Цельность (О художественных особенностях романа «Как закалялась сталь»)

…Я имел однодневную беседу со Львом Толстым, много беседовал с Антоном Чеховым, и Николая Островского я ставлю третьим. Такая необычайная культура, такое необычайное проникновение в правду жизни, такая способность понимать, что такое искусство.

Вс. Мейерхольд

Еще сравнительно недавно, в конце 50-х годов, литературная печать констатировала как некий безрадостный факт: «…В течение долгого времени среди некоторой части критиков было распространено мнение, что книги Н. Островского ценны лишь своей глубокой идейностью, коммунистической целеустремленностью, а в художественном отношении они якобы не представляют интереса. Это ложное мнение явилось одной из причин того, что мастерство писателя было вне поля зрения исследователей…» ¹

И в самом деле, авторы статей, посвященных замечательному произведению и его автору, сосредоточивали свое внимание все больше на идейно-нравственной стороне повествования, как правило, любой разговор о «Как закалялась сталь» сразу же обращался к высоким сферам героического, к невероятной судьбе в невероятную эпоху. А при таком взлете мысли бывает уже совсем не просто «опускаться» до рассуждений о слоге и композиции, о портрете и речевой характеристике… Да и то подумать: они ли волнуют читателя в этом романе, о метафорах ли задумываешься над бессмертными страницами!

По-настоящему к проблеме художественного своеобразия романа «Как закалялась сталь» наша литературная наука обратилась лишь в самое последнее время, и произошло это не только потому, что сегодня литературоведение несравнимо сильнее, методологически вооруженнее, чем было вчера, – дело в том, что сами минувшие годы в этом случае стали как бы особым действенным фактором.

Прошло более пятидесяти лет с того момента, как к читателю впервые пришла книга, на обложке которой были изображены зеленая веточка и тисненый стальной штык. Пятьдесят лет, полвека! За это время мир пережил события невероятные, изменился, как говорят, до неузнаваемости. А эту книгу по-прежнему читают – уже даже не дети, а, должно быть, внуки и правнуки тех первых читателей. И что удивительно: их, сегодняшних, она все так же волнует, как волновала «комсу» времен Турксиба и Днепрогэса.

А когда с книгой происходит такое, литературоведение просто обязано объяснить феномен этого «долгожительства». Теперь уже бессмысленно дискутировать, обладает ли роман художественными достоинствами (лет тридцать назад этот вопрос действительно занимал иных литературоведов), – само время высказалось по этому поводу вполне определенно. Литературной критике осталось одно: конкретно разобраться, какие же именно художественные особенности дали роману силу преодолеть толщу десятилетий, не утратить своего воздействия на новые поколения в новые времена.

И все же стоит обратиться к причинам того, почему столь долгое время художественное мастерство романа, как сказано, «было вне поля зрения исследователей»; оглядываясь назад, мы в то же время извлекаем определенные уроки и для нынешней нашей критики.

Тогда, в 1932 году, публикация романа журналом «Молодая гвардия» заинтересовала прежде всего комсомольскую печать, которую идейный аспект произведения, совершенно естественно, занимал куда больше, чем эстетический, «мастеровой». Литературоведы же, «серьезная критика» тех времен, прямо сказать, поначалу проявили определенный снобизм в отношении неведомого имени, произведения, появившегося из «потока» словно бы самопроизвольно. Недоверие к «потоку» у серьезной критики, судя по всему, болезнь достаточно застарелая…

Когда же «корчагиноведение» стало в конце концов складываться, оно долго выделялось среди всех других «ведений» своим откровенным пренебрежением к концепции единства формы и содержания в художественном произведении – занималось в основном «содержанием», безотносительно к «форме». Впрочем, многие из нас проделывают нечто подобное и поныне – в ученых трудах и школьных учебниках, в бесчисленных рецензиях и обзорах…

И еще с одной общеметодологической проблемой связан урок романа «Как закалялась сталь». Проблемой соотношения объективной эстетической истины и самооценки художника, творца произведения. У литературоведения, призванного выступать в роли этакого третейского судьи, задача в этом случае на редкость деликатная.

