Типологическое изучение русского реализма
«Проблемы типологии русского реализма». Сборник, «Наука», М. 1969, 474 стр.
Еще на симпозиуме советских и чешских ученых на тему «Художественный метод и творческая индивидуальность писателя» говорилось о необходимом сочетании в литературоведческих исследованиях конкретно-исторического и типологического изучения литературы. Выступавшие единодушно отмечали, что при определении места и значения писателя в литературном процессе следует иметь в виду две стороны вопроса: неповторимое своеобразие творческой индивидуальности писателя и соответствие или несоответствие его творчества требованиям истории, запросам народа. В 1967 году в ИМЛИ состоялась научная конференция по вопросам типологии русского реализма, материалы которой и составили недавно вышедший сборник. Важность и своевременность его несомненны. Сборник еще не предлагает окончательных решений поставленных в нем вопросов, но он знакомит с теоретическими концепциями и конкретными анализами литературных произведений, принадлежащими различным ученым. Для начала серьезного типологического изучения это необходимо.
Следует отметить ряд больших достоинств рецензируемого сборника. К ним прежде всего нужно отнести удачное сочетание статей общетеоретического характера со статьями, посвященными конкретным этапам и типам русского реализма XIX – начала XX века.
В статьях, теоретического характера освещаются общие принципы типологического изучения литературы (статьи М. Храпченко и Ю. Лотмана), намечаются исходные положения для типологических сближений и различений произведений русских писателей-реалистов (статьи У. Фохта и Г. Поспелова), устанавливается необходимость органического взаимодействия конкретно-исторического и типологического начал в литературоведческих работах (статья С. Машинского), выясняется невозможность типологического неучений русской реалистической литературы XIX столетия изолированно от рассмотрения ее связей и взаимодействий с мировым литературным процессом (статья С. Тураева).
Удачно определена и проблематика статей, посвященных отдельным этапам и различным типам русского реализма. Исследование особенностей просветительского реализма XVIII – начала XIX века мы находим в статье Н. Степанова, реализма Пушкина и реализма Гоголя – в статье С. Бочарова, реализма писателей-демократов 60-х годов и реализма русской народнической литературы – в статьях И. Ждановского, Н. Осьмакова, М. Горячкиной, П. Николаева, реализма Достоевского, с небывалой силой выразившего противоречия современного ему буржуазного общества и оказавшего огромное влияние на последующее литературное развитие, – в статье Ф. Евнина. Наконец, в статье А. Овчаренко рассматриваются преемственные связи русского реализма начала XX века со старым, классическим русским реализмом.
Следует указать и на полезный обзор литературы но вопросам типологического изучения. Правда, анализу всего сделанного в этой области не посвящено специальной работы. Однако этот пробел успешно восполняет первая часть статьи У. Фохта, в которой изложены важнейшие сведения историографического характера.
Таким образом, рассмотрение в сборнике многих важных вопросов типологии русского реализма, сочетание типологического исследования с конкретно-историческим, обращение к разнообразному литературному материалу (от исследования типологических особенностей отдельных произведений и творчества писателя в целом до изучения типологических черт в развитии национальной и, больше того, всемирной литературы) определяют большую научную ценность рецензируемого труда.
Сборник открывается статьей М. Храпченко, убедительно обосновывающей необходимость типологических исследований и указывающей на основные их принципы.
В качестве определяющего принципа типологического изучения литературы исследователь выдвигает социально-структурный, который предполагает типологические сближения и различения на основе анализа характера изображения и оценки писателями общественно значимых жизненных конфликтов.
Общим вопросам изучения типологии литературных произведений посвящена и статья Ю. Лотмана. Эта статья оставляет двойственное впечатление: местами она радует содержащимися в ней тонкими и интересными наблюдениями (например, при сопоставлении образов Федора Ушакова у Радищева и Левицкого у Чернышевского), но там, где автор излагает основные исходные положения, многое представляется или неубедительным, или неясным.
