№2, 2004/Литературное сегодня

Транскультура или культура в трансе?

Подготовка данной публикации стала возможной благодаря гранту Информационного агентства США, предоставившего автору возможность научной стажировки в Институте Кеннана Международного центра поддержки ученых им. ВудроВильсона (Вашингтон, США).

После того как с треском обрушилась гигантская ось идеологического противостояния между двумя супердержавами, полюса которой в той или иной степени притягивали к себе все остальные точки планеты, вряд ли возможно мыслить мир в категориях бинарных оппозиций. «Локальное» и «глобальное», «частное» и «универсальное» вступают между собой в гораздо более сложные отношения, нежели простое взаимоотрицание. И все же разнонаправленные «воздушные потоки», веющие над нашей планетой в начале третьего тысячелетия, группируются, как мне представляется, в два мощных течения. Центробежное стремится разметать нас в разные стороны авторитетом (а нередко, увы, слепой и грубой силой) однобоко трактуемых национализмов, религий, этнических самоидентификаций; центростремительное более тонко, но и более неумолимо сгоняет в одну кучу неявной, но от этого не менее реальной властью шагающих через кордоны финансовых корпораций, Интернета, голливудских боевиков и гамбургеров. Какое место в этой «розе ветров» отведено культуре? Действительно ли она, как поэтично выразился один исследователь, всего лишь «рябь на водной глади экономической глобализации» 1?

В тексте приглашения на конференцию по этому кругу проблем (несомненно, одну из многих),, послушно высветившемся на экране монитора, внимание привлекли отчаянные строки, обращенные в том числе и ко мне: «На нынешнем этапе глобализация означает прежде всего общий экономический порядок… Все, кто занимается преподаванием или исследованиями в области гуманитарных наук, кровно заинтересованы в обсуждении этих процессов, формирующих наше будущее… Мы не можем просто оставить вопросы будущего человечества на усмотрение технократов и экономистов…» Итак, гуманитарии всех стран, объединяйтесь? В данном случае этот призыв (не раз звучавший за минувшее столетие, но, увы, как правило, малоэффективный с точки зрения прямого воздействия на ход истории) имеет целью привлечь внимание к проблеме взаимодействия и взаимовлияния почтенной категории «культура» и относительно молодого понятия «глобализация» (настолько нового, что мой компьютер упорно подчеркивает незнакомый термин, никак не желая его признавать).

Постепенно входя в обиход с 1960-х годов, этот самый термин «глобализация» стал ассоциироваться в массовом сознании с не знающим государственных границ электронным течением капитала; с неудержимыми информационными потоками, проникающими в любой уголок земного шара; с хищным разгулом свободного рынка; с расширяющейся пропастью между богатыми и бедными – и с демонстрантами на телеэкране, протестующими против всего этого. Культурное измерение глобализации чаще всего воспринимается однозначно – как обезличивание, как утрата национальными культурами «лица необщего выраженья», на смену которому приходит одинаковая для всех (и чаще всего скроенная по американскому шаблону) штампованная маска, еще и говорящая на одном и том же языке (угадайте каком). Перспектива, что и говорить, мало радостная. Неудивительно, что многие страны стремятся ее избежать. Французское правительство, например, ведет настоящую партизанскую войну, пытаясь преградить путь на отечественные экраны хотя бы части заокеанской кинопродукции, а канадцы, не без поддержки ООН и ряда других стран, борются за ограничение свободной торговли продуктами культуры (поступающими прежде всего от могучего южного соседа), видя в них угрозу культуре собственной. Но действительно ли приобретение культурой статуса «всепланетной» может идти лишь одним путем – стирания всех частных различий, гомогенизации, – или этот процесс столь же многовекторен, плюралистичен и неоднозначен, как и все прочие в нашем постмодернистском мире?

