№10, 1972/Обзоры и рецензии

Тенденция начинает меняться

Написанное об Уэллсе, одном ил самых плодовитых писателей XX века, вполне выдерживает по объему сравнение с написанным им самим. Не приходится сомневаться, что если б кто-нибудь предпринял попытку составить «всемирную библиографию» Уэллса, издание оказалось бы чрезвычайно громоздким.

И в то же время было бы неверным сказать, что об Уэллсе на Западе написано много. Во всяком случае, об Уэллсе, которого мы привыкли ценить прежде всего, – об Уэллсе-фантасте.

Трудно найти другого подобного масштаба писателя XX века, судьба которого в критике сложилась бы столь парадоксально.

Газетная и журнальная критика второй половины 90-х и первой половины 900-х годов писала преимущественно об Уэллсе-фантасте. Это было вполне естественно: именно в это десятилетие Уэллсом созданы все его лучшие научно-фантастические романы – от «Машины времени» до «Пищи богов». Каждый из них вызывал множество откликов. Разумеется, многие из тогдашних рецензий нельзя читать иначе, чем с чувством крайнего удивления. Уэллс был новатором и как таковой был осужден на то, чтобы смысл его творчества открылся современникам не целиком и не сразу. Но критики тех лет работали не напрасно. Они не решили ни одного вопроса, но поставили множество. Следующий этап изучения творчества писателя был хорошо подготовлен. К сожалению, он не последовал.

Все более определенный поворот » Уэллса к утопии, «бытовому» и интеллектуальному роману и прямой публицистике по-новому ориентировал критику. Фантастика представлялась пройденным этапом. В 20-е годы авторитет Уэллса стоял необычайно высоко, но это был авторитет провидца, просветителя, прогрессивного общественного деятеля и только в последнюю очередь авторитет художника. Тогда же и возникла проблема: кем был Уэллс – журналистом или художником?

Роковые слова были произнесены самим Уэллсом в пылу полемики с Генри Джеймсом, в ходе которой Уэллс отстаивал прямую социальную заинтересованность искусства1. «Меня следует называть скорее журналистом, чем Художником, в этом суть дела, и мне было не найти антагониста более закопченного, чем Вы» 2, – писал он в письме Генри Джеймсу от 8 июня 1915 года. Полемический смысл этих слов ускользнул от внимания тех, кто по горячим Следам принялся их комментировать. Поэтому с Уэллсом не спорили. Речь шла лишь о том, насколько расширительно можно толковать слово «журналист».

В 30-е годы это слово приобрело по отношению к Уэллсу уничижительный смысл. Полнее и последовательнее всего эта точка зрения была сформулирована одним из крупнейших английских литературоведов XX века – У. Кроссом. «В предельном своем выражении метод Уэллса ведет к диссертации, трактату, эссе или проповеди, которые включают в себя в качестве аргументов и для поддержания спора какую-то долю интересного повествования, рассуждения о проблемах пола и слегка обрисованные характеры», – писал У. Кросс в 1930 году. «Подобного рода беллетристика, лишенная характеров и настоящего конфликта, черпает свои жизненные, силы исключительно из авторских идей, и она остается жива лишь до тех пор, пока живы эти идеи», – продолжал он. А эти последние «осуждены скорее всего на то, чтобы рассеяться в атмосфере и заново воплотиться в произведениях, созданных другими – теми, кто в более прямом смысле окажется художником» 3. Иными словами, Уэллс-новатор не был художником. Уэллс-художник не был новатором.

Подобную же мысль высказал много позднее другой видный английский литературовед, Д. Дейчес, в своей «Критической истории английской литературы» (1960). Эта точка зрения давно уже стала расхожей и перешла в немалое число курсов английской литературы, созданных в Англии и США.

Самое любопытное состоит здесь в том, что, не желая рассматривать фантастику в ряду полноценных художественных произведений Уэллса, критики Уэллса отнюдь не проявляют намеренной недобросовестности. Напротив, они на свой лад стремятся «поднять» значение этого писателя. В фантастике Уэллса характер играет заведомо подчиненную роль, а искусство романиста неразрывно связано для У. Кросса и Д. Дейчеса с созданием живых человеческих образов. Когда же и бытовые романы Уэллса не выдерживают установленных ими критериев, такие критики без сожаления вычеркивают его из реестра крупных фигур литературы XX века.

Взгляды У. Кросса дожили до начала 60-х годов. Однако к этому времени начало, в противовес им, утверждаться иное представление об Уэллсе-романисте.

С выходом в свет трех сборников, посвященных отношениям Уэллса с другими писателями, его современниками, – «Генри Джеймс и Уэллс» (1958), «Арнольд Беннет и Уэллс» (1960) и «Джордж Гиссинг и Уэллс» (1961) 4, – полемика об Уэллсе оживилась и приняла несколько иное направление. Выяснилось, что Уэллс в своем споре с Генри Джеймсом отнюдь не был провозвестником журналистики в том смысле слова, который подразумевает неприятие художественности. Поношение Уэллса как художника после этого прекратилось. Другое дело, что специфика Уэллса-художника так и осталась непонятой.

