Теоретические проблемы «малого жанра»
Э. А. Шубин, Современный русский рассказ. Вопросы поэтики жанра, «Наука», Л. 1974, 182 стр.
Тема книги Э. Шубина – современный русский рассказ, но главный пафос ее теоретический, что подчеркнуто и подзаголовком – «Вопросы поэтики жанра». Поставив целью нарисовать картину развития «малой прозы» конца 50-х – начала 70-х годов, Э. Шубин стремится не столько к тематической полноте, сколько к проблемно-жанровым обобщениям. Свою задачу автор видит «в раскрытии закономерностей, которые определили существующее состояние жанра и его своеобразные черты, в изучении его конкретных «содержательных форм» и направлений их эволюции» (стр. 4). Поэтому речь дальше пойдет о теоретических аспектах книги.
Э. Шубин начинает разговор о рассказе с новеллы эпохи Возрождения и европейской романтической новеллы. Такой исторический экскурс в принципе вполне правомерен. Однако Э. Шубин излагает различные исторические сведения о «малом жанре», приводит много цитат, но не спешит ставить вопрос о том, что представляет из себя данный жанр как таковой. Столь же обзорный характер носит в книге и разговор о национальном своеобразии русского рассказа XIX века, лишь к концу предпринимается попытка теоретического определения рассказа (да и то, впрочем, не как жанра, а как литературоведческого термина). А с этого, думается, стоило начать книгу. Тогда бы первые две главы могли стать основательным теоретическим фундаментом для исследования современного рассказа. Тогда отчетливее выявились бы «неумирающие элементы архаики», сохраняющиеся в этом жанре, его неповторимая специфика.
Очень странно, что не только Э. Шубин, но и многие другие теоретики упорно избегают постановки простого вопроса: что такое рассказ? Может быть, причина этого кроется в самой кажущейся легкости ответа, его считают как бы само собой разумеющимся: рассказ – это «малый жанр» эпоса. Поскольку это сомнению не подлежит, то разговор о рассказе дальше идет именно как о «малом жанре», – размер произведения становится главным и единственным отличительным жанровым признаком, Но попробуем спросить: по отношению к чему рассказ является «малым жанром»? И такой вопрос многим покажется странным, ясно, что рассказ – это то, что меньше повести и романа. Иными словами, рассказ – это эпический жанр, не являющийся ни романом, ни повестью. Представим на минуту такое определение поэзии: поэзия – это то, что не проза; оно бы всем показалось недостаточным. А для рассказа вышеуказанная дефиниция считается вполне подходящей. Явно нелепым было бы такое суждение: несмотря на то, что это стихи, здесь есть глубокие мысли. А в работах о рассказе такая логика присутствует постоянно. Почти любая книга или статья о рассказе сопровождается апологией этого жанра, рассуждениями о том, что он ничуть не хуже других и т. д.
Такого рода моменты встречаются и в книге Э. Шубина. «Малый жанр» здесь часто оказывается хорош лишь потому, что иногда поднимается до уровня «больших» («фундаментальных», как их называет автор) жанров. Так, заслуга, Пушкина в «Повестях Белкина» состоит только в том, что у него «новелла начинает осваивать новые эстетические области, ранее подвластные лишь другим жанрам» (стр. 30). Это верно, но неужели Пушкин ничего не открыл в новелле как таковой? И современный рассказ интересен для Э. Шубина опять-таки потому, что «стремится преодолеть ограниченность своих жанровых форм, чтобы заключить в них широкое эпическое содержание» (стр. 125). Думается все же, что рассказ хочет быть именно рассказом и что у него есть какая-то специфика, несводимая только к малому объему. Поэтому от вопроса «что такое рассказ?» никуда не уйти. Наивно было бы, конечно, уповать на то, что кто-то раз и навсегда даст ответ на этот вопрос, указав «в отточенной и завершенной фразе» все признаки жанра. Существуют в науке о литературе такие вопросы, обращение к которым само по себе плодотворно. Вспомним известный вопрос импровизатора из «Египетских ночей»: «Почему мысль из головы поэта выходит уже вооруженная четырьмя рифмами, размеренная стройными однообразными стопами?» На это никто никогда не ответит со всей определенностью, тем не менее, всякий глубокий исследователь поэзии постоянно задается таким вопросом Может быть, стоит чаще задумываться над тем, почему то или иное произведение могло стать только рассказом и ничем иным. Может быть, будет эффективно в этом смысле обстоятельное сопоставление рассказов того или иного автора с его же повестями и романами с целью выявления неповторимой специфики «малого жанра».
