Религия, биология и science fiction: случай Фрэнка Герберта

К анализу жанра научной фантастики в отечественной литературе обращаются нечасто — в силу, скорее всего, широко распространенного предрассудка, будто science fiction — это «низкий» жанр литературы, предназначенный для людей с невзыскательным вкусом. Тем более никто не обращается к философскому анализу сюжетов и идей в произведениях научной фантастики, хотя нельзя сказать, что в романе о путешествиях к звездам не содержится ничего, кроме занимательного сюжета и описания сверхчеловеческих подвигов его героев. Между тем в текстах таких признанных классиков science fiction, как Урсула ле Гуин, Айзек Азимов или Роджер Желязны, можно встретить и глубокие, неоднозначные философские идеи, и серьезную проработку характеров, что делает, вообще говоря, бессмысленным деление литературы на «высокие» и «низкие» жанры.

Научная фантастика — весьма обширная область литературы, так что мы, не претендуя на то, чтобы объять необъятное, рассмотрим здесь лишь одного автора и лишь некоторые высказанные им идеи. Предметом исследования будет здесь творчество Фрэнка Герберта (1920-1986) — одного из крупнейших американских фантастов, автора знаменитого цикла о планете Арракис, первая книга которого — роман «Дюна» (1965) — была экранизирована дважды — в 1986 году Дэвидом Линчем и в 1997 году Д. Каппсом. Однако Ф. Герберт знаменит не только этим циклом, но и рядом других произведений, одно из которых — «Создатели богов»¹ («The God makers», 1972) — будет особенно интересно в связи с заявленной темой.

Наука, как ни парадоксально, для научной фантастики не столь важна: основная проблема жанра фантастики — поведение реального человека в фантастических обстоятельствах, и наука используется чаще всего лишь как сравнительно незначительный элемент художественного антуража; science fiction справедливее было бы назвать «технической фантастикой», учитывая ту роль, которую играют в развитии сюжета всевозможные технические приспособления, однако в фокусе внимания все равно остается человек — его проблемы, его трудности, его ценности. Техника может подчеркивать радикальное различие между человеком и представителями иных миров, и происходит это вовсе не в тех случаях, когда фантаст описывает могущественную инопланетную цивилизацию со всеми ее достижениями и возможностями, а чаще тогда, когда он не делает этого, а дает лишь скупые штрихи — так, как это делают братья Стругацкие в «Пикнике на обочине». Читатель не знает, кто посетил Землю; мы так никогда и не узнаем, почему представители инопланетного разума посетили нас, было ли Посещение сознательной попыткой контакта, результатом ошибки или аварии или же в буквальном смысле пикником на обочине.

Зона, вокруг которой разворачивается действие романа, предстает здесь как символ Иного мира, в котором перестают действовать привычные для нас закономерности, где все чуждо человеку. Зона у Стругацких — это, по существу, литературное воплощение мифологемы Иного мира, зафиксированной в фольклорных традициях множества народов. Вот, например, что пишут о кельтской фольклорной традиции Алвин и Бринли Рис:

Иной мир зачастую проявляется в самых неожиданных местах. Прямо посреди равнины на нас вдруг опускается густой туман — и вот мы уже со всех сторон окружены чудесами. Мы ложимся спать в зачарованной стране, а утром ее как не бывало, или мы вдруг просыпаемся в собственном доме. Границы «того» мира невозможно определить и в привычных терминах дистанций и географических направлений. Расположенный далеко за горизонтом, Иной мир постоянно влечет к себе странников, и путь к нему преисполнен опасностей. Вместе с тем он вечно незримо окружает нас со всех сторон и порою вторгается к нам «в мгновение ока». Пренебрегая законами пространства, Иной мир существует и вне законов реального времени. Характерно, что в повестях это отражается двояким способом. С одной стороны, очень краткий временной промежуток в Ином мире может соответствовать необычайно долгому периоду в мире этом… С другой стороны, жизнь, прожитая в Ином мире, порой оказывается всего лишь мгновением земной жизни².

Необъяснимые с точки зрения науки технические чудеса Зоны у Стругацких как раз и являются научно-фантастическим воплощением мифологического Иного мира.