Сложилась традиция говорить об Уэллсе как о научном фантасте или как о романисте в собственном смысле слова, противопоставляя «двух Уэллсов». А между тем при всех бросающихся в глаза различиях они удивительно крепко связаны.

Уэллс с юных лет был близок Просвещению. Но его зависимость от него на разных этапах выражалась по-разному. На первом – фантастическом – этапе творчества Уэллс стремился (вслед за Гарди и предвещая Голсуорси, Роллана и Томаса Манна) вернуть литературе эпическое начало. Научная фантастика давала ему возможность быть в этом смысле последовательнее и современнее по мироощущению, чем Гарди, в произведениях которого выражается, по остроумному замечанию американского исследователя У. Тиндалла, «трагедия дарвиновского человека в ньютоновской вселенной» 5. Новая физика, дополнив в романах Уэллса новую (дарвиновскую) биологию, помогла создать достаточно цельный и масштабный взгляд на мир. Но найденная в 90-е годы фантастическая форма по ряду причин была им утрачена, он обратился к реалистическому роману. Теперь, в процессе приближения к конкретному социальному бытию, положение менялось. С утратой космического масштаба утрачивалась и прежняя цельность. Мир снова распадался на отдельные элементы, и их единство приходилось искать заново. Что же теперь скрепит все элементы мира и все элементы повествования? То же, что и прежде, отвечает себе Уэллс, – мысль. Представление о жизни может быть передано двумя способами, считает Уэллс. Первый состоит в том, чтобы старательно отбирать факты действительности, соответствующие взглядам и темпераменту автора. Второй определяется стремлением автора «широко распахнуть окно в жизнь», позволить ей проникнуть в роман во всей ее видимой разноголосице. Уэллс целиком за второй тип романа. Если в основу романа положена достаточно емкая и значительная идея, она без труда объединит эти факты и не даст произведению распасться на отдельные фрагменты. В романе не может быть переизбытка фактов. Он в этом смысле всегда будет уступать жизни. Но только ясно выраженная идея и присутствие в романе личности автора позволят ему быть достаточно фактографичным.

Речь идет не о вопросах композиции, а о вещах более важных. Понятия «реализм» и «научность» для Уэллса по существу совпадали; образец истинного реализма давала ему работа его учителей Дарвина и Хаксли. Сколько бы примеров ни приводил Уэллс во время своих литературных споров из истории романа и драмы, за всем этим стоял огромный, однажды поразивший его и навсегда с ним оставшийся пример «Происхождения видов» – книги, объединившей при помощи великой идеи бесконечное разнообразие фактов. Тем, кто не видел великий реализм науки, он отказывал и в праве видеть великий реализм жизни. Их творчество казалось ему худосочным, факты – тенденциозно подобранными, масштаб действительности – суженным. В этом и состояла суть споров Уэллса с Гиссингом и с Генри Джеймсом.

Вопрос о том, насколько преуспел Уэллс-романист в своей художественной практике и насколько она в том или ином случае соответствовала его эстетическим взглядам, лучше, конечно, оставить пока в стороне. Важно другое: Уэллс-фантаст и Уэллс-романист – это во многом один и тот же Уэллс. Одного не понять без другого, и невнимание к творчеству фантаста мешает изучению творчества романиста.

Впрочем, интерес к фантастике Уэллса вскоре возродился.

В 1961 году вышло первое исследование, специально ей посвященное, – «Ранний Уэллс» Бернарда Бергонци6, – книга, со множеством просчетов, но талантливая. В 1967 году, на этот рез в США, вышла книга Марка Хиллегаса «Будущее как кошмар. Герберт. Уэллс в антиутописты» 7.

Фантастику Уэллса больше не игнорировали. В 60-е годы это вообще стало невозможно – завершился период большого в длительного, захватившего два с лишним десятилетия подъема фантастики, и выдающаяся роль Уэллса в истории этой области литературы сделалась очевидна.

Наглядное свидетельство перемен – две книги об Уэллсе, вышедшие за последние годы в Англии. Одна из них принадлежит перу Ловата Диксона, лично сталкивавшегося с Уэллсом в пору своей работы в издательстве Макмиллана, другая написана сравнительно молодым литературоведом Патриком Парриндером.

Ловат Диксон озаглавил свое исследование «Герберт Уэллс, его бурная жизнь и время» 8 и построил книгу по принципу биографии. Замысел довольно смелый – ведь автор вступил в соперничество не с кем иным, как с самим Уэллсом: тот тоже написал в 1934 году свою биографию и она остается до сих пор одной из самых читаемых его книг. После ее выхода была предпринята только одна попытка написать развернутую биографию Уэллса, причем у автора было то оправдание, что последние двенадцать лет жизни писателя оставались неосвещенными. Но книга Винсента Брома, о которой идет речь9, была неодобрительно встречена в литературных кругах. Многое в ней казалось непозволительным вторжением в личную жизнь писателя. Однако нравы меняются. Л. Диксон, немало написавший о поистине бурной жизни Уэллса, не встретил никаких возражений со стороны рецензента «Литературного приложения к «Таймс». Что ж, в этом, есть свой резон. Без интереса к личной жизни Уэллса много труднее становится воссоздать его человеческий облик, а он важен и для характеристики его как писателя.