Призывая к этому, я вместе с тем предлагаю решительно отказаться от имеющихся на этот счет упрощенных представлений, которые, к сожалению, проскальзывают и в книге Э. Шубина. Инерция этих штампов столь велика, что они вполне уживаются на страницах книги с, противоположными им верными суждениями. Очень популярно, например, мнение о том, что рассказ «лишь ставит вопрос» (стр. 14), предполагается, видимо, что «большой жанр» – роман такие вопросы решает. Но не в буквальном же смысле романист решает социальные, политические, нравственные и т. п. проблемы, – их решает, конечно, сама жизнь. Если же иметь в виду проблематику художественную, то в этом смысле и рассказ неизбежно содержит какие-то решения. Очевидно, поэтому сам же Э. Шубин на стр. 138 справедливо говорит о том, что не только в «фундаментальных жанрах»»решались»»существеннейшие вопросы русской и всеобщей человеческой жизни», что в «поисках ответов» на них участвовал и рассказ. (Это не единственный в книге случай сосуществования взаимоисключающих утверждений.) Но «возвышая» рассказ до «больших жанров», Э. Шубин не раскрывает специфики именно «малого жанра» в решении «существеннейших вопросов». Другое общее место: весьма важной (и постоянной) чертой развития рассказа Э. Шубин считает «художественное исследование на материале единичного события значимых, нечастных явлений действительности» (стр. 37). Но ведь интерес к значимым, не частным явлениям характерен для всех эпических жанров. К тому же «единичное событие», по логике приведенного суждения, выглядит неким нетронутым «материалом» – сырьем для дальнейшей обработки, едва ли не перенесенным в рассказ непосредственно из реальной действительности. Надо ли напоминать, что отнюдь не всегда «материалом» для рассказа служит реальное событие. Во всяком случае, создание фабулы – всегда творческий акт. Слишком уж стало популярно противопоставление «материала» и «формы» в духе Выготского, который, кажется, многих всерьез убедил в том, что Бунин прямо «из жизни» взял судьбу Оли Мещерской и все, его мастерство состоит в композиционном размещении «материала».
Справедливости ради следует отметить, что Э. Шубин в одном месте своей книги верно говорит о событии как о чем-то более сложном, чем «случай из жизни», удачно апеллируя к Гегелю, однако он тут же сбивается, вновь говоря о «воссоздании типических обстоятельств в частном по своему объему жизненном факте» (стр. 165).
Э. Шубин обращается к противопоставлению «рассказ – новелла», предлагая свое разграничение этих понятий. Действительно, это один из самых сложных вопросов поэтики «малого жанра».
Одни литературоведы считают, что «рассказ» и «новелла» – это синонимы, другие видят в новелле самостоятельный жанр, третьи, пользуясь терминами «рассказ» и «новелла», вообще не задумываются над их сходством или различием, что в итоге создает невероятную путаницу, Как же решает вопрос о соотношении рассказа и новеллы Э. Шубин? » При всех возможных разграничениях рассказа и новеллы, – пишет он, – следует, прежде всего, учитывать, что производится оно в рамках одного жанра. Жанр этот – рассказ» (стр. 55). Употребляя понятие рассказ«как термин, равнозначный малому прозаическому жанру в целом» (стр. 56), Э. Шубин выделяет две типологические разновидности этого жанра: рассказ (в более узком смысле) и новеллу. Э. Шубин использует один термин для наименования и вида и подвида. Само по себе это приемлемо. Ведь, например, разница между родовым и видовым значениями слова «драма» хорошо понятна всем, а не только литературоведам-профессионалам.