Николай Островский в своих письмах и даже публичных выступлениях не однажды с шутливой уничижительностью говорил о своих художнических способностях: я, мол, кочегар, я только печки умею хорошо топить. Иные простодушно-доверчивые исследователи на этой почве вообще сделали вывод (и возвели его в теорию), что автор «Как закалялась сталь» попал в литературу случайно, сам не ведал, что творил. Писал как бог на душу положит, а в таком случае любые теоретические обоснования задним числом будут всего только ученой придумкой, не больше.

Правда, как во всяком серьезном деле, и здесь существуют свои полярные крайности. Есть такие исследователи, которые, словно компенсируя былое невнимание к теме мастерства в замечательном романе, стали со все нарастающим энтузиазмом открывать достоинства текста буквально по всему фронту классического анализа.

Пейзаж в «Как закалялась сталь»? Да, «пейзаж в романе гармонически сочетается с сюжетными линиями, с общей атмосферой». И не просто сочетается – «картины природы активно участвуют в раскрытии характера и внутреннего мира героев».

Искусство сравнений и уподоблений? Как обнаруживается, в романе «метафора умело соединена с метонимией; оба поэтические средства позволяют очень кратко передать суть описываемого явления и должным образом оценить его»… и вообще «развернутая метафора в арсенале поэтических средств Островского является одним из излюбленных приемов»…

Искусство портрета? «Он находил для изображения глаз и взгляда действующих лиц романа точные определения, следил за постоянной сменой их выражения, – и в художественном образе оживали трепетные краски живой жизни… Все это не только выразительные, но и глубоко содержательные детали внешнего портрета у Островского».

Даже «детали одежды», как пишут, умело используются Островским «для раскрытия роста сознания героя».

Короче говоря, во всем роман отличает «тщательность отделки… завершенность образов… строгость художника, с какой взвешена и выверена каждая фраза». Перед нами «художественное произведение, которое может служить образцом, какой строгой эстетической меркой его ни мерь»…

Все эти «превосходные» цитаты взяты из реально существующих статей и книг. Думаешь: зачем же так?

Ведь даже неискушенный в литературоведческих тонкостях глаз легко заметит на страницах «Как закалялась сталь» немало всяческих шероховатостей, касающихся именно описательной стороны повествования. Книга Николая Островского отнюдь не принадлежит к того рода произведениям, которые поражают нас своей стилистикой, блеском метафор и гармонией деталей, какими-либо проникновенными пейзажами…

Писатель и сам с досадой признается, сколь трудно порой даются ему такие, в общем, простые вещи, как описание внешности героя или изображение природы. И Александр Фадеев откровенно писал ему: «…Особенно, мне кажется, не хватает тебе именно внешней характеристики – наружности, одежды, жеста, данных, конечно, не пространно, а через детали…» Он говорил автору: «Сосредоточив всю силу внешней и внутренней характеристики на Павле Корчагине, ты почти всех остальных героев наметил… двумя-тремя внешними и внутренними штрихами…» В романе не всегда прописаны, подмечал Фадеев, «природа, вещи, расположение света и теней, расстановка людей по отношению к предметам и друг к другу» ².

В довоенной работе, посвященной «Как закалялась сталь», критик Елена Усиевич справедливо замечала: «…Скажем сразу, что Н. Островский действительно редко находит оригинальные сравнения, он не мастер придумывать точные и бросающиеся в глаза метафоры и т. д. Но пора бы уж, кажется, понять, что все это вещи довольно второстепенные; им может научиться всякий способный человек, и не они определяют лицо писателя».

И далее прекрасно сказано? «…Дело в том, что недостатки Островского общи всем неопытным художникам, но его достоинства свойственны только лучшим из лучших» ³.

Истины ради следует сказать, что в следующей книге Николая Островского, в «Рожденных бурей», многое из того, чему «может научиться всякий способный человек», стало несравнимо крепче – и портреты, и пейзаж. Александр Серафимович в ноябре 1936-го, когда роман обсуждался группой писателей на квартире автора в Москве, высоко оценил фигуры главных героев «Рожденных бурей»: «Андрий великолепен, Васька великолепен, Олеся – милая девушка… Вот с Раймондом дело труднее, а между прочим – фигура прекрасная… Я даже не знаю, почему это так, почему ребята так ярко вылезают из полотна. Их принимаешь, понимаешь… Немцы хотя и даны эпизодически, но даны хорошо. Показана выправка, непреклонность, надменность. Это есть» ⁴.

