Светлый гость, или Магия костюма у Гоголя

Известно, что Гоголь не был женат, да и романов с дамами у него не было, если не считать позднего и очень осторожного его увлечения Анной Михайловной Вьельгорской; хотя в молодости, в письме к маменьке, он намекал и настаивал на одном из таких будто романов, заставивших его очертя голову кинуться в заграничное путешествие. Не было у Гоголя даже в творчестве романа как жанра, по крайней мере «Мертвые души» сам он назвал не романом, а поэмой. И все-таки роман у Гоголя был; увлекательный и страстный, ироничный и насмешливый, наполненный вздохами, эротическими подробностями, высочайшим благоговением… Этот бесконечный и самый постоянный роман всей жизни и творчества писателя с предметом его любовного внимания, выдумки, остроумия, вкуса — роман c Одеждой (с большой буквы, отдавая дань уважения такому невероятному выбору гениального сочинителя). Художественная вершина этого «романа», его дитя — непревзойденная гоголевская «Шинель».

В художественном мире Гоголя есть излюбленные автором идеи и темы, имеющие многовариантные решения, потому не исчезающие бесследно, а постоянно работающие и возрождающиеся в новом обличье. Такова идея костюма, она проходит в произведениях писателя целый ряд чудесных метаморфоз и каждый раз обнаруживает новые свойства, поднимаясь от чисто утилитарных, дополнительных характеристик героя до самостоятельной роли в творении автора, до обобщений времени и смысла жизни. Можно увидеть, как от произведения к произведению все зорче, пристрастней и мудрей становится взгляд писателя.

Но что такое магия костюма или даже — что такое магия вообще? Магия, согласно словарю, например, Ожегова, — это «совокупность обрядовых действий и слов, якобы обладающих чудодейственными свойствами и способными влиять на сверхъестественные силы», магию также подразделяют на «черную» (в средние века: чародейство, волшебство, объясняемые участием и помощью адских сил) и на «белую», творящуюся при содействии добрых, небесных, божественных сил. И точно ли они были магическими, все эти гоголевские свитки, платья, сюртуки, мундиры, шаровары, жилеты, фраки, кафтаны и шинели? С чего это началось и чем завершилось?

Детство и юность Гоголя. Чтобы проследить истоки рождения и развития одной из магистральных тем творчества, надо выявить встроенность ключевых ее элементов в личность писателя. Начинать розыски придется с самого начала — с его детства и даже раньше — с родителей.

Замечательна история женитьбы отца будущего писателя. Василий Афанасьевич Гоголь в тринадцать лет видел вещий сон, в котором Царица Небесная показала ему маленькую девочку, сидящую в храме у ее ног, и сказала: вот твоя жена. Сон этот забылся, как забывается большинство снов. Через некоторое время он увидел семимесячного ребенка и, взглянув на него, остановился от удивления: ему представился тот самый ребенок, которого показали ему во сне. Тринадцать лет он ждал, пока девочка подрастет; приходил, играл с ней. Сон повторился… и опять Богородица указала Василию Афанасьевичу на ту же девочку. Когда избраннице исполнилось четырнадцать лет, их обвенчали.

Эта чудесная и вместе с тем реальная семейная история прекрасно аккомпанировала маленькому Гоголю при осознании своей исключительности. Ей вторила история другая — не менее удивительным было и его рождение.

«Мать Гоголя имела двоих детей до его рождения, но они являлись на свет мертвыми <…> она дала обет, если родится у нее сын, наименовать его Николаем в честь чудотворного образа, называвшегося Николаем Диканьским. Родители Гоголя просили священника села Диканьки молиться до тех пор, пока дадут ему знать о счастливом событии и попросят отслужить благодарственный молебен»¹.

Относительно обретения имени сестра Гоголя свидетельствовала: «Брат любил вспоминать о том, почему назвали его Николаем».

Итак, сознание своей уникальности и даже избранности было заложено изначально и в дальнейшем желало как-то проявиться, стать зримым и понятным всем. Нужно было только найти себя, то есть свои наиболее яркие способности к чему-то, и успешно реализовать их.

Известно, что отец поэта обладал даром занимательного комического рассказчика. Кроме таланта устных выступлений Василий Афанасьевич преуспел и в письменных формах. Подражая горячо любимому папеньке, и сын научился писать. «Никто не понимал, какого рода стихи он писал. Известный литератор В. В. Капнист, живший в соседнем имении неподалеку от Васильевки, заехав однажды к отцу Гоголя, застал его пятилетнего сына за пером. Малютка Гоголь сидел у стола, глубокомысленно задумавшись над каким-то писанием. Капнисту удалось просьбами и ласками склонить ребенка-писателя прочесть свое произведение. Гоголь отвел Капниста в другую комнату и там прочел ему свои стихи. Капнист никому не сообщил содержание выслушанного им. Возвратившись к домашним Гоголя, он, лаская и обнимая маленького сочинителя, сказал: «Из него будет большой талант, дай ему только судьба в руководители учителя-христианина»»².