Если понимать глобализацию как интеграцию в мировом масштабе, насколько нова ее новизна – особенно в применении к культуре? Большинство исследователей соглашаются, что новоизобретенный термин свидетельствует скорее о размахе и интенсивности явления в наше время, а не о его принципиально иной природе по сравнению с издавна происходившими с человечеством процессами. Многие относят начало сжатия географического пространства и, одновременно, расширения известного мира к эпохе «ранней современности» (более привычно именуемой нами Возрождением). Но есть и точка зрения (ее придерживаются, например, историки Уильям МакНил и Маршалл Ходжсон), согласно которой глобализация насчитывает около двух тысячелетий от роду, ведя отсчет от возникновения – зоны афро-европейской цивилизации, простиравшейся от берегов Атлантики до вод Тихого океана 2. Какой бы системы координат ни придерживаться, невозможно отрицать роль межплеменных – межэтнических – межнациональных контактов в становлении того, что мы называем культурой, на всех этапах развития человечества. Письменная литература играет тут особую роль ввиду ее способности к относительно простому «переселению» из одного культурного контекста’ в другой. По словам литературоведа Стивена Гринблатта, она «практически неизбежно является агентом глобализации» 3. Сама природа литературы отрицает какие бы то ни было притязания на «чистоту крови», обусловливает – через постоянную циркуляцию, «взаимоопыление», отзвуки и эхо друг друга – культурное «мулатство» любой национальной литературы. И все же, сознавая естественность и вечность этой модели, нельзя не признать, что начало нового тысячелетия подвергает национальные культуры особо тяжким перегрузкам на выживание. Каким же видится будущее культуры в сегодняшнем быстро глобализующемся мире?

Прежде всего стоит хотя бы вкратце определить, какой смысл в данном случае вкладывается в чрезвычайно многозначное понятие «культура» (оно, между прочим, входит в число рекордсменов по количеству существующих дефиниций). Не пытаясь охватить их все, сосредоточимся на двух, как мне кажется, наиболее существенных для нашей темы. Одно представление о культуре связано с нацеленностью западной цивилизации Нового времени на удовлетворение материальных нужд, в связи с чем возникает ранее не существовавшая потребность в категории, заботящейся о нуждах духовных. В результате появляется карлайловское определение культуры как «корпуса наук и искусств», отдельных от «работы» общества, а затем известная формула М. Арнольда: культура – это то «лучшее, что помыслено и сказано в мире». Речь, таким образом, идет об интеллектуальной и эстетической сферах, причем в их «высоком» варианте. С другой же стороны, с точки зрения позднее развившейся антропологии понятие культуры гораздо шире и включает в себя (тут я пользуюсь рабочим определением К. Ванн Вудворда) «общую сумму моделей поведения, форм искусства, ценностей, убеждений, институций и других продуктов труда и мысли, присущих данному народу и передаваемых социально» 4. У. Берне по-своему дополняет этот перечень, говоря о «различных обычаях, привычках, нравах или моральных установках/манерах» 5. В таком понимании культура равна, по сути, образу жизни. Посмотрим вначале на взаимоотношения с глобализацией именно так, широко понятой культуры, а затем попробуем сузить предмет разговора до одной из составляющих «культуры выражения» – литературы.

 

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ = МАКДОНАЛДИЗАЦИЯ?

Благом или проклятием является глобализация для культуры? При непременном различии оценок и подходов в точке зрения не только «человека с улицы», но и социологов, культурологов, историков преобладают тревожные тона. В существующей (уже весьма объемистой) литературе по данной теме можно отметить два ключевых, на мой взгляд, момента. Первый – выход культуры на первые роли в современных футурологических построениях, связанный в значительной степени с подстановкой ее на место идеологии в неизбежных катаклизмах, которые день грядущий нам готовит. Второй – попытки спрогнозировать, вернее даже, спроектировать оптимальные конфигурации локального и глобального как ядро всех дискуссий и раздумий вокруг глобализации.