О несомненном профессиональном росте автора от первой книги ко второй говорили и другие литераторы, принявшие участие в том обсуждении. И при этом во всех речах само собой разумелось, что «Как закалялась сталь» – это та вершина в творчестве Николая: Островского, которая всегда будет впереди.

Чем же объяснить этот парадокс?

Серьезный разговор о подлинных художественно-эстетических ценностях романа стал возможен лишь тогда, когда «корчагиноведение» утвердилось в истине, что художественность – это концепция произведения, действенное орудие исследования действительности, отражения насущных проблем человеческого существования (а вовсе не что-то такое, что необходимо лишь для «украшения» содержания, для эстетизации идеи).

Только с таким подходом к теме стало ясно, что наиболее примечательны в художественной структуре «Как закалялась сталь» именно те стороны, что еще недавно представлялись поверхностному наблюдению наиболее уязвимыми. И хотя автору романа, пожалуй, никогда не доводилось слышать по-настоящему разгромной критики, горьких слов, брошенных в лицо, но, анализируя претензии его многочисленных редакторов («Вообще, если начать вспоминать, как меня учили да по моей рукописи рисовали, то это значит вспоминать не только, как я учился, но и как я дрался» ⁵, – однажды прорвалось невеселое признание Николая Островского), анализируя кислые «однако» в рецензиях, можно конкретно представить, что же именно служило причиной неудовольствий.

Николаю Островскому вменялась откровенная авторская тенденциозность в изображении героев, чрезмерная калейдоскопичность повествования – эти короткие, бесконечно меняющиеся сцены, неожиданные переходы от одной темы к другой. Ему пеняли за отсутствие обстоятельных психологических раскрытий – все больше поступки и прямые высказывания.

А между тем все это едва ли не самые существенные моменты для понимания художественной самобытности романа.

Не кто иной, как Александр Фадеев, так нелицеприятно обративший внимание автора «Как закалялась сталь» на некоторые просчеты в изобразительной системе, именно он четко сформулировал, в чем же сила книги, сказав относительно облика и жизненной истории Павла Корчагина: «…Мне кажется, что во всей советской литературе нет пока что другого такого же пленительного по своей чистоте и в то же время такого жизненного образа…».

То обстоятельство, что между «пленительным по своей чистоте» и «жизненным» ставится разделительное «и в то же время», в устах Фадеева, автора «Разгрома» и видного теоретика молодой социалистической литературы, выглядит по-особому многозначительным: значит, возможно единство идеально прекрасного и жизненного, значит, наше искусство способно преодолеть от века существующее в искусстве противоречие между героико-романтическим характером героя и земной реальностью его бытования. И если фигура человека, воплощающего в себе высокий общечеловеческий идеал, часто в книгах как бы отрывалась от повседневного, вставала над простым людским существованием, то «Как закалялась сталь» доказывала своим бесспорным успехом: это есть в жизни, это возможно в искусстве, чтобы характер «пленительный по своей чистоте» со всей естественностью вырастал из будней революции, из повседневности народного бытия.

В. Озеров в своем предисловии к трехтомному собранию сочинений Николая Островского находит ключ для феномена Корчагина в словах В. И. Ленина о том, что социалистическая действительность от каждого из нас «требует самого длительного, самого упорного, самого трудного героизма массовой и будничной работы» ⁶. Воплощая этот «будничный» героизм в судьбе и облике Павла Корчагина, автор романа сумел правдиво показать не просто подвиг человеческий, но и внутреннее его содержание, весь сложный путь к подвигу., «На нем лежит печать времени, в котором он сложился, – отмечает критик, – но его натура развивается непрестанно, становится все более многогранной. Павел – носитель высоких коммунистических качеств: идейной ясности, благородства, нравственной чистоты и стойкости» ⁷.

По-своему формулирует идею «пленительного по своей чистоте и в то же время такого жизненного образа» Л. Аннинский:

«Как закалялась сталь»- повесть⁸, с удивительной точностью отразившая свою эпоху, свой исторический момент: революцию, гражданскую войну, энтузиазм социалистического строительства. Здесь источник поразительной популярности книги у ее современников… «Как закалялась сталь» – повесть, с удивительной точностью отразившая суть, пафос и корни коммунистической идеи. Здесь источник непреходящей популярности книги в тех широких слоях демократической массы, которые самою логикой борьбы приходят к коммунистической идеологии… «Как закалялась сталь», наконец, – это повесть, в которой бытие коммунистической идеи и судьба этой идеи художественно осмыслены как философский феномен. И здесь – источник того, что эта повесть навсегда останется в сокровищнице мировой культуры, как опыт уникальной чистоты» ⁹.