В заключение этого нежного периода жизни будущего великого писателя, о котором он сам всегда вспоминал с умилением, хочется привести еще одну знаменательную подробность, несомненно, известную Гоголю. В Диканькской церкви за алтарем хранилась окровавленная рубашка Василия Леонтьевича Кочубея — рубашка, в которой он был казнен по навету Мазепы.

Эту окровавленную рубашку, хранимую в святая святых той церкви, где был и чудотворный образ Николая Диканьского, ангела-хранителя будущего великого писателя, вполне можно считать первым, еще бессознательным приближением великой темы, которая впоследствии пройдет через все творчество Гоголя.

Позже, во время учебы в гимназии, в его жизни возник театр. Увлечение театром во время учебы в гимназии стало вторым, уже более сознательным, приближением к будущей теме.

В жизнь подростка пришли театральные костюмы и театральная игра… Игра и раньше присутствовала в его жизни: передразнивал дворню в своей деревне, одноклассников, преподавателей, общих знакомых. Теперь, благодаря пьесам и костюмам, игра все больше становится счастливой возможностью реализовать себя, отличиться в организованном коллективе единомышленников.

«Воротясь однажды после каникул в гимназию, Гоголь привез на малороссийском языке комедию, которую играли на домашнем театре Трощинского, и сделался директором театра и актером. Кулисами служили ему классные доски, а недостаток в костюмах дополняло воображение артистов и публики. С этого времени театр сделался страстью Гоголя и его товарищей, так что после предварительных опытов ученики сложились и устроили себе кулисы и костюмы, копируя, разумеется, по указанию Гоголя, театр, на котором подвизался его отец: другого никто не видел. Гоголь не только дирижировал плотниками, но сам расписывал декорации»³.

К тому же театр — это чудо, и тут тоже можно блеснуть.

«Удачнее всего давалась у нас комедия фон-Визина «Недоросль». Видал я эту пьесу и в Москве, и в Петербурге, но сохранил всегда то убеждение, что ни одной актрисе не удавалась роль Простаковой так хорошо, как играл эту роль шестнадцатилетний тогда Гоголь»⁴, — вспоминал о том времени товарищ Гоголя К. Базили.

Кроме театра, увлечения чтением и живописью в гимназии стали приходить Гоголю мысли о грядущем Поприще.

«Во сне и наяву мне грезится Петербург, с ним вместе и служба государству. До сих пор я был счастлив; но ежели счастье состоит в том, чтобы быть довольну своим состоянием, то не совсем, — не совсем до вступления в службу, до приобретения, можно сказать, собственного постоянного места», — писал 18-летний Гоголь из Нежина матери 26 февраля 1827 года⁵.

Однако поприще поприщем, но молодому человеку хочется не только что-то собою представлять, но и самым наилучшим образом — выглядеть.

«Позволь еще тебя попросить об одном деле: нельзя ли заказать у вас в Петербурге портному самому лучшему фрак для меня? Узнай, что стоит пошитье самое отличное фрака по последней моде. Мне хочется ужасно как, чтобы к последним числам или к первому ноября я уже получил фрак готовый. Напиши, пожалуйста, какие модные материи у вас на жилеты, на панталоны. Какой-то у вас модный цвет на фраки? Мне очень бы хотелось сделать себе синий с металлическими пуговицами; а черных фраков у меня много, и они мне так надоели, что смотреть на них не хочется», — писал Гоголь 26 июня 1827 года Г. Высоцкому.

И, наконец, это сознание своей уникальности и неосознанного еще пути вдруг проговорилось, как бы пытаясь застолбить туманные грядущие высоты.

«Помню Гоголя молодым человеком, только что вышедшим из нежинского лицея. Он так же был серьезен, но только с более наблюдательным взглядом. Ехав в Петербург и прощаясь со мною, он удивил меня следующими словами: «Прощайте, Софья Васильевна! Вы, конечно, или ничего обо мне не услышите, или услышите что-нибудь весьма хорошее». Эта самоуверенность нас удивила в то время, как мы ничего особенного в нем не видели»⁶, — писала в своих «Воспоминаниях» дочь писателя Капниста С. Скалон.