Словом, допустимо разграничение, так сказать, Рассказа и рассказа (воспользуемся пока такими обозначениями для того, чтобы отчетливее разобраться в концепции Э. Шубина, а разобраться в ней весьма нелегко). Если соотношение Рассказа и новеллы ясно (жанр и его разновидность), то разница между новеллой и рассказом толкуется чрезвычайно усложненно. Дело в том, что и понятие «новелла» у Э. Шубина имеет два значения, Э. Шубин предлагает различать «новеллу, с одной стороны, как жанр ренессансной литературы», с другой – как «одну из разновидностей рассказа (Рассказа. – В. Н.), близкую по своей структуре ренессансной новеллистике, но генетически связанную с ней через современный малый прозаический жанр» (стр. 56). Современная новелла и новелла ренессансная оказываются, по Шубину, разными явлениями, к тому же их «генетическая связь» почему-то осуществляется при помощи посредника, которым выступает «современный (?) малый прозаический жанр». С этим невозможно спорить, потому что это невозможно понять. Боюсь, что и сам автор книги не сможет объяснить, почему он, признавая новеллу типологической разновидностью Рассказа, не признает за ней право на самостоятельное историческое развитие.
Итог рассуждений о рассказе и новелле отличается поистине новеллистической неожиданностью: «Рассказ в том виде, в каком он сложился к концу XIX века, целиком вбирает в себя и такую разновидность прозы, как новелла, и ряд других… Перерастание жанра новеллы в рассказ происходило в рамках одного литературного вида» (стр. 56). Здесь уже нельзя даже определенно сказать, в каком значении употреблено слово «рассказ», широком или узком. Примечательно, что, разграничивая две жанровые разновидности, Э. Шубин не приводит ни одного конкретного примера рассказа и новеллы. Это легко объяснить: громоздкие и запутанные дефиниции, выстроенные автором, неминуемо бы обрушились. Происходит это потому, что Э. Шубина новелла интересует не как объективно существующее явление, а как термин, которому надо «подыскать» значение. Но теория литературы – это наука не о литературоведческих терминах, а о литературе, И любая концепция жанра оценивается по тому, что она дает для понимания процесса литературного развития, для более глубокой интерпретации конкретных образцов этого жанра.
А в рецензируемой книге разрыв между теоретическими построениями и анализом конкретных рассказов непомерно велик. Антитеза «рассказ – новелла» совершенно «не работает» там, где речь идет о современной литературе. Понимание новеллы, сформулированное в теоретической части, то и дело подменяется, сводясь к одной стороне произведения – сюжетно-композиционной. Так, черты «классической новеллы» Э. Шубин усматривает, например, в «Зосе» В. Богомолова. Каковы же эти черты? «…Не спешная экспозиция, динамическое развитие действия, кульминация, сложная концовка, неожиданный финал и эпи лог. Взаимоотношения героев строятся по принципу «любовного треугольника» (стр. 81). Не станем спорить о том, можно ли считать «Зосю» новеллой; заметим лишь, что по такому набору признаков будет новеллой, например, «Капитанская дочка». Интересно, что далее говорится: «Но мысль рассказа далеко выходит за рамки истории одной любви, за рамки частного события. Это рассказ о судьбе поколения, лишенного войной юности и любви». Получается, что новелла – это некая банальная схема, но мысль автора может выходить «за рамки» этой схемы, и тогда произведение будет отнесено к другому, «хорошему» жанру – рассказу. Между разновидностями «малого жанра» возникает иерархическое соотношение, и неприязнь Э. Шубина к «новеллистичности» находит уже не только эстетические, но и нравственные аргументы. Почему в русской литературе происходит перерастание новеллы в рассказ? Не только потому, что русские писатели преодолевали «схематизм» новеллы, но и по другой причине: «В силу особого социального и духовного пути развития России, в силу своеобразия национальной психики, складывающейся веками, чисто внешний путь индивидуального успеха, путь удачливого авантюриста, «сильной личности», прокладывающей себе дорогу любыми средствами (на чем нередко зиждется сюжет западной классической новеллы), никогда не был признан большими русскими художниками этически допустимым и оправданным. Глубокое наполнение частной сюжетной коллизии нравственной проблематикой, постоянный поиск в любой конкретной истории «общей спасительной идеи», «выхода для всех», эпичность – вот черты, характеризующие лучшие произведения «малого жанра» в русской литературе» (стр. 141).