Необходимым условием для типологических исследований Ю. Лотман считает создание определенной «описывающей системы»»метаязыка», данной науки. Часто, как об этом говорит автор, ученые в качестве такого «метаязыка» используют свои порожденные определенной эпохой и культурной традицией идеи и представления, которые и применяют в исследовании сущности явлений, хронологически или этнически отдаленных от них. Этого, по мнению исследователя, делать нельзя, так как «система, описанная имманентно, не может иметь специфики» (стр. 125), превращается из «вещи» в «мерку» и ведет к разным несуразностям. Например, указывает Ю. Лотман, ученый, если он говорит на своем«метаязыке», при изучении исторических корней поэтики Демьяна Бедного будет (якобы неизбежно) рассматривать Пушкина и Лермонтова лишь как этапы на пути к взятому им объекту исследования. Какие бы оговорки ни делались при этом, «презумпция конечности» описываемых явлений лежит в самом основании подобных работ, ибо беда заключается, с одной стороны, в ложности объяснения, с другой – в том, что «построенная таким образом модель» не только приводит к заранее заданному объекту, но на нем и кончается (стр. 124, 125).
Но почему же? Разве не сумел Белинский в статьях о Пушкине так охарактеризовать особенности поэтов допушкинской поры, что каждый из них предстает в богатстве его идей, образов, художественных средств и в то же время мы видим элементы, которые вошли в преображенном виде в поэзию Пушкина? А перейдя к нему, разве не сказал великий критик о тех новых началах, которые были заложены Пушкиным для последующего литературного развития? Следует в этой связи вспомнить и речь Достоевского, его слова об унесенной гениальным поэтом в могилу «тайне», которую Достоевский и его современники разгадывают, не повторяя Пушкина, а отвечая, как это делал и он, на вопросы своего времени. Нет, в моем сознании «презумпция конечности» решительно не укладывается.
В статье С. Машинского, призывающей к органическому сочетанию в анализе литературного материала конкретно-исторического и типологического подхода к нему, разъясняются причины особой Сложности типологии реалистической литературы, в которой давление жизненного материала необходимо определяет огромное многообразие идейно-художественных структур ее творений.
Статья С. Тураева показывает невозможность типологического изучения русской реалистической литературы изолированно от опыта развития реализма в литературе всемирной.
Очень важно для науки строгое разграничение С. Тураевым двух понятий: понятия о типе реализма и понятия о достигнутом тем или иным писателем-реалистом художественном уровне. Сказанное автором по этому вопросу заставляет задуматься, например, о том, почему в реализме XIX века, являющемся более высоким типом реализма по сравнению с реализмом Возрождения, не было драматурга, который по своим масштабам был бы равен Шекспиру. С. Тураев и предлагает судить каждый этап реалистического развития но его собственным законам, а не по законам пред» шествующих или последующих эпох. В то же время он отмечает необходимость проникновения в диалектику литературного развития, проникновения во внутренние связи и взаимодействия различных эпох и направлений.
Если в рассмотренных статьях были поставлены в основном общие вопросы типологического изучения литературы, то в статьях У. Фохта и Г. Поспелова внимание обращено преимущественно на типологические разновидности
русского реализма прошлого века.
У. Фехт говорит об огромном значении типологического изучения. Именно оно делает возможным глубокое проникновение в особенности каждого, этапа и каждого типа реализма, а тем самым позволяет лучше понять и по достоинству оценить соотносимые с этими этапами и типами произведения во всей их органической целостности и общественной значимости. Решение задач типологического исследования поэтому требует строгого историзма, внимания к существеннейшим тенденциям национального развития, к общественным позициям писателей, к отличительным чертам метода и стиля каждого из них.
Важно и выдвигаемое в статье положение о необходимости при типологических сближениях и различениях учитывать в их связях и взаимодействиях единство отражаемого писателем мира и авторского отношения к этому миру. Хотя само по себе положение это и бесспорно (все мы помним замечательную мысль Маркса о том, что творчество по законам красоты необходимо предполагает как постижение меры самого предмета, так и внесение соответствующей меры оценки, и все мы знаем гениальные ленинские статьи о Л. Толстом, давшие непревзойденный образец анализа толстовского творчества именно под этим знаком), однако далеко не всегда диалектика объективного и субъективного в художественном творчестве учитывается должным образом.