Жизненная изнанка костюмной темы. Откуда же это постоянное и неотвязное обращение к одежде разного рода, стремление наделить ее самыми разнообразными свойствами и теми функциями, которые, кажется, ей и не свойственны? Почему одежда занимает столь важное место в творчестве Гоголя? Может быть, недавняя эпоха Павла с ее гипертрофированным приглядом, кто во что одет? Но в то время было много писателей, пушкинско-гоголевская эпоха славна не только этими двумя гениями, но один лишь Гоголь был верным и неутомимым поклонником ее величества Одежды, которая, как Галатея своему Пигмалиону, отвечала писателю взаимностью.

Сама фамилия писателя, сказавшего об одном из своих героев, что тот любил пройтись гоголем, — ведь это не что иное, как роман с некоей лучшей частью самого себя, той частью, по которой, как по одежке, — принимают.

«В гимназии Гоголь, как между товарищами, так и по официальным спискам, — Гоголем не назывался, а просто Яновским, — вспоминает Н. Кукольник. — Однажды, уже в Петербурге, один из товарищей при мне спросил Гоголя: «С чего ты это переменил фамилию?» — «И не думал». — «Да ведь ты Яновский». — «И Гоголь тож». — «Да что значит гоголь?» — «Селезень», — отвечал Гоголь сухо и свернул разговор на другую материю»⁷.

Заглянем в «Толковый словарь…» современника Гоголя, Владимира Даля. Что означает слово «гоголь»: «Гоголь м. как название толстоголовых плоских и круглых уток». Второе значение слова гоголь — «щеголь, франт, волокита. Он гоголем ходит, хватом, франтом, самодовольно подняв голову». И тут же иносказательное значение слова утка: «Утка, франц. лживая газетная статья, обман, колокола льют»⁸. Поразительно, но в словарной статье как будто коротко дано описание еще одного гоголевского героя… Хлестакова.

Однако Гоголь и сам любил пройтись гоголем не только по улице, подобно молодому художнику в «Портрете». Вот одно из свидетельств такого рода. «Окончив курс наук, Гоголь прежде всех товарищей своих, кажется, оделся в партикулярное платье. Как теперь вижу его, в светло-коричневом сюртуке, которого полы подбиты были какою-то красною материей в больших клетках. Такая подкладка почиталась тогда nec plus ultra молодого щегольства, и Гоголь, идучи по гимназии, беспрестанно обеими руками, как будто ненарочно, раскидывал полы сюртука, чтобы показать подкладку»⁹.

Да и, как сейчас говорят, Николай Васильевич «по жизни» был таким, в его характере было заложено неиссякаемое желание произвести впечатление, блеснуть всеми своими достоинствами или хотя бы вообразить желанные достоинства и бесценное признание, прихвастнуть желанным, как вполне имеющим быть. Чего стоит его самоуверенное заявление маменьке: «Письма адресуйте ко мне на имя Пушкина, в Царское Село, так:

Его высокоблагородию Александру Сергеевичу Пушкину.

А вас прошу отдать Н. В. Гоголю» (27 июня 1831 года).

А вот как наш Гоголь — «щеголь, франт и волокита» выглядел в реальности.

«На вечерах Плетнева я видел многих литераторов, и в том числе А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя. Пушкин и Плетнев были очень внимательны к Гоголю. Со стороны Плетнева это меня нисколько не удивляло, он вообще любил покровительствовать новым талантам, но со стороны Пушкина это было мне вовсе непонятно. Пушкин всегда холодно и надменно обращался с людьми мало ему знакомыми, не аристократического круга и с талантами мало известными. Гоголь же тогда <…> казался мне ничем более, как учителем в каком-то женском заведении, плохо одетым и ничем на вечерах Плетнева не выказывавшимся <…> Он жил в верхнем этаже дома Зайцева, тогда самого высокого в Петербурге, близ Кокушкина моста, а так как я жил вблизи того же моста, то мне иногда случалось завозить его»¹⁰, — свидетельствовал А. Дельвиг (племянник поэта).

Гоголь с его острой наблюдательностью не мог не замечать подобных взглядов в свою сторону. Вот еще один пример, свидетельство графа Соллогуба:

«Молодой человек вопросительно посмотрел на меня; он был бедно одет и казался очень застенчив; я приосанился. — «Читайте, — сказал я несколько свысока, — я сам «пишу» (читатель, я был так молод!) и очень интересуюсь русской словесностью; пожалуйста, читайте». Ввек мне не забыть выражения его лица! Какой тонкий ум сказался в его чуть прищуренных глазах, какая язвительная усмешка скривила на миг его тонкие губы. Он все так же скромно подвинулся к столу, не спеша, развернул своими длинными худыми руками рукопись и стал читать. Я развалился в кресле и стал его слушать <…>

С первых слов я отделился от спинки своего кресла, очарованный и пристыженный, слушал жадно; несколько раз порывался я его остановить, сказать ему, до чего он поразил меня, но он холодно вскидывал на меня глазами и неуклонно продолжал свое чтение <…>

Признаюсь откровенно, я был поражен, уничтожен. Когда он кончил, я бросился ему на шею и заплакал. Молодого этого человека звали Николай Васильевич Гоголь»¹¹.