Есть и иные толкования. Так, по мысли В. Чалмаева, молодой писатель в своем романе вовсе не стремился к каким-либо высоким эпическим, философским обобщениям, – он писал картины повседневной действительности, ее тревоги и победы, но потому, что повествование с предельной полнотой выражало взгляд народный, рассказываемая история сама собой обретала черты эпичности, а нравственный облик главного героя воплотил в себе дорогие идеалы духовной жизни человечества. И тогда «все недостатки внешней «беллетризации», очерковость и документализм отступили… на второй план перед цельностью и красотой сильных, мужественных характеров…» ¹⁰.

Не так давно на телеэкранах появилась еще одна экранизация «Как закалялась сталь», на этот раз шестисерийная. Она привлекла зрительское внимание, – каждую последующую серию смотрело все большее число людей, на другой день – на работе, в метро, на улицах – только и было разговору что о «Как закалялась сталь»: похоже или непохоже, так ли в книге, что бы сказал сам Николай Островский, если бы мог увидеть этот фильм…

До этого книга экранизировалась уже дважды. Первый фильм в войну осуществил Марк Донской, – тогда все внимание было сосредоточено на той части романа, которая изображала борьбу украинских патриотов с немецкими оккупантами в годы гражданской войны: с экрана обращался к зрителям Павка – народный мститель, он словно звал на подвиг сражавшихся с гитлеровской ордой. Второй фильм, под названием «Павка Корчагин», появился в 1957 году, он был поставлен кинорежиссерами А. Аловым и В. Наумовым. Теперь киноповествование, напротив, о гражданской войне говорило мельком, главным объектом экранизации стали страницы строительства железнодорожной колеи в Боярке, – это была самая животрепещущая тема в годы, когда вся страна стояла в строительных лесах, возводились знаменитые гидростанции.

И вот уже в наши дни – шесть серий по сценарию тех же А. Алова и В. Наумова, в постановке интересно заявившего о себе в кино Н. Мащенко, с неистовым, таким вдохновенным молодым актером Владимиром Конкиным в главной роли.

Отголосок успеха телевизионного фильма молено услышать даже в такой серьезной работе, как «Коммунист наших дней в жизни и в литературе» В. Озерова, где говорится между прочим: «…Недавно вновь вспыхнули жаркие споры о Корчагине – как герое телевизионного фильма и как человеке поразительного мужества, который никого не оставит равнодушным. Современное «прочтение» романа? Конечно, но романа, давшего благодатный материал для такого прочтения» ¹¹.

Однако не только во имя современного прочтения создан новый фильм, – оказывается, были у авторов свои долги еще и перед «старым» прочтением романа. В кинокартине о Корчагине образ героя был романтизирован, приподнят над действительностью, а такой Корчагин, как об этом писал кинокритик Г. Капралов, «вызывал уважение и… был недоступен как легендарный рыцарь. За ним можно было пойти на подвиг, но жить с ним рядом было трудно» ¹².

Тут фильм вступал в противоречие с романом, где легендарный Корчагин для читателя всегда был своим, родным человеком из очень «взаправдашней» жизни.

Г. Капралов приводит раздумья на этот счет режиссера-постановщика нового, шестисерийного фильма: «Как только зритель ощутит недосягаемость героя, невольным побуждением его будет отступиться. Зачем: карабкаться на крутую вершину, если пик ее все равно недостижим?» То же мучило и исполнителя главной роли: «Дело в тех тысячах мальчишек и девчонок, которые будут впервые смотреть фильм «Как закалялась сталь». Не поверив моему Павке, – а вдруг они не поверят ему вообще?» ¹³

Создатели телевизионного фильма «Как закалялась сталь» поняли то, что обязан понять всякий, кто всерьез интересуется «загадкой» художественного мастерства Николая Островского: прекрасное горение души своего героя, вдохновленного всепобеждающей идеей, автор не вынес из реальной действительности вовне, все происходило в обстоятельствах предельно реальных. В художественной концепции «Как закалялась сталь» единство типичного характера и типичных обстоятельств обрело то заветное для всего реалистического искусства решение, которое воплощается в понятии человек и история: Николай Островский хотел рассказать о такой судьбе, в которой отразилась бы жизнь целого поколения юных революционеров, строителей нового общества. Он говорил:

