№8, 1985/Обзоры и рецензии

Пути туманяноведения

«Туманян. Исследования и материалы», Ереван, Изд. АН АрмССР, кн. 1, 1964, 404 с; кн. 2, 1969, 468 с; кн. 3, 1983, 423 с; кн. 4, 1985, 390 с. (на армянском языке).

Туманян не стареет. Он как жизнь, которая всегда предстает в новом свете, поворачивается к нам новыми своими гранями. Скоро исполнится сто лет со дня выхода его первого сборника. За это время о Туманяне написано много статей и книг. А потребность и необходимость новых подходов и нового его прочтения остается.

В 60-е годы начала издаваться серия сборников «Туманян. Исследования и материалы» – первое в Армении подобного рода издание, осуществляемое Институтом литературы имени М. Абегяна.

Выход в свет первой книги этой серии совпал с оживлением интереса научно-критической мысли к творчеству Туманяна. Собственно говоря, начинался новый этап в изучении великого писателя. Примерно в то же время, в течение одного десятилетия, увидели свет монографии Эд. Джрбашяна «Поэмы Туманяна», Л. Ахвердяна «Мир Туманяна», первая часть исследования покойного ныне А. Инчикяна «Ованес Туманян. Жизнь и творчество (1869 – 1899)» (этот ценный труд, к сожалению, остался незавершенным). Позже вышла книга М. Мкряна «Творчество Ованеса Туманяна» 1. Эти книги, как и многочисленные статьи, появившиеся в дни столетнего юбилея поэта, существенно продвинули вперед науку о Туманяне.

Здесь были высказаны новые идеи, спорные и бесспорные, но чаще всего интересные, будившие мысль, обращавшие внимание на те или иные малоизученные стороны творчества и деятельности писателя. Вот почему имеет смысл рассмотреть все четыре книги «Исследований» как единое явление, весьма перспективное для армянского литературоведения.

1

С самого начала перед учеными встал вопрос о своеобразии поэтического мышления Туманяна. Такое, казалось бы, простое и доступное всем, оно не поддавалось объяснениям привычными категориями. Выдвигались порой довольно странные с сегодняшней точки зрения положения. Эд. Джрбашян в своей статье «Реализм Туманяна», вошедшей в третью книгу «Исследований» (в дальнейшем номер книги и страница будут указываться в скобках) приводит высказывания авторов работ, написанных в 30-е годы. Они считали, что метод Туманяна делится на две части: реализм в одних произведениях (преимущественно в рассказах) и романтизм в других (в основном в поэмах и балладах).

Не случайно художественный метод Туманяна поставил специалистов перед трудными задачами. Сначала говорилось – и правомерно – о реализме Туманяна, ибо Туманян всеми корнями врос в быт, в будни народной жизни, крепко стоял на почве реальности. Однако «при ближайшем рассмотрении» оказалось, что реализм этот не вписывается в рамки критического реализма, которому следовали лучшие армянские писатели XIX века. И вот возникло наивное деление его творчества на реалистическое и романтическое. Решение этой проблемы наметилось только в 60-е и последующие годы, и в этом большую роль сыграли рецензируемые сборники. Методу Туманяна здесь посвящены два исследования: С. Агабабяна «Эстетический идеал Туманяна и современность» (1) и Эд. Джрбашяна «Реализм Туманяна».

Оба автора исходят из того, что Туманян – реалист, но реализм его – особого качества.

С. Агабабян пишет: «Под пером Ов. Туманяна реалистический метод изменил свою структуру, свое содержание, свое лицо» (1, 16). Эту мысль подчеркивает и конкретизирует Эд. Джрбашян: «Утверждая права реализма в армянской поэзии, Туманян завоеваниями своего метода приобрел общенациональное, общелитературное значение. Можно сказать, что реализм Туманяна является синтезом лучших сторон всей армянской литературы и народного творчества и заключает в себе завоевания не только предыдущего реализма, но также и других школ, и в первую очередь романтизма. В этом смысле, а также учитывая многообразие его художественных форм, метод Туманяна можно назвать синтетическим реализмом» (3, 19). Как видим, акцентируется широта туманяновского художественного метода. Сравнение метода Туманяна и критического реализма, который занимал ведущее положение в армянской прозе в конце XIX века и был ближайшим окружением реализма Туманяна, весьма важно для раскрытия сути как первого, так и второго. Вот что пишет С. Агабабян об отношении к критическому реализму в начале XX века: «Изображение общественных явлении и ситуации, зависимости человека от материальных отношений буржуазного мира, которое стало величайшей заслугой реалистов XIX века, уже не могло удовлетворять вкусы XX века» (1, 16). Возможно, «вкусы XX века» – вещь не очень определенная. Но если речь вести о Туманяне, критик безусловно прав: писатель уже не мог ограничить свое понимание образа человека лишь его обусловленностью «материальными отношениями буржуазного мира».