Начав серьезно работать со словом, увидев его реальную власть, Гоголь, говоря языком Фрейда, сублимировал свое естественное желание нравиться, производить впечатление, блеснуть всеми своими достоинствами, пройтись перед восхищенными взглядами безукоризненным щеголем и франтом. Отныне эти свойства питают его творчество: создают неповторимый драгоценный рисунок художественной ткани прозы.

Однако это лишь предыстория.

И тут как раз время сказать еще об одной особенности Гоголя и его произведений.

Влияние собственных работ. «Первые две недели я делаю фильм, а потом фильм делает меня», говорил Федерико Феллини. Гоголя его работы продолжали «делать» на протяжении многих последующих после публикации лет.

Особенное влияние на творчество писателя, на его пристрастие к разного рода одежде, оказала «Сорочинская ярмарка», раннее произведение, открывающее сборник «Вечеров на хуторе близ Диканьки». И так же как известная фраза: «Все мы вышли из гоголевской «Шинели»», так костюмная тема, зародившись в «Сорочинской ярмарке», прошла по всему творчеству писателя и достигла своего апофеоза в бессмертной повести.

Что же необходимо сказать о «Сорочинской ярмарке»?

В целом «Вечера на хуторе…» — это собрание малороссийских легенд, поверий и суеверий, художественно переработанных и стилизованных Гоголем, — благосклонно были приняты публикой, многие восхищались их свежестью и юмором. В журналах прокатилась волна полемики. Н. Полевой, который пять лет тому назад высмеял в «Московском Телеграфе» первую книжку Гоголя «Ганц Кюхельгартен», опять приводил образцы «высокопарения» пасечника Рудого Панька. Но за Пасечника-Гоголя вступилось большинство журнальных критиков. Известен более чем лестный отзыв Пушкина, который поздравил публику «с истинно веселою книгою».

Интересно также читательское мнение о «Вечерах…» Н. Языкова, сообщавшего 22 декабря 1831 года в письме брату М. Языкову: «Мне они по нраву: если не ошибаюсь, то Гоголь пойдет гоголем по нашей литературе: в нем очень много поэзии, смышлености, юмора и проч.»¹².

Слова Языкова оказались пророческими.

Однако вернемся к «Сорочинской ярмарке», в которой современные Гоголю критики обнаружили более всего просчетов автора. В «Сорочинской ярмарке» костюмная тема прозвучала впервые. Первым самостоятельным магическим предметом одежды здесь стала — красная свитка, которая вначале принадлежала черту. (Свиткой в старое время называлась верхняя длинная распашная одежда из домотканого сукна.)

История красной свитки подается писателем как предание, в которое герои повести, приехавшие на ярмарку, со страхом верят, словно в некую идеологию. Вот это предание.

Выгнанный за какую-то вину из пекла черт пропил в шинке все, что имел с собою; пришлось ему заложить красную свитку. Заложил и сказал, что вернется за ней через год. Шинкарь рассмотрел хорошенько свитку: «сукно такое, что и в Миргороде не достанешь! а красный цвет горит, как огонь, так что не нагляделся бы!» Взял да продал проезжему пану заложенную вещь, а о сроке и позабыл было совсем. Раз, под вечерок, приходит какой-то человек: отдавай свитку мою! Тот — в ноги, признался во всем… Только свитки нельзя уже было воротить. Пана обокрал на дороге какой-то цыган и продал свитку перекупке; та привезла ее снова на Сорочинскую ярмарку, но с тех пор уже никто ничего не стал покупать у ней. Перекупка дивилась, дивилась и, наконец, смекнула: верно, виною всему красная свитка. Недаром, надевая ее, чувствовала, что ее все давит что-то. Не думая, не гадая долго, бросила в огонь — не горит бесовская одежда! «Э, да это чертов подарок!» Перекупка умудрилась и подсунула в воз одному мужику, вывезшему продавать масло. Дурень и обрадовался; только масла никто и спрашивать не хочет. «Эх, недобрые руки подкинули свитку!» Схватил топор и изрубил ее в куски; глядь — и лезет один кусок к другому, и опять целая свитка. Перекрестившись, хватил топором в другой раз, куски разбросал по всему месту и уехал. Только с тех пор каждый год, и как раз во время ярмарки, черт с свиною личиною ходит по всей площади, хрюкает и подбирает куски своей свитки. Теперь, говорят, одного только левого рукава недостает ему.