Существенно и то, что при характеристике типов русского реализма У. Фохт указывает на органическое сочетание в художественном методе ряда писателей реализма с романтизмом. Можно полностью присоединиться к автору в его полемике с Ю. Лотманом, отрицающим возможность таких связей.
Что касается деления У. Фохтом русских реалистов прошлого века на «психологов» и «социологов», то с таким делением нельзя согласиться, если рассматривать его как некий общий принцип, приложимый к рассмотрению всей реалистической русской литературы XIX века. Нельзя согласиться потому, что каждый большой писатель в тех или иных соотношениях обязательно сочетает в своем творчестве социальное и психологическое начала. Тем не менее для отдельных этапов развития реализма такое деление имеет порою свое необходимое обоснование в самой действительности. Достаточно указать на тот факт, что ряд статей в сборнике (Н. Ждановского, Н. Осьмакова, М. Горячкиной) успешно преломляет научно-методические рекомендации У. Фохта в анализе произведений демократических и народнических писателей. А статья П. Николаева, воскрешающая острые споры в русской критике 70 – 90-х годов прошлого столетия о психологическом и социальном течениях в литературе, позволяет лучше понять и истоки такого деления, и его оправданность при обращении к реалистической литературе определенных исторических периодов.
В статье Г. Поспелова в качестве объекта типологического исследования выступают принципы типизации в реалистических произведениях. Так же как и авторы других статей сборника, Г. Поспелов исходит из того подлинно научного понимания специфики реалистической типизации, которое мы находим в письмах Маркса и Энгельса Ф. Лассалю, М. Гаркнесс, П. Эрнсту. Ставя вопрос о том, в чем же заключается «верность воспроизведения типических характеров в типических обстоятельствах», автор отвечает: «В том, что социальные характеры героев верно воспроизводятся писателем относителъно социальных отношений их страны и эпохи. В том, что персонажи произведения действуют в соответствии с объективными требованиями и возможностями этих социальных отношений, которые не только их внешне «окружают», но и «заставляют действовать» (стр. 102).
Такая постановка вопроса создает нужную социально-историческую перспективу. Но в то же время нельзя не отметить, что Г. Поспелов, как и У. Фохт, недостаточно раскрывает то конкретное содержание, которое вложил Энгельс в понятие типических обстоятельств. Типическими, как явствует из письма к М. Гаркнесс, он считал такие обстоятельства, в которых сказываются существеннейшие тенденции исторического развития. Потому-то он и указывал писательнице на недостаточную типичность жизненных обстоятельств, «окружающих» и «заставляющих действовать» героев ее «Городской девушки».
Переходя к вопросу о разновидностях русского реализма, Г. Поспелов предлагает делить его на два основных вида: «реализм обстоятельств» и «реализм симптомов». Первый знаменуется непосредственным изображением типических характеров в типических обстоятельствах, второй – таким опосредствованным изображением, при котором общественные отношения «остаются, так сказать, «за кулисами» сюжета и могут обнаруживаться в какой-то мере только в предысториях персонажей или в их косвенных характеристиках» (стр. 109). Характеризуя эти два типа реализма, Г. Поспелов делает ряд интересных наблюдений (например, при характеристике «реализма симптомов» в произведениях Чехова).
Однако в целом предлагаемое в статье деление реализма вряд ли может быть признано плодотворным по двум причинам. Во-первых, непосредственное и опосредствованное раскрытие характеров в соотнесении с типическими обстоятельствами часто имеет место в творчестве одного и того же писателя, даже в одном и том же произведении. Во-вторых, даже при раздельном проявлении прямого и косвенного соотнесения характеров и обстоятельств в творчестве разных писателей какой-либо прочной основы для принципиального различения «реализма обстоятельств» и «реализма симптомов» нет. Если быть точным, то скорее можно сказать, что речь в этих случаях должна идти не о различных типах реализма, а о различных объектах, изображаемых соответствующими их сущности средствами.