В отличие от большинства писателей-фантастов, Фрэнк Герберт не привлекает науку как средство создания «научно-фантастического» антуража, а непосредственно опирается на нее — точнее, на биологию. Тема экологии в цикле «Дюны» играет ключевую роль, и Герберт прямо говорит о «Дюне»: «Мне хотелось взглянуть на обитаемую планету как на некую энергетическую машину <…> Это был экологический роман»³. При этом Герберт не просто говорит о важности экологической проблематики и необходимости беречь экологическое равновесие — он идет значительно глубже, показывая, как экологические условия формируют культуру, структуру общества, психологический облик людей, живущих в определенной экологической ситуации (в случае с циклом «Дюны» крайне суровой: на пустынной планете Арракис, где вода столь ценна, что людям приходится носить специальные костюмы, позволяющие не терять ни капли влаги с естественными выделениями тела). Естественно, это не может не наложить определенный отпечаток и на религиозные верования, отражающие тем или иным образом экологическую ситуацию, в которой они сформировались.

В этом отношении цикл «Дюны» можно сравнить разве что с «Левой рукой тьмы» У. ле Гуин, где действие разворачивается на планете столь холодной, что во время трапезы «на обеденном столе всегда имеется специальное приспособление, чтобы разбивать ледок, которым успевает покрыться еда, а также питье в твоем бокале». Однако, в отличие от Герберта, Урсула ле Гуин больше сосредоточена на анализе человеческих взаимоотношений, и вопросы экологии и религии имеют в ее романе значительно меньший вес, чем в «Дюне» и ее продолжениях, тогда как у Герберта сами герои романов об Арракисе оказываются обладателями своеобразного экологического сознания: они постепенно преобразуют свою планету, пытаясь превратить ее из песчаной пустыни в цветущий сад.

Трактовка религии у Герберта тоже отличается своеобразием: Иной мир, без образов которого не обходится ни одна религия, писатель фактически вносит внутрь человека. В научно-фантастических романах У. ле Гуин этот образ не встречается, в романах жанра фэнтези («Волшебник Земноморья» и его продолжения) Иной мир изображен как Тень, которая преследует главного героя, оказываясь в конце первого романа цикла всего лишь его частью, темной половиной его личности. У Герберта же религиозная тема раскрывается, во-первых, через образ Квисац Хадераха — Мессии, имеющего доступ к генетической памяти всех своих предков и способного предвидеть будущее, а во-вторых, через то, что писатель без обиняков называет в «Создателях богов» «технологией религии».

В тех случаях, когда фантасты все же изображают в своих романах какую-либо религию, они дают ее как некую данность, оставляя вопрос о том, как она возникла, за рамками сюжета; так поступает, например, С. Снегов в романе «Кольцо обратного времени», рисуя мрачную религию аранов, почти так же поступает и У. ле Гуин в «Левой руке тьмы» (исключение — история Предсказателя Меше, который стал пророком и основателем новой религии, пытаясь ответить на вопрос «В чем смысл жизни?»). Отношение же Герберта к теме религии выражено в чеканном афоризме: «Боги не рождаются. Богов создают!». Не только религия, но и само божество в представлении Герберта — это порождение человека или, точнее, продукт определенной технологии, так что применительно к этому писателю можно говорить об изображаемой им «технологии производства Бога».

Нельзя понимать эту «технологию религии» в просветительском смысле. Для просветителей религия была лишь средством управления сознанием масс, а Бог — одним из вымышленных образов, пригодных в качестве инструмента этого управления. У Герберта все сложнее и глубже: здесь Бог — нечто вполне реальное, то, что может быть создано, и это происходит и в «Создателях богов», и в цикле «Дюны». «При сотворении бога, — говорит один из героев первого из названных романов, — главная опасность состоит в том, что мы можем преуспеть в своих начинаниях. Согласно науке, изучающей Пси, успех, соответствующий по порядку величины тому, что мы прогнозируем в этой комнате, всегда несет в себе серьезную интроспективную, возвратную угрозу. Предположим, мы действительно создали бога. Сотворив бога, мы неизбежно придем к парадоксу, получив некий результат, который более не является результатом нашего творения. Точно так же, мы сами можем стать творениями собственного творения!» Точно так же в «Дюне» Мессия, Квисац Хадерах, — это цель евгенической программы Ордена Бене Гессерит: Орден не молится и не поклоняется этому Мессии, не ожидает его пришествия в том смысле, в каком, например, христиане ожидают пришествия Христа, Орден вообще абсолютно атеистичен, но вся его деятельность направлена на то, чтобы методами селекции, опираясь на генетику и психотехнику, создать, по сути, божество; при этом, что интересно, внешние атрибуты Ордена имеют совершенно религиозный характер:

