Судьба одного провинциала. Воспоминания о Льве Финке

Начало этой истории переносит нас в те теперь уже почти легендарные времена, когда над крупнейшей в мире Куйбышевской ГЭС пролетал первый советский искусственный спутник Земли. Мощь великой державы тогда была упоительна, а августовское ночное небо темное и синее, как бархат. Среди бессчетных звезд вечной небесной тверди впервые объявилось нечто новое. Еле видная, будто бортовой огонек невесть как далеко забравшегося самолета, бледная голубая звездочка, не слишком считаясь с вековечным миропорядком, шустро и бесцеремонно пробиралась среди застыло глазеющих мириад звезд ночного небосклона. Свой путь она прочерчивала уже по кривым параболам космического мира. Событие запомнилось многим наблюдавшим его с гористого берега Жигулевского моря. О нем мы в подробностях потом вспоминали с Львом Адольфовичем Финком. Это было в августе 1957 года.

Все тогда выглядело неправдоподобно и фантастично, как причудлива и невероятна была сама полная благих начинаний, родимых пятен и язв сталинизма, переломная без окончательного перелома хрущевская эпоха. Во многих своих проявлениях и чуть ли не одинаково – в небе, на земле и под водой. На дне нового Жигулевского моря покоились свежие останки варварски сметенного старинного волжского Ставрополя, позже воскресшего под именем Тольятти, чтобы массовым потоком репродуцировать итальянские «фиаты» под маркой «Жигули», и горелые, как в войну, развалины бессчетных других людских обиталищ – городков, сел и деревень, уж вовсе беспамятно ушедших в ту же подводную могильную мглу. Над окончательной отделкой гидростанции в зонах все еще трудились заключенные, правда, в основном «бытовики», со сроками не больше пяти лет. Но не так давно были и другие, политические. Не очень скрывалось, что начальник Гидростроя параллельно носит звание генерала МВД. На ГЭС давно уже работали все двадцать агрегатов. Но она считалась официально не пущенной и не открытой, потому что символическую ленточку для этого не удосужился перерезать главный хозяин страны Н. С. Хрущев (освящение ножницами он совершил лишь год спустя!). Словом, земные кунштюки состязались с небесными…

За два месяца до этого, в июне, я был взят в штат «Литературной газеты» и тут же откомандирован собкором в Поволжье с постоянным пребыванием в Куйбышеве (ныне Самара). Тогдашние масштабы кажутся скромными, если не убогими. «Литературная газета» выходила всего на четырех страницах. Местное отделение Союза писателей состояло только из пяти или: шести членов. Ореолом биографической необычности выделялись трое литераторов, недавно реабилитированных. Все они проходили по общему делу об антисоветском контрреволюционном писательском центре в Среднем Поволжье 1937 – 1938 годов. Двое пожилых – поэт и прозаик чуваш Влас Захарович Иванов-Паймен, профессор-литературовед Иосиф Маркович Машбиц-Веров и самый молодой – 41-летний Л. А. Финк. Впрочем, последний из троицы даже и не был еще членом Союза писателей. Писательский билет он получил значительно позже, только в 1963 году.

Особо могучей газетной панорамы всесоюзного звучания из такого ресурса не изобразишь. Но этого и не требовалось… Корреспондентские усилия предполагалось сосредоточить на общекультурной жизни Поволжья и на событиях вокруг Куйбышевской ГЭС. Знакомство с краем я и начал с ГЭС и с литераторов. В первую очередь, конечно, с теми, кто ближе по возрасту.

Леонид – он же Лев – Адольфович Финк оказался человеком среднего роста, нездорового вида, с землистого цвета лицом, в больших роговых очках, из-под стекол которых смотрели мягкие карие встревоженные глаза. До сих пор помню улицу на спуске к Волге, асфальтированный тротуар возле булыжной мостовой, где мы с ним впервые разговорились. Меня удивляло, что в сорок один ход Финк все еще оставался аспирантом Куйбышевского педагогического института. Зачем это? Для чего ему нужно?

В руках Финк держал большой, толстый коричневый портфель, набитый книгами. Он куда-то шел, то ли в институт, то ли из института. С неразлучным пухлым кожаным портфелем, кстати, я видел потом Финка на протяжении десятилетий, можно сказать – всегда. Финк был человек книжный, очень начитанный, всем интересующийся. Ученый и всегда учившийся.

Во время той случайной встречи на волжском спуске я только обыкновенного любопытства ради бегло спросил насчет книжных пристрастий и аспирантуры, а оказывается, задел за живое. И Финка понесло. Жарило июньское солнце. Редеющие темные пряди липли к темени и крутому лбу Льва Адольфовича, а он говорил и говорил. В застенчивой манере, мягким своим, добрым голосом. Слушать его было интересно. В первом приближении он рассказал тогда многое из своей жизни.

Мой отец тоже был «враг народа», отсидевший в общей сложности десять лет. И как сын «врага народа», я из-за этого претерпел немало. Отца реабилитировали лишь на полгода раньше Финка, получившего бумагу об «отсутствии состава преступления» два года назад. Отцовская реабилитация создала перелом и в моих мытарствах. С жизнью вдалеке от Москвы, от родных, от друзей. С четырехлетней вынужденной работой после окончания Московского университета в областных газетах маленькой поволжской республики. Теперь вот даже взяли в «Литературку».

Враг врага видит издалека… Разговор рождал взаимное расположение, ощущение общности судьбы. Несмотря на солидную разницу возрастов, с этого начались наши дружеские отношения.

Финк провел в тюрьмах, лагерях и ссылке семнадцать лет. Его взяли юношей, в 21 год, когда он был аспирантом-филологом московского вуза и штатным сотрудником «Литературной газеты». Нынешним моим коллегой в некотором роде.

В печорской северной ссылке, в лесах и снегах Коми АССР, осужденный находиться там до конца жизни, Финк овладел новыми специальностями – бухгалтера, финансиста и экономиста. Исхитрился даже заочно учиться в финансовом институте и за пять лет закончил его. Это позволило выжить и сохраниться ему самому и делившим с ним все тяготы так называемого вольного поселения жене и двум малолетним дочкам. Новые профессии – подпорки серьезные и в обычной жизни. Но, получив бумагу о реабилитации и едва очутившись в родных волжских краях, Финк сразу же изменил направление усилий. Бросился в попытки «вернуться» и «наверстать».

Речь шла, конечно, о насильственно прерванных семнадцать лет назад и превращенных лишь в урывочные писания стихов «для себя» занятиях публичным словом. Литературой.

Сначала пусть хотя бы в форме самого скромного газетного журнализма. Жену с детьми Он поселил в Куйбышеве, вблизи отца, почтенного самарского хирурга, а сам приютился в рабочем общежитии того самого города Ставрополя, которому суждено было вскоре оказаться на дне нового водохранилища. Здесь в городской ставропольской газете «За коммунизм» отыскалась должность заведующего промышленным отделом.

Началась изматывающая жизнь «на два дома». В качестве сотрудника ставропольской газеты Финк увидел не только героический размах, но и изнанку великой стройки. О некоторых своих экономически обоснованных статьях и рассудительных фельетонах той поры, уже горячо жестикулируя, и рассказывал мне нынешний аспирант Куйбышевского пединститута.

О подробностях арестантских злоключений Финк особо распространяться избегал… Хлебнуть довелось немало. Вдобавок ко всему перенес не так давно тяжелую полостную операцию из-за язвы желудка. Этим объясняется усталость и серый цвет лица.