Смелее!

Эти- заметки – о художественном новаторстве. Естественно, что автор не претендует на полноту освещения большого, сложного и, как ему кажется, запутанного в нашей критике вопроса.

Вместе с новым содержанием литературы обновляются ее изобразительные и выразительные средства. Об этой стороне дела мне и хочется высказаться, опираясь главным образом на область поэзии. Некоторые соображения будут касаться и литературы в целом. Например, насколько верно и плодотворно для художественной практики освещает наша критика проблему новаторства?

Мысль о том, что каждое время имеет своих певцов, далеко не нова. На память приходит строка из стихотворения Якова Полонского: «Новые встанут певцы и услышит их новое время». Великолепно сознавал, что после него должны прийти совсем другие поэты с другими голосами, Сергей Есенин:

Тогда поэт

Другой судьбы,

И уж не я,

А он меж вами

Споет вам песню

В честь борьбы

Другими,

Новыми словами.

Неисчерпаемый, вечный источник обновления в литературе – сама жизнь. Эта истина ныне не только никем не оспаривается, но постоянно подчеркивается во множестве книг и статей.

Печатая статью С. Гайсарьяна в дискуссионном порядке, редакция предполагает в дальнейшем опубликовать ряд статей по вопросам художественного новаторства и приглашает принять участие в этом обсуждении писателей, критиков, литературоведов, всех читателей журнала.

В начале 20-х годов очень сильно было ощущение того, что «всегда новое содержание в литературе требует и новых форм». Валерий Брюсов писал, например: «Как ни совершенны, как ни разнообразны, как ни гибки формы, созданные литературой прошлого, они не пригодны для выражения нового мироощущения. Новое содержание не может быть адекватно выражено в старых формах; для этого нужен новый язык, новый стиль, новые метафоры, новый стих, новые ритмы».

Пусть эти требования высказывались тогда с излишним максимализмом. Пусть в них явно чувствовалась недооценка накопленных классикой изобразительных и выразительных средств. Отрыв от традиции, увлечение формотворчеством были все же лишь накладными расходами. Главным оставалось сознание того, что небывалая, величайшая социальная ломка неизбежно должна привести к выработке новых форм в искусстве для усвоения им нового содержания жизни.

В утверждении этого совершенно справедливого положения нет ошибки. Распространенной ошибкой тех лет было другое. Многим казалось, что главное – поломать старые художественные формы, а новые будут созданы, как говорится, молниеносно. Вот они, нате, получайте: ломку синтаксиса, режущую слух какофонию в стихах, неестественные ритмы, разрывы мысли, насаживание образа на образ, неоправданное словотворчество – всевозможные футуристические, имажинистские и другие подобные выкрутасы и излишества. Это был чреватый опасностями путь. Теперь мы знаем, что оголтелые буржуазные художники, идя по стезе самоцельных поисков формы, пришли к ее разрушению – распаду. Именно в абстракционизме полностью утрачено чувство формы.

Истина же была в том, что новое содержание жизни действительно требует выработки новых форм в искусстве. Но что это – процесс непрерывный и длительный. На выработку новой литературной «технологии» часто идут не месяцы и годы, а долгие десятилетия. Эту трудную и сложную работу писатели ведут не из собственной прихоти, но по настоятельной потребности самой жизни, а значит, и литературы. Так пополняются, обогащаются ее изобразительные возможности, так создаются новые традиции. Эта работа – неотъемлемая часть искусства писателя.

Мы знаем теперь, что при выработке новых изобразительных и выразительных средств никогда огульно не отвергается опыт предшествующих эпох. Наоборот, многое из старого арсенала используется применительно к новым условиям. Художественные формы чаще всего создаются постепенно, малозаметным образом. И только в творчестве великих новаторов, таких, как Владимир Маяковский (в Армении – Егише Чаренц), мы сталкиваемся с бурным развитием новой поэтической «техники». Мы видим воочию, как эти поэты широко раздвинули границы поэтического слова, открыли ранее неизвестные художественные возможности в рамках родных литературных языков.

Однако если утверждение, что каждому времени положены свои певцы, разделяется всеми, то совсем иначе обстоит с положением, что новое содержание жизни требует новых форм в поэзии. Здесь идут нестихающие споры.

Желая показать, что роль формы, средств выражения и изображения не так уж значительна, обычно приводят сравнение; было бы вино, а бутылки для него всегда найдутся. Но в искусстве отношения между содержанием и формой не укладываются в это сравнение. «Форма» вина – его цвет, букет, вкус и уж никак, не бутылка. Бутылки здесь играют ту же роль, что, скажем, бумага и печать в литературе. Сравнение, на первый взгляд, будто бы эффектное и убедительное, в действительности же несостоятельное, – оно упрощает дело.

Нередко приходится слышать и другое: о какой, собственно, форме идет речь? Форма всегда содержательна. Если есть новое содержание в данном произведении – значит, оно естественно повлекло за собой, породило и новую форму.