Обычно они отрицали, что являлись религиозным орденом, однако действовали за почти непроницаемой завесой ритуального мистицизма, а их система обучения по своей символике, организации и методам была исключительно религиозна.

В четвертом романе цикла («Бог-Император Дюны») главный герой уже в самом буквальном смысле является живым богом (не в христианском, конечно, смысле), и не только потому, что таковым его считает человечество, но и по своим внутренним качествам — могуществу, способности видеть будущее и т. п., причем способность предвидеть будущее и способность влиять на него не разделены: «Предвидение <…> было озарением, но таким, которое воздействовало на то, что оно же и озаряло. Источник сразу и точной информации, и ошибок в ней. Вмешивалось что-то вроде принципа неопределенности Гейзенберга: для восприятия картины грядущего требовалась какая-то проникающая туда энергия, а эта энергия воздействовала на само грядущее и — изменяла его». Такова же и судьба главного героя «Создателей богов» — он тоже становится богом.

Однако что такое бог в романах Герберта? Сам Герберт устами одного из своих героев так отвечает на этот вопрос:

Все человечество, если рассматривать его как общность действующих совместно людей, представляет собой огромную энергетическую систему, то есть гигантскую силу Пси. Слова преходящи, поэтому термины не имеют особого значения, когда мы имеем дело с неизменным наблюдаемым фактом. Иногда такую силу называют религией. А иногда ее считают неким независимым фокусом пси-воздействия. Такой фокус мы называем словом «Бог».

Иными словами, бог — это не только существо, обладающее определенными свойствами (всеведением, всемогуществом и т. п.), которое можно вырастить или создать искусственно, но и фокус социальных сил, так что социология и социальные технологии оказываются у Герберта необходимым элементом техники производства бога. В известной мере эту идею можно сопоставить с «социологией бога», выведенной американским социологом Р. Коллинзом:

Есть одна реальность, которая обладает всеми характеристиками, которые люди приписывают божествам. Она ни естественна, ни метафизична. Это само общество. Поскольку общество — это сила гораздо большая, чем любой отдельно взятый индивид. Оно привело нас в жизнь, и оно может убить нас. Каждый из нас зависит от него бесчисленными способами. Мы пользуемся орудиями и умениями, которых мы не изобретали; мы говорим на языке, который пришел к нам от других. В сущности, весь наш материальный и символический мир получен нами от общества. Институты, в которых мы обитаем — наша форма семьи, экономики, политики и чего бы то ни было, — пришли из накопленного опыта других, короче — из общества. Бог — символ общества⁴.

Таким образом, у Коллинза бог оказывается фантомным образованием, возникшим в результате персонификации в сознании человека общественных сил, и как таковой он сам способен, естественно, влиять на социальные процессы. Точка зрения Герберта сложнее — у него бог, как уже говорилось, представляет собой порождение технологий управления обществом, психикой отдельного индивида и даже биохимическими процессами, происходящими в человеческом организме.

1. На самом деле правильный перевод названия иной — «Создатели Бога». Уже из самого названия романа видно, каких взглядов на Бога придерживался Герберт. [↩]
2. Рис А., Рис Б. Наследие кельтов: Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе / Перевод с англ. Т. А. Михайловой. М.: Энигма, 1999. С. 393-394.[↩]
3. Герберт Ф. Еретики «Дюны» / Перевод с англ. А. Анваера. М.: АСТ, 2000. С. 5.[↩]
4. Коллинз Р. Социологическая интуиция: Введение в неочевидную социологию / Перевод с англ. В. Ф. Анурина // Личностно-ориентированная социология. М.: Академический проект, 2004. C. 436.[↩]