Сюжетная пружина «Сорочинской ярмарки» строится на переплетении событий фантастических и реальных. Приехавшему на ярмарку парню понравилась дочь Черевика Параска. Но не так-то просто добиться ее руки.

Тут начинается подмешивание к ярмарочной реальности фольклорной «чертовщины». В итоге — Черевик, главный герой повести, втягивается в череду таких событий, которые склоняют его выдать свою Параску замуж за парня.

Замечено, что с этой ранней повестью молодого Гоголя перекликается великое произведение зрелого писателя — «Шинель». Неспроста тут общая «обувная» фамилия главных героев — Черевика и Башмачкина. А зовут Черевика — Солопий. Что это за имя? Не созвучно ли оно такому слову как… салоп? Салоп — это, согласно словарю, широкое женское пальто с пелериной, с прорезями для рук или с короткими рукавами.

Однако от публикации «Сорочинской ярмарки» до выхода в свет «Шинели» пройдет более десяти лет, за это время будут написаны практически все его художественные произведения. И почти в каждом тема костюма будет играть одну из заметных, а часто и ключевых ролей, как бы подготавливая почву к вершине гоголевского гения. И если расположить все основные «костюмные» вещи Гоголя в хронологическом порядке — буквально в каждом произведении можно обнаружить не только перекличку с будущим знаменитым шедевром, но и, что особенно важно, растущее мастерство писателя.

Но каким же образом это небольшое сочинение оказалось столь стимулирующим для становления и развития новой, по своему даже невероятной, но подспудно уже подготовленной костюмной темы в творчестве молодого писателя?

Повторяем: Гоголя его работы продолжали, что называется — делать на протяжении многих последующих после публикации лет.

Мир Гоголя был маркирован заданными условностями «Вечеров на хуторе…» и, в частности, — «Сорочинской ярмарки». И стал сбывающейся и развивающейся реальностью того, что еще недавно было экзотическим, нереальным и даже невозможным. И случилось так, что автор нашумевших книг (две части «Вечеров…») как будто запрограммировал и себя, и действительность вокруг своего имени.

Взять хотя бы фольклорную героиню повести — красную свитку. Вещь, принадлежащая черту, согласно славянской мифологии, в огне не горит и в воде не тонет. Она неуничтожима, и от нее невозможно отделаться. Этот черт, согласно той же мифологии, имеет разновидность змея-любака, который может прикинуться лентой или бусами, лежащими на дороге; если девушка их возьмет, черт получает к ней доступ и мучит ее, пока не убьет или не изведет.

1. Кулиш П. А. Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя, составленные из воспоминаний его друзей и знакомых и из его собственных писем. В 2 тт. Т. 1. СПб., 1856. С. 6.[↩]
2. Данилевский Г. П. Знакомство с Гоголем: Из литературных воспоминаний // Н. В. Гоголь в воспоминаниях современников. М.: Госиздат, 1952. С. 458. [↩]
3. Кулиш П. А. Указ. изд. Т. 1. С. 27. [↩]
4.  Базили К. М. Из неизданных записок // Шенрок В. И. Материалы для биографии Гоголя. Т. 1. М., 1892. С. 241. Ср. С. 105.[↩]
5.  Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. в 14 тт. Т. 10. М.-Л.: АН СССР. Институт русской литературы (Пушкинский Дом), 1940. С. 83. Здесь и далее произведения Гоголя цитируются по этому изданию. [↩]
6. Скалон С. В. Воспоминания // Исторический Вестник. 1891. Май. С. 363.[↩]
7.  Гимназия высших наук и лицей князя Безбородко (Юбилейный сб.) / Ред. Н. В. Гербель. СПб., 1881. С. 195.[↩]
8. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. В 4 тт. Т. 1. М.: Госиздат иностранных и национальных словарей, 1956. С. 364.[↩]
9. Кулжинский И. Г. Воспоминания учителя // Москвитянин. 1854. № 21. С. 5. [↩]
10.  Дельвиг А. И. Мои воспоминания. Т. 1. М., 1912. С. 152. [↩]
11. Соллогуб В. А. гр. Воспоминания. СПб., 1887. С. 112-115; Русский Архив. 1865. С. 740-742. Сводный текст. [↩]
12. Пушкин. Исследования и материалы. Т. XI. Л.: Наука, 1983. С. 281. [↩]