«Секреты» художественности

Пластичность – слово греческого происхождения и означает искусство ваяния, скульптуру. Что же вкладываем мы в это понятие, когда говорим о пластичности в литературе? По-видимому, у нас речь идет о «материальности» литературного образа, его объемности, что ли, конкретности, зримости, может быть, о его законченности. Согласимся с тем, что пластичность – элемент художественности, и, заговорив о пластичности, мы касаемся художественности в целом. Для разговора о «секретах» художественности, разговора как бы «технологического», сугубо профессионального, мы сегодня и собрались. И я, вероятно, не ошибусь, если скажу, что в каждом из нас живет этот чисто профессиональный интерес к рабочему опыту своего коллеги. Мы часто спорим друг с другом, и вместе с тем работа других вызывает у нас любопытство. Начинающие спрашивают у маститых: когда, в какое время суток вы пишете, днем или ночью? Ведете ли вы дневники? Надо ли заводить записную книжку? Составляете ли вы предварительный подробный план произведений? И т. д. Но и маститые, как мне приходилось видеть, отнюдь не утратили интереса к этим техническим подробностям своего труда. И уж, конечно, все мы всю жизнь продолжаем искать некий возможно более точный ответ на главный вопрос: что же такое художественность, или, если угодно, пластичность, как она достигается?

Мне кажется, что важнейшим источником художественной силы произведения является умение автора видеть и слышать (я не сказал здесь об умении думать, что совершенно необходимо во всякой деятельности; известное замечание Пушкина о том, что поэзия должна быть глуповата, понимается порой, к сожалению, слишком уж буквально). Существует понятие «абсолютного слуха», а я сказал бы несколько слов о полезности «абсолютного зрения», если мыслимо такое выражение. И тут мы вступаем в область собственно литературного мастерства – надо уметь точно (в искусстве это больше чем фотографическая точность) изобразить открывшуюся тебе действительность. В самом деле, цель художника-писателя и состоит в том, чтобы заразить читателя своим волнением, показав ему действительность во всей ее конкретности, звучности, зримости, вещности – пластичности.

Мне кажется, что и секрет новаторства заключается в этой зоркости художнического зрения и – обязательно! – в доверии к своей зоркости. Только самостоятельное видение мира приводит художника к открытию новых черт в знакомых как будто предметах. Но тут же надо сказать, что доверие к себе требует известного творческого мужества. Дело в том, что уже много написано прекрасных книг и о природе, и о человеке, и о красоте земли, и о любви, и о смерти, и о доблести, и о слабости, и о подвиге. И важно обладать особым художническим иммунитетом, чтобы в своей работе остаться верным самому себе (а значит, и своему времени!). Эта верность себе предохраняет от повторения пройденного, от пересказа сказанного. Другими словами, надо не бояться нового, чтобы увидеть его.

Очень нужна писателю хорошая память. (Вот почему я жалею, что не всегда имел при себе записную книжку.) И конечно, та удивительная способность, которую называют воображением. Надо научиться надежно хранить свои непосредственные впечатления – картины живой жизни, ее краски, запахи, формы, – чтобы восстановить их, когда они понадобятся. И надо научиться также по запомнившейся частности создавать целое, домысливать, достраивать, фантазировать, опираясь – непременно! – на эту живую частность. Только силой воображения художник способен проникнуть в скрытую душевную «механику» своих героев. Но опять-таки он не может при этом не исходить из реального знания, то есть из своих наблюдений, как и из собственного душевного опыта.

Бесспорно, что художественная сила образа определяется прежде всего содержанием образа – его жизненностью, правдивостью, значительностью, человечностью, но литературный образ создается словом, и поэтому, разбираясь в «секретах» его воздействия, нельзя не обратиться к слову. Иногда говорят, что материалом в работе писателя является слово, язык. Это неточно – «материалом» ему служит вся жизнь.