Творческая индивидуальность писателя

Казалось бы, изучение творческой индивидуальности в ее неповторимом своеобразии и в ее связях с закономерностями литературного развития – естественная обязанность литературной науки и критики. Никто этого и не отрицает. Выполняется, однако, эта обязанность, как мне кажется, еще совершенно недостаточно.

Во многих литературоведческих и критических работах писатели оказываются роковым образом похожими друг на друга. Все они воплощают свои персонажи «пластически», «глубоко проникают во внутренний мир», рисуют «интеллектуального героя» и т; д. и т. п. Больше того. Если сказать, что один хороший писатель владеет психологическим анализом, а другому хорошему писателю сие не дано, то вы рискуете услышать упрек в противопоставлении этих писателей друг другу…

Критики недостаточно часто привлекают для изучения жизненный опыт, биографию писателя.

Медленно движется вперед и теоретическая разработка вопроса. На дискуссии 1957 года о реализме в мировой литературе проблема творческой индивидуальности писателя содержательно и правильно рассматривалась в связи с проблемой метода в докладе М. Храпченко.

На совещании о социалистическом реализме (в марте 1959 года) был поставлен специальный и несомненно интересный доклад Б. Бурсова о творческой индивидуальности писателя. Но ведь с тех пор прошло уже два года. А вопрос, как это ни странно, не получил дальнейшей разработки и углубления.

Между тем если эта проблема ставится на обсуждение в кругу советских ученых и литераторов, в беседах с литературоведами и критиками социалистических стран, то сразу возникает своеобразная «цепная реакция». Участвующие в таком обмене мнений расширяют намеченные рамки, ставят новые вопросы, обогащающие проблему, которая поворачивается к нам все новыми и новыми своими сторонами. Можно надеяться, что в этом отношении многое даст симпозиум советских и чехословацких ученых «Художественный метод и творческая индивидуальность писателя», организуемый Институтом мировой литературы.

Все более очевидной становится множественность тех разрезов, в которых возможно и необходимо изучение творческой индивидуальности писателя.

Конечно, у нас появляются работы в этой области. Таков, например (уж не говоря об исследовании индивидуального стиля писателя), вопрос об образе автора, разрабатываемый В. Виноградовым. Вызывает интерес проблема соотношения «я» лирического поэта и так называемого «лирического героя». Этот вопрос освещается и в работе В. Сквозникова «Особенности раскрытия характера в лирике Маяковского» (в книге «Социалистический реализм и классическое наследие», Гослитиздат, 1960), и в недавно вышедшей в Архангельске небольшой книжке А. Михайлова «Поэт и лирический герой», и в статье Б. Рунина, напечатанной в «Новом мире», и в некоторых устных выступлениях Д. Благого. Но связаны эти статьи и выступления с проблемой творческой индивидуальности все же опосредствованно.

В своих заметках мы не претендуем на сколько-нибудь полное освещение этой проблемы, тем более нельзя здесь предложить готовые решения. Но хочется указать на некоторые возможные пути изучения вопроса.

Важно прежде всего подчеркнуть, что возрастание интереса к творческой индивидуальности писателя далеко выходит за пределы чисто теоретических задач. Сейчас это, несомненно, одна из самых важных проблем, связанных с художественной практикой социалистического реализма. Над этой проблемой размышляют в своем творчестве А. Твардовский, О. Берггольц и другие наши художники.

Но почему именно сейчас проблема творческой индивидуальности приобрела у нас такое большое значение?

Мы живем в эпоху невиданного еще по своим темпам поступательного развития социалистического лагеря, когда материальные и духовные плоды строительства коммунизма становятся очевидными каждому, когда созданы возможности для расцвета личности миллионов и воспитание нового человека является в СССР практической задачей.

Не удивительно, что жгучей потребностью стало более глубокое и всестороннее раскрытие индивидуальности писателя. Большой художник, все глубже сознавая свою историческую ответственность перед партией и народом, воплощая его думы и чувства, выступая как пропагандист идей коммунизма, вкладывает в свое творчество все богатство своей личности, растущей вместе с народом, с коллективом.