«Если мы возьмем мировую литературу от средних веков до наших дней, то увидим, что шедевры ее посвящены истории молодого человека правящих классов… Дело чести советских писателей – создать образ молодого революционера нашей эпохи, эпохи пролетарской революции. Кто должен быть героем этих книг? Молодежь, которая боролась вместе с отцами за Советскую власть, а теперь строит социализм. Люди прекрасные, мужественные, героические. Таких образов (я говорю об образе молодого человека) в нашей литературе мало. Наша жизнь героичнее наших книг…»

Он был, несомненно, большим художником уже по одному тому, что так сумел понять и выразить небывалое ни в какие другие времена единство человека и обстоятельств, взаимозависимость личности и истории, как это открылось в огне социалистической революции.

Павел Корчагин – один из тех, молодых и сильных, кто был поистине движущей силой исторических событий: первый в битвах гражданской войны, первый на стройке; каждым своим деянием и мыслью такие, как он, были вписаны в решающие общественные процессы. Они в себе воплощали поступательность этих процессов, их историческую перспективу.

В вечной теме «личность и история» возникали новые связи, вставали новые закономерности. И это вечное каждому художнику приходилось решать заново, по-своему, как еще не решалось никем другим.

Всякий раз по-новому… Частое повторение этой формулы может создать превратное представление, будто требование новизны в литературе обязательно и для всех непременно: только тогда ты и писатель, если приходишь с чем-то невообразимо новым. На самом деле все обстоит намного проще. И сложней. Вообще-то писателю разрешается все – он может свободно пользоваться известными сюжетами и образами, найденными другими метафорами, рифмами, стилистикой. Ни на что нет запрета – вся суть в конечном результате, в том, что из всего этого получится.

И вовсе не какие-либо специальные установки или запреты, не «надзор» критики заставляют каждого решать свою художественную задачу по-своему, самобытно. Нет двух одинаковых людей, повторяющихся характеров и судеб. И когда автор ставит себе условием рассказать о своем герое как о поистине живом человеке, он в силу необходимости вынужден искать особые, только на этот случай пригодные краски, приемы, композиционные и стилевые решения – искать художественную концепцию данного характера. И произведения в целом.

Это тем более очевидно, когда речь идет о произведении, посвященном новому человеку, новой странице человечества.

1. В. Тимофеев, М. Ширяева. Николай Островский, М., Учпедгиз, 1957, с. 106.[↩]
2. А. Фадеев. За тридцать лет, М., «Советский писатель», 1959, с. 700.[↩]
3. Е. Усиевич. Пути художественной правды. Избранные работы, М., «Советский писатель», 1958, с. 14, 43.[↩]
4. »Русские писатели о литературном труде», т. 4, Л., «Советский писатель», 1956, с. 640 – 641 [↩]
5. К. Зелинский. Из воспоминаний о Николае Островском. – «Дружба народов», 1947, N 14, с. 178.[↩]
6. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 39, с. 17 – 18.[↩]
7. В. Озеров. «…Идти вперед, в этом – мужество». – В кн.: Николай Островский. Собр. соч. в трех томах, т. 1, М., «Молодая гвардия», 1974, с. 14 – 15.[↩]
8. Л. Аннинский, основываясь на одном из писем автора «Как закалялась сталь», называет книгу повестью, а не романом, как общепринято сегодня, как, в конце концов, называл ее и сам Николай Островский.[↩]
9. Л. Аннинский, Обрученные с идеей. – В кн.: Н. Островский, Как закалялась сталь, Кишинев, «Лумина» (Школьная библиотека), 1977, с. 396 – 397.[↩]
10. В. Чалмаев, Бессмертный эпос революции. – «Молодая гвардия», 1967, N 6, с. 264.[↩]
11. Виталий Озеров, Коммунист наших дней в жизни и в литературе, М., «Художественная литература», 1976, с. 53.[↩]
12. Г. Капралов, Огонь разгорающийся. – «Искусство кино», 1974, N 4, с. 32.[↩]
13. Там же.[↩]