Среди журналов и газет

ПИСЬМО М. А. ШОЛОХОВА. Л. Разстреева в журнале «Дон» (1985, N 5) рассказывает о созданном Государственном музее-заповеднике М. А. Шолохова.

«Навечно сохранить неповторимые приметы шолоховской земли нужно не для «экзотики» – как никакой другой великий писатель, не отходя далеко от «местного» и особенного, Шолохов круто выходит на вопросы общечеловеческого, мирового звучания.

Издалека и впервые приехавшие на Дон внимательные читатели Шолохова переживут чувство возвращения: вещественные, предметные экспонаты музея предстанут перед ними реальными свидетелями и живыми участниками известных волнующих событий. Музей крепче свяжет нас с шолоховскими книгами, в которых все дышит в, лад с жизнью человека, а хутора и казачьи курени, степь и река несут яркие и явственные отсветы людских судеб», – пишет Л. Разогреева.

Недавно в фонды музея поступило не публиковавшееся ранее письмо Шолохова начинающему литератору. Письмо это получено из Новосибирска от ветерана Великой Отечественной войны Ивана Филипповича Веревкина.

История письма такова.

В 1951 году к слушателям Военно-политической академии им. Ленина в Москве приехал в гости Шолохов.

«Мы, – рассказывает И. Ф. Веревкин, – слушатели редакторского факультета, окружили гостя плотным кольцом. Беседовал он подкупающе просто. Разговорил всех, развеселил. Поинтересовался, есть ли у кого из нас фронтовые записки. Кое-кто (в том числе и я) ответили утвердительно. В нескольких словах я рассказал Михаилу Александровичу о своих фронтовых дневниках. Писатель, внимательно выслушав, предложил просто, по-товарищески, как солдат солдату:

– Пришлите рукопись, я прочту и, как сумею, помогу советом.

Рукопись была выслана в Вешенскую, через определенное время я получил ее обратно вместе с письмом, которое стало для меня учебником «в доработке фронтовых дневников…

Моя книга вышла в свет под названием «Дневник, пробитый пулей». В 1974 году она выдержала второе издание».

Вот текст письма:

«Дорогой тов. Веревкин!

Извините за то, что долго задержал ответ. Постоянные разъезды и чрезмерное обилие чужих рукописей помешали мне ответить Вам своевременно.

Кратко хочу сказать Вам о моих соображениях относительно «Партийного билета». Над рассказом надо еще основательно поработать и не только над стилем, но и над строением произведения.

Основная беда – на мой взгляд – состоит в том, что Вы взяли на себя труднейшую задачу, ведя повествование от первого лица и тем самым связав себя по рукам и ногам. У вас нет «оперативного простора» и Вам все время надо «якать» и оглядываться назад: «Не допустил ли какой-либо нескромности, так ли я показал то или иное событие?»

Вообще рассказ от первого лица – трудная и щекотливая форма, и неизмеримо легче было бы Вам писать «он делал то-то», а не «я сделал то-то». Подумайте над этим вариантом.

Небрежности в строении фразы Вы отыщете сами при условии, если автор на время отойдет в сторону, а за рукопись сядет редактор военной газеты гвардии подполковник Веревкин, который беспощадно и придирчиво начнет править Веревкина-автора.

Нельзя же в самом деле писать: «Все улыбнулись по адресу брони». И чем эта фраза отличается от фразы мамы-одесситки, приглашающей своих чад к завтраку: «Детей! Детей! Идите кушать яйцев!»?

Скупо показаны психологические переживания героев, в труднейшие минуты их жизни. Для этого стоило пойти даже на увеличение объема рассказа. Бедно даны пейзажи (опять-таки в этом повинна форма повествования от первого лица!). Строже и отчетливей надо построить сюжет. Чудесной возможностью явилась бы для этого показанная несколькими штрихами, мило и скромно, любовь Вали к Порталову.

Но ее признание у трупа Порталова, звучащее так трагически, исключает одно штампованное и замызганное определение: «безумно любила». На скамейке городского сада, в любой обстановке можно допустить слово о «безумной любви», но не в изголовье у смерти. Тут это захватанное слово «безумно» звучит почти кощунственно. И в тысячу раз доходчивее и выразительнее выглядела бы простенькая, человеческая фраза: «Ведь я его так любила!» Как видите, одним неосторожным, непродуманным словом можно целиком зачеркнуть эффект сцены, исполненной глубочайшего драматизма.

В настоящем виде рассказ похож на немой и бесцветный фильм. Вы обязаны облечь его живой плотью, влить в него живую творческую кровь!

Это, пожалуй, и все. О мелочах говорить не стоит.

Не подумайте, дорогой товарищ Веревкин, что это – «разнос». Нет, только желание помочь Вам сделать рассказ полноценным руководит мною.

Учтите еще одно обстоятельство: на тему о выходе из окружения много писали и пишут. Совершенно необходимо поэтому говорить своим голосом и как можно ярче.

Если сочтете нужным – пришлите рукопись после переработки. На этот раз с ответом не задержусь. Отшлифованный по-настоящему рассказ будет напечатан. В этом я убежден. В нем есть добротные куски, но от похвал я сознательно воздерживаюсь, чтобы Вы не зазнавались, – раз, чтобы злее работали, – два.

Желаю успеха!

С приветом М. Шолохов.

20.8.51. Вешенская».

ВОСПОМИНАНЬЯМИ ЖИВЕМ… (К 75-летию со дня рождения А. Т Твардовского) – под таким заголовком в журнале «Волга» (1985, N 6) П. Куприяновский поместил материалы, рассказывающие о пребывании поэта в Иванове в 1949 и в 1950 годах и о его взаимоотношениях с ивановскими литераторами.

Твардовский интересовался жизнью, бытом и творчеством ивановских литераторов. Прежде всего он встретился там с поэтом Владимиром Семеновичем Жуковым, которого знал как фронтовика, участника первого Всесоюзного совещания молодых писателей в 1947 году. Впоследствии Жуков был в поэтическом семинаре, руководимом Твардовским. Их взаимоотношения составляют особую страницу. По отношению к В. Жукову Твардовский выступал как старший товарищ-наставник.