Раскрывая свою личность, такой писатель создает убеждение в том, что он способен охватить жизнь в ее многообразии и цельности, «построить» целый художественный мир, глубоко отражающий действительность, способен судить о жизни, о людях. Владея сам громадными духовными, нравственными ценностями, он доказывает тем самым способность и право «творить» героя и воспитывать людей, ибо это дано не каждому писателю.

Мухтар Ауэзов писал о «взаимораскрытии» сердец писателя и героя: «Чтобы раскрыть тайники души современника, тайники его сердца, нужно щедро раскрыть ему навстречу наши собственные сердца… Но мы еще часто скупимся, мы словно бережем силы. Когда же мы отдаем их без остатка, художественный итог говорит сам за себя… Самым большим достижением Шолохова в его рассказе (имеется в виду «Судьба человека». – Я. Э.) я считаю именно эту искренность встречи автора с героем, это «взаимораскрытие» ¹.

Действительно, бывало и еще бывает, что читаешь книгу и чувствуешь: писатель в известном смысле духовно ограничивал себя, не давал волю своему чувству, своей мысли в их неповторимом индивидуальном своеобразии. Люди, обстоятельства и события оказались в таких произведениях какими-то «голыми», неохваченными мыслью и чувством писателя, а поэтому и внутренне обедненными, плоскими и холодными.

У нас много спорили о термине «самовыражение». Конечно, самовыражение, понимаемое в духе индивидуалистического самозамыкания и отрыва от действительности, – удел модернизма. Бехер предпочитает выражения «самовоссоздание», «самовоплощение». И он прав, подчеркивая тем самым объективный характер и лирического образа поэта.

Но ведь О. Берггольц, говоря о «самовыражении», имела в виду прежде всего полноту раскрытия личности автора.

Творческая индивидуальность большого писателя – могучая сила в художественном развитии человечества. Вместе с тем очевидно, что абсолютизация ее роли ошибочна. Такая абсолютизация способна исказить представление об общих закономерностях литературного движения.

Еще Гёте дал глубокую характеристику той сложнейшей и органической взаимосвязи, которая соединяет творческую индивидуальность писателя с таким важнейшим проявлением самых общих процессов художественного развития, как метод: «Художник, который постоянно созерцает, чувствует, мыслит, будет воспринимать предметы в их наиболее достойном проявлении, в их живейшем действии, в их чистейших соотношениях; при воспроизведении ему облегчает работу придуманный им самим или заимствованный, но самим им продуманный метод, и если при совершенствовании этого метода в дело замешивается индивидуальность художника, то благодаря ей и путем чистейшего приложения своих высших умственных и духовных сил он уходит все далее и далее по пути обобщения и может дойти, таким образом, до возможных пределов творчества… Результат подлинного метода называется, в противоположность манере, стилем. Стиль поднимает отдельный индивидуум до высочайшей точки, какой способен достичь целый род, почему все великие художники и приближаются друг к другу в своих величайших произведениях» ².

Так Гёте подчеркивает единство метода и индивидуальности художника. Конечно, упрощением было бы полностью отождествлять понимание метода и стиля у Гёте с нашими представлениями о них. Но во всяком случае для Гёте метод характеризует направление творчества целого исторически сложившегося художественного направления данной эпохи, он говорит, например, об «истинном методе», свойственном древним грекам. В творчестве же каждого художника этот метод выступает индивидуально своеобразно именно благодаря активности творческой индивидуальности писателя, который по-своему, как говорит Гёте, продумывает и совершенствует метод.

Можно сказать, что творческая индивидуальность исходит из метода как из итога художественного развития, проверенного историческим опытом предшественников писателя, а также его современников.

1. «Литературная газета», 22 октября 1960 года.[↩]
2. В. Гёте, Статьи и мысли об искусстве, изд. «Искусство», 1936, стр. 146 – 147.[↩]