Прежде всего отметим новую роль положительного героя в творчестве Туманяна. Критический реализм показывал пагубное влияние буржуазных отношений на человека, что, естественно, усаливало в нем критический пафос (что и имел в виду Горький, называя этот реализм критическим). Конечно, нельзя утверждать, что положительные герои отсутствуют в произведениях критического реализма. Речь о другом – об общем настрое, о неглавном месте положительного героя, что можно видеть и на примере произведений армянских критических реалистов. А в творчестве Туманяна наоборот: героев, «разоблачаемых» автором – в смысле критического реализма, – очень мало, и чаще всего они являются представителями того же буржуазного мира (скажем, купец Артем из очень популярного рассказа «Гикор»).

В центре туманяновского «космоса» – люди сильных и цельных чувств, носители принципов народной морали. Вот это стремление создать образы положительных героев, воплощая в них народные идеалы, коренным образом отличает Туманяна от его предшественников. На эту сторону реализма Туманяна указывает и Эд. Джрбашян: герои Туманяна «в своем характере сочетают реальное и идеальное, конкретно-историческое и вечное. Они – правдивые представители своей среды и своего времени, будничными чертами своего характера они вполне реальные люди. Но одновременно они носители вечных человеческих черт, стремления к счастью и справедливости, в этом смысле они становятся своеобразными символами» (3, 21). Важное наблюдение. Если критический реализм подчеркивал конкретно-историческое в человеке, обусловленное общественными отношениями определенной формации, то Туманян, не забывая о конкретно-историческом, стремился к выявлению именно вечно человеческих черт, что и делало его образы символами.

Все эти черты героя теснейшим образом связаны с народным пониманием человека, являются литературным воплощением и углублением этих представлений. Тот своеобразный «символизм» Туманяна, о котором говорит Эд. Джрбашян, глубоко родствен «символизму» народных легенд и сказок, многие из которых обработал Туманян. С. Агабабян в своей статье точно и вовремя заговорил о «народной эстетике» (1, 17), которой следовал Туманян. Именно эта «народная эстетика» не была понята теми критиками 10-х, а затем 20-х годов, которые утверждали, что в произведениях Туманяна именно «человек не получается». Эти слова принадлежат известному историку и литературному критику Лео2, в то время отрицательно относившемуся к новому поколению армянских поэтов, к которому принадлежал и Туманян. Но вот мнение критика П. Макинцяна, одним из первых ясно и четко заявившего, что «Туманян – великий национальный поэт армян». Он полагал, что Туманян «прекрасно обходится без человека» 3. Это поразительное единодушие объясняется тем, что оба критика, рассматривая творчество Туманяна в свете принципов различных литературных школ и направлений, не сумели раскрыть в его произведениях художественную концепцию, обусловленную «народной эстетикой».

Дальнейшее развитие туманяноведения привело к осознанию особой и глубокой «человечности» творчества Туманяна. М. Мкрян в своей работе о Нарекаци4, прослеживая традиции изображения человека в армянской литературе, впервые сказал об огромной роли общечеловеческой проблематики в творчестве Туманяна. Эд. Джрбашян, исследуя поэмьт Туманяна, углубил такой подход, показав, что сила Туманяна отнюдь не в критике изживших себя патриархальных отношений (хотя эта критика – один из важных элементов творчества поэта), а в том, что Туманян в народной, крестьянской среде увидел проявления глубокой человечности, силу чувств, показал величие человека.