Броскую формулу для обозначения отнюдь не веселого с точки зрения демократии будущего предлагает Бенджамин Барбер – «Джихад против МакМира» (1995), за первым членом которой стоит узколобый, жаждущий крови фанатизм любых чисто «местных» интересов, а за вторым – технически- коммуникационно-финансово глобализованный мир «быстрой музыки, быстрых компьютеров и быстрой еды». Прогноз ученого не внушает оптимизма: «Если будущее планеты – противостояние центробежного вихря Джихада и центростремительной черной дыры МакМира, результат вряд ли окажется демократичным». При этом он предполагает, что окончательная победа будет все же за глобадистскими тенденциями, подпираемыми материальными интересами; тогда нынешние вспышки Джихада – не более чем последние конвульсии перед «вечным «зевком» МакМира 6.

На первой же странице нашумевшей статьи «Столкновение цивилизаций?» (1993), которая легла в основу одноименной книги, утратившей, правда, в заглавии знак вопроса (1996), Сэмюел Хантингтон провозглашает свою стержневую гипотезу – по его мнению, политика и экономика перестают быть главными источниками коллизий в современном мире. «Великие разделы между людьми и основные конфликты пройдут по линии культуры», а боевые рубежи будущего пролягут вдоль границ между цивилизациями 7.Не вдаваясь детально в аргументацию Хантингтона, отметим лишь, что утилитарные геополитические соображения приводят его к выводу о необходимости лучшего взаимопонимания между культурами, поисков общего в разных цивилизационных моделях, то есть того самого диалога культур, о необходимости которого так долго говорили именно гуманитарии.

В отличие от оставляющего нам некую надежду Хантингтона, Ф. Фукуяма в своей не менее известной концепции «конца истории» (на которой он, кстати, уже не настаивает) достаточно мрачно оценивал’ перспективы культуры. «В постисторическом периоде, – констатировал он на рубеже 1990-х годов, – не будет ни искусства, ни философии, мы будем лишь вечными смотрителями музея человеческой истории» 8. Эта мысль, естественно, вызвала у него в преддверии столетий невыносимой скуки ностальгию по временам, когда история (вместе с сопутствующей ей культурой) еще существовала.

Историк культуры Моррис Берман не верит в конец истории. Но в книге, показательно озаглавленной «Сумерки американской культуры» (2000), рисует не менее угнетающую картину, предлагая, впрочем, свой вариант борьбы с общекультурным упадком. Хотя безобразное состояние культуры постулируется им лишь в отношении родной страны, многие его приметы, в частности омассовление культуры и агрессивная наглость электронных медиа, вполне коррелируют с глобальными тенденциями. Предлагаемый им путь к спасению не нов: разочаровавшись в возможностях организованного, институционализированного противостояния неграмотности, бескультурью и китчу, он видит единственный выход в некоем современном эквиваленте монашеству раннего Средневековья. Как отдельные избранные в условиях распада Римской империи и нашествия варваров уединились в монастырях и сумели сберечь, пусть фрагментарно, драгоценные сокровища греко-римской культуры, позволившие через много веков состояться Возрождению, так и современные «монахи» (разумеется, в метафорическом смысле) должны взять на себя миссию сохранения высокой культуры Запада. Их задача – «сопротивляться головокружительному коловращению и кричащей безвкусице глобального корпоративного мирового порядка; они знают разницу между реальностью и Диснейлендом, честностью и коммерческой рекламой» 9. Берман называет себя «оптимистом-реалистом», сохраняя веру в то, что его «монахам» обоего пола, подобно выкинутым за пределы общества персонажам романа Р. Брэдбери «451° по Фаренгейту», удастся пронести культурную эстафету через темные времена (растянутся ли они на много столетий?) и передать ее потомкам.

