С утра все начинается заново…. Беседу вел А. Свиленов

– С чего начался ваш путь в литературе?

– Я не считаю, что мои первые корреспонденции и газетные заметки, которые публиковались с 1952 года, имеют отношение к литературе. Мои первые художественные произведения вышли в свет где-то в 1960 году, или, если быть точнее, в 1959 – 1960 годах. Эта рассказы, напечатанные в газетах «Литературе» фронт», «Вечерня новины», «Народна младеж». Долгое время, как раз в начале 50-х годов, я был корреспондентом газеты «Народна младеж» в бывшей (по старому административному делению) Врачанской области. Затем работал в самой редакции газеты, потом на шесть месяцев уехал в Родопский угольный бассейн. По существу там и начал писать свои верные рассказы. Мечта каждого журналиста после того, как из-под его пера выйдет корреспонденция, написать другую, более объемистую, потом втиснуть в нее прямую речь. А когда под руку попадется более глубокий, более яркий житейский материал, он готов писать уже и рассказ. Так что журналист – это потенциальный писатель, та есть каждый журналист носит в своем портфеле и маршальский жезл. Кто-то вытаскивает его раньше, кто-то – позже, а у некоторых этот жезл, так и остается в портфеле.

Произведения, с которыми выступали начинающие литераторы на рубеже 50 – 60-х годов, принимались очень тепло, доброжелательно. Полагаю, потому, что в болгарской литературе длительное время не появлялись интересные рассказчики из молодых. Конечно, живы были и успешно творили старые писатели, великие мастера слова, известные нам еще во школьным учебникам. Многие из них и по сей день живы и продолжают работать. Но в те годы, когда и я стал понемногу писать рассказы, среда более молодых не было широкоизвестных авторов. Из не совсем молодых заметное места занимали в литературе Ивайло Петров с его книгой «Крещение» к Серафим Северняк. И, пожалуй, все. Потому любую кроху, любое созревающее зернышко у нас приветствовали сердечно, с надеждой. По крайней мере я чувствовал, что ко мне относятся так. На мою первую книгу, например, были напечатаны такие лестные рецензия, что сейчас, когда я их вспоминаю, становится даже как-то неловко. Думаю, что такие отзывы давались не потому, что критики не замечали слабых сторон первых литературных опытов, – ведь это было нечто среднее: полуочерк, полурассказ с некоторыми лирическими отступлениями, с избыточной восторженностью по отношению к людям, к природе. Однако все критические замечания, несогласие, острые суждения в адрес некоторых моих писаний, да и не только моих, во и других молодых литераторов, появились позже.

Мне кажется, что поначалу было трудно обнаружить какие-то индивидуальные отличия, особенности в стиле, в творческой манере того или иного молодого автора. К тому же и мы тогда внимательно читали в своем кругу все, что писалось каждым. Сейчас мы уже почти не читаем, насколько я могу судить, произведений друг друга. Еще меньше, к сожалению, радуемся успехам коллеги. Ушло уже и то молодое время, когда мы звонили друг другу по телефону или даже писали письма, чтобы разделить радость успеха, если не представлялась возможность встретиться лично. Я – и признаваться в этом очень горько – многие годы уже не получаю писем, не слышу телефонных звонков. Никто теперь не говорит: «Браво!», «Молодец!», «Спасибо!», «Мне понравилось»…

– Вы имеете в виду своих коллег?..

– Не только коллег. Вообще людей. Письмо или телефонный звонок – чрезвычайная редкость.

– Изменилась реакция читателей, хотя, может быть, и сейчас люди в душе радуются творческим успехам.

– Возможно, но теперь пишут письма или звонят по телефону лишь для того, чтобы высказать несогласие, а то и просто отругать.

– Как на вашем творчестве отразилась журналистская работа?

– У меня за плечами десять лет активной репортерской работы в ежедневных газетах. В разных местах. Должен сказать, что это были очень интересные годы: в Болгарии создавались кооперативы, отменялась карточная система, затем – Апрельский (1956 г.) пленум ЦК БКП, словом, происходили коренные изменения, которые революционно, головокружительно прокатывались по нашему селу. Я лучше знаю село, так как прожил в нем свыше двадцати лет. И в последние годы старался воссоздать факты, относящиеся к 1951 – 1952 годам. Много-много лет назад мы с режиссером Методием Андоновым и несколькими актерами были в Брышлянской долине. И там, когда въезжали в село Брышляны, увидели необычную картину: огромные плетенные из хвороста амбары для кукурузы, а на них – здоровенные доски.

