев советской литературы 20-х годов, социальными трагедиями Мелеховых, жертвенным горением Корчагиных и духовно-нравственными исканиями современных персонажей пролегает огромная историческая дистанция. Та самая дистанция, которая отделяет эпоху революции и гражданской войны от эпохи зрелого социализма, поставившего во главу угла формирование нового человека, гармонически мыслящего и чувствующего, всесторонне развитого и подготовленного, общественно богатого во всех своих индивидуально-личностных проявлениях.

Протяженность дистанции измеряется не только исторически, но и эстетически: в ней сконцентрирован полувековой художественный опыт постоянно движущейся и обновляющейся литературы. Опыт, заставляющий обновлять многие привычные и уже по одной этой причине удобные формулы, схемы, стереотипы и литературно-критическую мысль.

Ни для кого не секрет, что теоретики социалистического реализма подчас грешили нормативностью некоторых представлений. Однако было бы необъективным возлагать ответственность за это лишь на них: императив «долженствования» пронизывает саму социалистическую действительность на ранних этапах ее истории, привнося в художественное сознание – разумеется, на качественно ином витке общественно-исторической «спирали» – своеобразные отголоски «классицистической» эстетики. Прямолинейно понятая, исходя из требований социального момента, воспитательная функция литературы, – об этом говорил на встрече и Е. Сидоров, – многократно усиленная система принципиально изменившихся отношений с читателем, способна была и к изображению должного как сущего, ослабляя в методе его собственно реалистические возможности.

Такие возможности – без какого-либо ущерба для постоянных, «методообразующнх» факторов социалистического реализма – стали резко набирать силу в советской литературе 60 – 70-х годов (причем новая жизнь, которой насыщаются в этом процессе традиции русской классики, право же, достойна того, чтобы сделаться предметом специального исследования). Соответственно значительно обогащается и усложняется в современной литературе и концепция социальной активности.

Художественная практика последних десятилетий отчетливо засвидетельствовала, что в двухчленном определении – «социалистический реализм» – понятие реализма занимает отнюдь не второстепенное место## Цитируя утверждение А. Эльяшевича: «Нет ничего ошибочнее, чем трактовать социалистический реализм как реализм XIX века, соединенный с социалистической идейностью», С. Петров совершенно справедливо возражает в книге «Социалистический реализм в художественной литературе» против разведения этих категорий в разные стороны, хотя отсюда, мне кажется, не следует, что сам реализм «застывает» в своем эстетическом развитии на одной точке… Получить доступ