С другой стороны, кое-кто бодро и даже радостно отмечает вездесущие приметы культурной глобализации, понимаемой как унификация. По мнению оптимистов, нивелирование культурных различий приведет к лучшему взаимопониманию и в других сферах жизни, то есть снизит вероятность социальных и межгосударственных конфликтов. Дэвид Роткопф, к примеру, полагает, что глобализация  уничтожит не только культурные барьеры, но и многие негативные аспекты культуры, став важным шагом на пути к «большей стабильности на планете и к повышению качества жизни населяющих ее людей»10. Говорится о становлении своеобразного «экуменизма прав человека» (Д. Ервье-Леже). Высказывается надежда, что «мир, в котором будет больше согласия в отношении прав человека, будет также более мирным» (Питер Бергер). И тот же Бергер, однако, выражает опасение по поводу сведения мировой культурной сокровищницы до уровня примитивной «культуры аэропортов», где «богатое разнообразие человеческих цивилизаций будет гомогенизировано и вульгаризировано»11.

Впрочем, вероятно, сама постановка вопроса – добро глобализация культуры или зло – некорректна, ибо, во-первых, опять возвращает нас на уровень ниже (черное – белое), а во-вторых, глобализация уже есть непреложный факт. Поскольку поиски ответа на вопрос «кто виноват?» вряд ли помогут культуре, продуктивнее, пожалуй, подход прагматический – что делать?

В этой связи небезынтересно остановиться на предложенной Бергером в процитированной выше статье модели культурной глобализации, складывающейся, на его взгляд, из четырех параллельных и взаимосвязанных процессов. Попробуем примерить их на родное постсоветское пространство.

Первый соотносится с так называемой «культурой Давоса» (по названию швейцарского курорта, где проходят ежегодные Всемирные экономические встречи на высшем уровне). Это культура мировой деловой элиты, включающая в себя манеру поведения, стиль одежды, вкусы. В то же время ее сфера применения не ограничивается международными аэропортами и залами заседаний; она «переливается» за края чисто делового общения, начиная определять собой образ жизни и систему ценностей своих адептов. Думается, что такая культура потихоньку начинает формироваться и у нас, и мне представляется, что на данном этапе это явление положительное.

  1. Stade Roland. The Cultures of Globalization // American Ethnologist. Vol. 26. No 3. August 1999. P. 780.[]
  2. McNeill William H. The Rise of the West: A History of the Human Community. Chicago, 1963; Hodgson Marshall. Rethinking World History: Essays on Europe, Islam and World History. Cambridge, 1993.[]
  3. Greenblatt Stephen. Racial Memory and Literary History // PMLA Journal. Vol. 116. No 1. January 2001. P. 59.[]
  4. Vann Woodward C. Meanings for Multiculturalism // Multiculturalism and American Democracy / Arthur M. Melzer, Jerry Weinberger, and M. Richard Zinman (Eds). Lawrence (Kansas), 1998. P. 55.[]
  5. Bents Walter. Constitutionalism and Multiculturalism // Ibidem. P. 92.[]
  6. Barber Benjamin R. Jihad vs. McWorld // Globalization and the Challenges of a New Century / Patrick O’Meara, Howard D. Mehlinger, and Matthew Krain (Eds). Bloomington and Indianapolis, 2000. P. 23 – 33.[]
  7. Huntington Samuel P. The Clash of Civilizations? // Foreign Affairs. Vol. 72. No 3. 1993.[]
  8. Fukuyama Francis. The End of History? // Globalization and the Challenges of a New Century.’ P. 161 – 180.[]
  9. Berman Morris. The Twilight of American Culture. N.Y. & L., 2000. P. 10.[]
  10. Rothkopf David. In Praise of Cultural Imperialism? // Globalization and the Challenges of a New Century. P. 444.[]
  11. Berger Peter L. Four Faces of Globalization // Ibidem. P. 419.[]

Статья в PDF

Полный текст статьи в формате PDF доступен в составе номера №2, 2004

Цитировать

Высоцкая, Н. Транскультура или культура в трансе? / Н. Высоцкая // Вопросы литературы. - 2004 - №2. - C. 3-24
Копировать