Все это весьма напоминает канувшие, казалось бы, в Лету определения новеллы как «буржуазного жанра» и т. п. Как же нам быть с ведущими мастерами «малого жанра», которые в XIX веке продолжали традиции классической новеллы? Неужели и Э. По, и Мериме, и Гофман шли «по чисто внешнему пути индивидуального успеха», воспевали «удачливых авантюристов»? Между прочим, в 1827 году Гёте написал произведение, которое называлось просто «Новелла». Свою концепцию этого жанра он выразил не теоретически, а практически, желая доказать, что такой жанр существует, и типизировать в одном произведении главные его свойства, отличающие новеллу от других «малых жанров» (в немецком языке есть противопоставление «Novelle – Geschichte», соответствующее русскому «новелла – рассказ»). И «Новелла» Гёте, при всей ее несомненной классической «новеллистичности», обладает такими свойствами, которые, право, трудно определить точнее, чем пользуясь выражениями Э. Шубина: это именно поиски «общей спасительной идеи» и «эпичность». Впрочем, Гёте мог и ошибиться в определении жанра. Может быть, его «Новелла» – не новелла, а рассказ. Но что же нам тогда – признать Гёте выразителем русской «национальной психики»? Так или иначе, но «Новелла» Гёте – это не событие интересное «само по себе»; глубокий и сложный философский смысл ее весьма «выходит за рамки».
Между тем, говоря о современной новелле, Э. Шубин высказывает чрезвычайно верную мысль: «Жанр новеллы развивался в сторону все более внимательного, углубленного художественного изображения духовного мира героев «интересных историй». Появлялись произведения «малого жанра», в которых произошла переакцентировка внимания с события на характер. Изображаемый человеческий характер нередко становился основным предметом художественного исследования, а сюжет лишь предоставлял разнообразные возможности для более полного и многостороннего его раскрытия» (стр. 146). Я лишь хочу внести некоторые уточнения. Таким углубленным развитием новеллы мы обязаны, конечно, не только Белову или Богомолову, но и авторам, творившим несколько раньше. Новеллы с преимущественным интересом не к событию, а к характеру встречаются уже у Боккаччо (ведь знаменитая новелла о Федериго дельи Альбериги интересна не сенсационным фактом съедения сокола, а именно характером героя). Еще отчетливее этот процесс заметен на стыке романтизма и критического реализма («Матео Фальконе» и «Кармен» Мериме, «Повести Белкина» Пушкина). Новелла, углубляясь, могла оставаться новеллой, ей отнюдь не обязательно было «перерастать» в рассказ, как утверждал Э. Шубин прежде.
В общем, серьезное определение новеллы можно дать, только признав ее самостоятельным жанром. Попытка примирить «все возможные разграничения» рассказа и новеллы привела Э. Шубина только к путанице. Кстати, и слово «рассказ» в главах, посвященных современной литературе, лишено той терминологической четкости, которая декларирована в начале книги: широкое и узкое значения термина здесь по существу неразличимы.
Вместе с тем в книге есть немало верных литературно-критических суждений о современном рассказе, тонких наблюдений над конкретными произведениями, над творчеством отдельных писателей. Интересны мысли Э. Шубина о процессе «этизации» современной новеллистики, о развитии форм «свободного повествования» и т. д. Но все это, к сожалению, не складывается в единую систему именно вследствие нечеткости теоретических предпосылок. Те черты современного рассказа, которые определяются «памятью» жанра, могли быть выявлены полнее.
Нельзя, однако, не отметить, что работы о современной литературе, содержащие одновременно серьезную теоретическую «сверхзадачу», появляются пока еще весьма редко. Поэтому опыт такого исследования не может не быть полезен. Думается, что книга Э. Шубина намечает ряд важных проблем, к которым не раз еще вернется наше литературоведение.