Это в абстракции правильное теоретическое положение на практике часто приобретает совершенно превратный характер. Во-первых, содержание трактуется не в эстетическом плане, а только тематически, то есть говорят: раз в произведении речь идет о сегодняшних людях, событиях, ситуациях – значит, его содержание новое. В действительности же здесь часто происходит подмена понятий: есть только видимость нового содержания, а оно попросту не реализовано, только заявлено. Во-вторых, форме отводится явно пассивная роль, что не проходит и не может пройти бесследно – произведение терпит урон. В результате получается: не то важно, чтобы новое содержание имело обязательно новую форму; важно другое – чтобы был взят новый материал жизни, а форма может быть старой, традиционной. Служила, мол, многим классикам, послужит и нам.

Короче говоря, ратуя за полноту и цельность искусства писателя, критики уделяют много внимания его поискам жизненного материала, – и это правильно, – и не уделяют почти никакого внимания поискам изобразительных и выразительных средств, – а это в корне неправильно. В результате происходит «опасное расщепление самого ядра литературного искусства» (К. Федин), что приводит к ремесленничеству и иллюстративности. А эти качества находятся в прямой вражде с литературным новаторством и новаторским духом советской действительности.

Впервые в истории многие реальные дела человека обогнали его фантазию. Более того, впервые в истории широко и практически поставлено человекостроение. Как для слуха ни непривычно это слово, именно оно приходит на ум, когда думаешь о том, с какой целеустремленностью идет сегодня воспитание человека в самом человеке. При всем этом мы знаем, что мир эмоций перестраивается, медленней, чем хотелось бы» гораздо медленней, чем разум и воля.

Высок этический пафос новой Программы КПСС. Идеалы, провозглашенные этим непревзойденным документом эпохи, заключают в себе все земное и человеческое счастье с наибольшей полнотой. И раньше были учения, начиная, с древнейших законов Хаммураби, с библейских заповедей до позднейших юридических и религиозных норм, наказов и установлений, определявшие нравственный мир человека. Но никогда не было учения столь человечного и возвышенного, как марксизм-ленинизм И самое главное – никогда не было учения, которое практически осуществляло и обеспечивало бы идеал коммунистического человека. Ныне оно воплотилось в Программе КПСС, имеющей общечеловеческое, общемировое значение.

Огромное этическое богатство Программы воспринимается каждым. Однако художнику сегодня предстоит еще творчески воссоздать равноценный эстетический мир нового человека. Не случайно в Программе содержится мысль, которая имеет основополагающее значение для развития советского и всего передового искусства. Программа подчеркивает: «В искусстве социалистического реализма, основанном на принципах народности и партийности, смелое новаторство в художественном изображении жизни сочетается с использованием и развитием всех прогрессивных традиций мировой культуры».

Эту мысль читаешь с великой радостью. Особенно хочется выделить слова «смелое новаторство» и «всех прогрессивных традиций мировой культуры», именно «всех». В них – забота партии о дальнейшем развитии искусства слова.

Нельзя было не заметить, что много лет наше литературоведение «нажимало» на традиции: подразумевалось, что главное – традиции, а новаторство – между прочим. Если лженоваторы обычно противопоставляют свои «поиски» традициям, то есть и другая крайность – это традиционалисты. Они в свою очередь односторонне отстаивают только традиционное. Еще недавно приходилось читать много статей, в которых давалось крайне суженное толкование русской национальной традиции. И в том и в другом случае акцентируется, противопоставление, а не сочетание традиции и новаторства.

В 20-е годы, заботясь о новом искусстве и новом читателе, партия звала покончить с лженоваторскими поисками; поддерживая истинное новаторство, она решительно ориентировала писателей на классику, на преемственность традиций. В тех исторических условиях это было необходимым шагом, предопределившим пути развития нашего искусства. Очевидно, что всегда и впредь всякие попытки гальванизации формалистических и псевдоноваторских веяний не найдут поддержки у советской литературной общественности. Но очень важно, чтобы полное уважение к традиции и неприязнь к лженоваторству не мешали развитию истинного новаторства. Вот почему ныне в Программе особо подчеркивается в сочетании с традициями необходимость смелого новаторства в художественном изображении жизни; рекомендуются к использованию все прогрессивные традиции мировой культуры. Тем самым с новой силой утверждается многообразие советской литературы, ее стилевое богатство, отвергается исключительность какой-либо одной традиции. Ничто не должно искусственно сужать возможности литературы социалистического реализма – ведь здесь само слово «реализм» имеет гораздо более богатое содержание, чем обычно, – единственной наследницы всей мировой литературы.

Жизнь советского общества, новый облик человека, новые отношения между людьми открывают перед литературой широкие, небывалые горизонты. Ее могучий расцвет еще впереди. И очень неверно, когда ее временные слабости и недостатки некоторые пытаются объяснить убыстрением технического прогресса.

Да, действительно в капиталистическом мире с общественным прогрессом – а технический прогресс только часть общественного – не всегда связывалась мысль о развитии искусства. Наоборот, не раз в прошлом возникало опасение, что с продвижением общества вперед искусство приходит в упадок. В условиях позднего капитализма это так и есть.

«Ваш прогресс, неизбежный, неумолимый, убивает искусство. Бедное мое искусство! Общества, наиболее зараженные суевериями, были великими двигателями в области искусства: Египет, Эллада, эпоха Возрождения… Докажите мне, что у нас будет искусство разума, истины, точности, и я перейду в ваш лагерь!.. Как музыкант, я объявляю вам, что если вы уничтожите адюльтер, фанатизм, преступность, заблуждения, сверхъестественное, – не будет никакой возможности написать ни одной ноты.