На досках опять-таки огромными буквами черной краской (ею в летнее время красят телеги, чтобы дерево не гнило под дождем) выведены разные лозунги революционного содержания. В то время меня очень интересовали проблемы, связанные со всеми этими лозунгами и девизами, так храбро, настойчиво и воодушевляюще призывавшими со всех оград и стен послевоенной Болгарии, – они раскулачивали богатеев, национализировали крупные частные предприятия, призывали к ликвидации монархии. Все это я воскрешал в памяти, извлекая именно из своих прежних журналистских будней.

Многие сюжеты, положенные в основу рассказов, опять-таки взяты из моей журналистской работы тех лет, из былых разъездов по стране родились литературные герои, пейзажи, виденные тогда, воплотились в описаниях природы. Мне кажется, что журналист – это нечто вроде пылесоса, он всасывает и собирает в торбу весь мусор и крупицы золота, совсем не зная, пригодится ли что-нибудь в будущем. Кроме того, журналистика дает человеку возможность общаться с людьми, принадлежащими к разным слоям, бывать в самых глухих уголках страны с их оригинальными, неповторимыми традициями и укладом. Одно дело побывать в Герлове и Тузлуке, и совсем другое – на западных окраинах Болгарии. Весьма существенно отличаются друг от друга Пиринский край и Родопы. Или взять Странджа-планину. Или Лудогорие. Побывав там, человек узнает что-то новое, нечто такое, о чем он и не подозревал. Всего несколько лет тому назад мне удалось познакомиться, подробнее узнать, что представляют собой капанцы Лудогория, видеть капанскую свадьбу… Болгария – страна маленькая, но в ней множество разновидностей национальной одежды, существует немало различных диалектов, да и характеры людей в тех или иных уголках отличаются весьма существенно. Возьмите, к примеру, Дунайскую низменность или, точнее, одно лишь прибрежье Дуная, и вы увидите, сколь особые, интересные, но по-своему странные люди живут там. И кухня у них отличается. Отличаются и имена людей, и названия местностей.

В каждом таком селении ничто не забыто. Каждый холм, старое дерево, брод через реку, если таковой есть, каждый мост, часовня, турецкий монастырь – все имеет свое наименование. Малая лощинка, тропка, родничок – все поименовано!

– Литературные критики часто пишут о влиянии фольклора на ваше творчество. Вы согласны с их утверждениями, или у вас своя точка зрения на этот счет?

– Это не совсем точно. Меня интересует не столько само народное творчество (устное или письменное, лично я считаю, что устное – более важная его часть!), сколько способ, по которому народ сейчас, в данный момент, да и в прошлом (с того времени, когда я осознал себя человеком и помню себя), строит собственную речь, сколько сам метод, по которому он творит, если можно так сказать, «оформляет в языке» ту или иную историю. Я имел возможность слушать один и тот же сюжет, особенно когда жил на селе, рассказанный двумя десятками разных людей. Это двадцать различных способов изложения одного и того же. У каждого из этих людей свой, отличный от других, склад речи. У одного она течет через всю историю, будто рассказчик, пока ее излагает, идет на цыпочках. Другой же несется вскачь, потом приостановится, чтобы собраться с мыслями, – и слова у него выстраиваются с паузами, с множеством знаков препинания. Третий рассказывает так» словно он не идет, а плывет, – плавно, спокойно.

– Вот так же и герои вашей пьесы «Январь»: каждый по своему, рассказывает об истории с волками и санями, запряженными парой лошадей.

– Я постарался и в пьесе «Суматоха», чтоб»» каждый из ее героев по-своему рассказывал детскую сказку, которую все мы хорошо знаем с малых лет. Получилось тринадцать различных вариантов. Мне думается, что и актерам удалось справиться с этой очень труд-вой задачей.

Всеми силами я старался, если можно так сказать, «легализовать» разговорную народную речь. И не только самое разговорную речь, но и способ, манеру, в которой народ создает, конструирует свои истории. И все делал сознательно, намеренно, потому что это близко моему сердцу. К тому же я считаю, что герои только подобным образом могут рассказывать, – так, если бы они взялись строить дом (для примера возьмем нечто предметное, ощутимое), то возводили бы его каждый по-своему…

– И все же в ваших произведениях ощущается, что вы не только вслушиваетесь в народную речь, не только пристальна всматриваетесь в манеру народа строить свои истории, но и отлично знаете фольклор во всем его богатстве.

– Видите ли, я полагаю, что все эти вещи человек впитывает с молоком матери, они у него в крови. И еще. Мой край особенный, более замкнутый, ему дольше удалось сохранить свое неповторимое лицо и хотя люди из нашего села скитались по всему свету, они, несмотря ни на что, сумели сохранить самобытность.

В моем родном селе, там насчитываете» девяносто домов, живет около тридцати мужчин, побывавших когда-то в Аргентине, США я Канаде.