Наибольшие возражения в статье Г. Поспелова вызывает чуть ли не водное отождествление художественного метода писателя с мировоззрением и сведение этого последнего лишь к социально-политическим взглядам. Это приводит исследователя к неоправданному нормативизму в суждениях и оценках. Так, Пушкину делается упрек в том, что он в «Борисе Годунове» не показал «те большие социальные силы, которые реально возвели Бориса на престол», что поэт здесь «чрезмерно акцентировал нравственную сторону конфликта» (стр. 111). В отношении «Полтавы» говорится, что в ней «преобладает нормативность его (Пушкина. – Г. Л.) общественного мышления» (там же). Гоголь, по словам автора статьи, вдохновлялся «идеалами прогрессивной дворянской государственности» (стр. 113) и т. д.
Остается оказать о входящих в сборник статьях, посвященных конкретным характеристикам отдельных этапов и течений русского реализма XIX века.
Этот цикл статей открывается работой Н. Степанова «Просветительский реализм XVIII – начала XIX в.». В ней выясняются истоки русского реализма, которые исследователь, вслед за Д. Лихачевым, видит в тех элементах реализма, которые заявляли о себе еще в XVII веке; устанавливается значение классицизма, сентиментализма и так называемого пред романтизма в становлении просветительского реализма; намечается грань (неизбежно весьма зыбкая), отделяющая завершение просветительского реализма от начального развития реализма критического.
Основное внимание уделено в статье характеристике особенных черт просветительского реализма как идейно-художественной структуры, обусловленной рационалистическим отношением к действительности и связанной с раскрытием проблем личности, среды, воспитания. В связи с проявлением этих особенных черт ученый показывает соотнесенность понятия русского просветительского реализма с неизмеримо более широким понятием русского Просвещения.
Статья дает богатый материал для понимания специфики рассматриваемого в ней художественного метода, прямо предшествовавшего русскому критическому реализму.
С. Бочаров в статье «Пушкин и Гоголь («Станционный смотритель» и «Шинель»)» анализирует предпринятое Достоевским в «Бедных людях» исследование типов реализма Пушкина, с одной стороны, и Гоголя – с другой, а затем предлагает свою трактовку различия реакций Макара Девушкина на пушкинскую повесть, где все «будто без автора», «будто сама жизнь», и на гоголевскую повесть, в которой выступила, используя выражение Достоевского, «рожа сочинителя». Непосредственным материалом для своего глубоко и тонко проведенного исследования С. Бочаров сделал речи рассказчиков в названных повестях.
Однако, несмотря на большой интерес, вызываемый этой статьей, нельзя не высказать сожаления по поводу того, что С. Бочаров ограничился в основном констатацией речевых фактов и не сделал попытки проникнуть в глубинные идейные пласты обеих повестей. Если бы он это сделал, тогда, по-моему, раскрылась бы общность лежащего в их основе демократического и гуманистического пафоса, выступило бы не только то, что отличает пушкинское направление от гоголевского, но и то, что сближает. Другими словами, только при этом условии могло бы максимально проясниться подлинное соотношение между гоголевским «миром» и пушкинской «вселенной», о котором упоминается в статье.
В работе Ю. Манна о реализме «натуральной школы» ясно и точно охарактеризовано самое понятие «натуральная школа», рассмотрены различные точки зрения на нее, выяснено ее отношение к гоголевскому направлению в русской литературе. Автор провел типологическое сопоставление романов Гончарова «Обыкновенная история» и Герцена «Кто виноват?». В этой связи высказаны важные соображения о «диалогическом конфликте» в «Обыкновенной истории» в о «социальной инструментовке» общечеловеческой ситуации в герценовском романе. Главный же интерес в статье представляет классификация русских «физиологии», характеристика «двух полюсов» в их развитии, раскрытие гоголевского влияния на это течение «натуральной школы».
В предисловии к рассмотренному нами сборнику редакторы его Н. Степанов и У. Фохт справедливо указали на основную задачу, стоящую в наше время перед историко-литературной наукой: установление закономерностей исторического развития литературы. Конечно, для успешного решения этой задачи требуется еще немало усилий всего многочисленного отряда ученых-литературоведов. Однако направление поисков все более и более проясняется. И немалую роль в этом играют и будут играть «Проблемы типологии русского реализма».