Хуже обстоит дело с бурными временами, в которые жил Уэллс. Попытка написать его «политическую, биографию» удалась не до конца – здесь требовалась и большая полнота, и более масштабный подход. Но не следует забывать, что в английском литературоведении подобные попытки вообще не слишком часты. Лучшее исследование политических взглядов Уэллса принадлежит все-таки не английскому, а американскому литературоведу Уоррену Уэйгеру10.

Словом, книга Л. Диксона явилась первой за много лет попыткой рассказать обо «всем Уэллсе». Попыткой отрадной – ведь чем полнее охвачены разные стороны личности, взглядов, обстоятельств жизни писателя, тем более выпуклое представление мы, о нем получаем.

И все же главным в писателе остается то, что он пишет. В этой своей часта книга Л. Диксона не возвышается, казалось бы, над простым, здравым смыслом, но ведь сколько им пренебрегали ради своих концепций литературоведы более крупные! Для автора не существует ровно никаких сомнений в том, что Уэллс – художник, хотя и весьма своеобразный. Не сомневается он и в большом значении фантастики Уэллса. Десятки удивительных мнений, высказанных по этому поводу на протяжении нескольких десятилетий, просто не принимаются им во внимание. И если Л. Диксону приходится порою доказывать то, что, с нашей точки зрения, выглядит само собой разумеющимся, то беда его, а не вина, – так уж сложилась судьба Уэллса в Англии.

Книга Л. Диксона показала, что подходит к концу длительный и весьма для Уэллса неблагоприятный период критических оценок его творчества. Книга П. Парриндера11 продемонстрировала, как много интересного можно сказать об этом писателе, найди правильный к нему подход.

«Герберт Уэллс» П. Парриндера – работа сугубо литературоведческая, и» она возникла на том этапе изучения Уэллса, когда в полноценное исследование неизбежно должно войти все накопленное в этой области биографами, социологами, историками общества и науки. И в работу П. Парриндера все это входит – естественно, ненавязчиво. Это действительно, несмотря на небольшой объем, очень полный и современный очерк Уэллса.

И, что важно, все это подчинено единой концепции личности писателя, – согласно автору, Уэллс, при всех своих так много давших ему покушениях на разнообразные области знания, полнее всего выразил себя все-таки как писатель. Писатель достаточно цельный, П. Парриндер не ограничивается упоминаниями о том, что при всей многоплановости творчества Уэллса один его период всегда готовил другой (па это указывали и раньше). Оп позволяет читателю увидеть, как мысли Уэллса, воплощаясь в произведениях разных жанров, то преобразуют традиционную художественную структуру, то подчиняются ей. В этом смысле книга П. Парриндера заслуживает внимания всех, кто интересуется закономерностями художественного творчества.

Работа Л. Диксона, как говорилось, ознаменовала собой конец периода. Монография П. Парриндера, будем надеяться, – начало нового. Для английского уэллсоведения теперь открылась возможность от простого восстановления истины перейти к исследованиям, в результате которых Уэллс предстанет не только как самобытная и типичная фигура человека XX века, но и как одна из крупнейших литературных фигур нашего времени.

  1. Подробно об этой дискуссии см.: М. Урнов, Уэллс против Джеймса, «Вопросы литературы», 1988, N 7.[]
  2. »Henry James and H. G. Wells», Rupert Davis, Lnd. 1958, p. 264. []
  3. W. L. Cross, Four Contemporary Novelists, The Macmillan Co., N. Y. 1930, p. 180, 182, 186.[]
  4. «Henry James and H. G. Wells», Hupert Davis, Lnd. 1958; «Arnold Bennet and H. G. Wells», Univ. of Illinois Press, Urbana 1960; «George Gissing and H. G. Wells», Rupert Hart Davis, Lnd. 1961.[]
  5. W. Tindall, Forces in Modern British Literature, A Vintage Book, N. Y. 1956, p. 137.[]
  6. Bernard Bergonzi, The Early H. G. Wells, Manchester Univ. Press, 1961.[]
  7. Mark R. Hillegas, The Future As Nightmare. H. G. Wells and the Anti-Utopians, Oxford Univ. Press. N. Y. 1967.[]
  8. Lovat Dickson, H. G. Wells. His Turbulent Life and Times, Macmillan, Lnd. 1969.[]
  9. Vincent Brome, H. G. Wells. A Biography, Longmans, Green and Co., Lnd. N. Y., Toronto 1951.[]
  10. W. Warren Wagar, H. G. Wells and the World State, Yale Univ. Press, 1961.[]
  11. Patrick Parrinder, H. G. Wells, Oliver and Boyd, Edinburgh 1970.[]

Цитировать

Кагарлицкий, Ю. Тенденция начинает меняться / Ю. Кагарлицкий // Вопросы литературы. - 1972 - №10. - C. 221-225
Копировать