В третьей книге «Исследований» напечатана своеобразная маленькая монография П. Акопяна об известной балладе Туманяна – «Капля меда» с семидесятилетнего расстояния». Как бы подключаясь к спорам о месте человека в творчестве Туманяна, автор выдвигает свое понимание баллады, в котором на первом плане нравственная проблематика человека: «Мелкие и незначительные страсти… чреваты опасными последствиями. Они могут молниеносно превратиться во всеобщую бойню, если человек забудет свое призвание, останется в плену своих эгоистических страстей и будет действовать под диктовку инстинктов» (3, 38). Впрочем, это справедливо не только по отношению к «Капле меда», но и по отношению ко всему творчеству Туманяна. После осознания этой истины следовало конкретизировать и углублять исследование специфических черт туманяновской концепции человека.

Герой Туманяна – изначально коллективный человек, жизнь и духовный мир которого проникнуты нравственным кодексом народа, коллектива. Он отличается от человека буржуазного города, главного героя критического реализма, который – тоже изначально – противостоит обществу и преследует свои личные цели. Отличается и от романтического героя, который, отвергая весь уклад буржуазной жизни, сам себе ставит цели и создает законы, он сам себе «высший суд». Герой же Туманяна органично вписан в свой коллектив, и «высший суд» для него – народ, его миропонимание. С этих позиций надо подходить и к тем элементам романтического мировосприятия, которые присутствуют в творчестве Туманяна. Как и романтическому герою, его герою чужд буржуазный мир, но чужд также индивидуализм. Все элементы романтики здесь переосмыслены с точки зрения народного понимания человека.

Эд. Джрбашян в своей работе пишет, что Туманян «принес новые принципы изображения психологии, связи личности и коллектива. Туманян изображает человека, раскрывает его психологию в потоке коллективной жизни, часто в сфере массовых сцен и столкновений, собственно психологический анализ не характерен для Туманяна» (3, 23 – 24). Человек живет в коллективе и с коллективом, он весь на виду. Здесь нет той разницы между внешней жизнью и внутренним миром, которая была основой образа человека в литературе критического реализма. Думы, чувства, переживания сразу получают внешнее выражение – в речи, в поступке, в песне.

Песня в произведениях Туманяна занимает особое место, в ней выражаются самые сокровенные мысли и переживания героев. Песня – неотъемлемая черта фольклорного образа человека, в ней человек делает слышимым для всех свой духовный мир, свою душу. Вообще внутренний мир в своем противопоставлений внешней жизни человека – продукт Нового времени, буржуазного уклада жизни. Человеку всегда была свойственна духовная жизнь, но она не всегда протекала как внутренняя, скрытая и скрывающаяся от общества. Все эмоции и переживания, все движения души как бы изначально были ориентированы на коллектив, искали его реакции и одобрения. Образ такого человека не нуждается в психологическом анализе.

Здесь требуются совершенно иные средства изображения, ибо герой един во всех своих проявлениях и поэтому монументален. Таков герой Туманяна, его облик, его сущность. Весь он виден и в словах и поступках, причем это качество героя не только не исключало, но, наоборот, предполагало активную духовную жизнь. Весь спектр нравственных ценностей, созданных народом, так или иначе фигурирует в произведениях Туманяна, его герои живут в атмосфере напряженных размышлений и переживаний.

Одно из самых характерных проявлений духовной жизни героев Туманяна – это мечта. Говоря о романтичности образов и всего творчества Туманяна (что ни в коей мере не противоречит его реализму), Эд. Джрбашян упоминает о мечте и мечтательности его героев. Но вообще эта тема специально не обсуждалась исследователями. Между тем невозможно до конца понять героев Туманяна, не вникнув в значение и характер их мечты. Она принципиально отличается от мечты романтического героя и по сути своей общенародна и общечеловечна. Герой жаждет счастья для всех, как бы мечтает за всех. Если романтический герой ищет заветный уголок, где он мог бы наслаждаться любовью прекрасной девы, и тем самым противопоставляет себя пошлому буржуазному миру, то герой Туманяна мечтает о таком уголке, чтобы «в тихом детском сне видеть мирное и счастливое человечество», Тоже ведь как будто бежит от человечества, от мира, но уже с совершенно другой целью. Происходит коренное переосмысление одной из важнейших черт романтического героя.

Думается, в мечтательности героев Туманяна проявляется одна из национальных черт армянской литературы. Впрочем, этот вопрос требует дальнейших размышлений. Видимо, здесь многое могло бы разъяснить сопоставление творческих миров Пушкина и Туманяна. Не раз (в том числе и на страницах рецензируемых сборников) говорилось об общих чертах в творчестве армянского и русского поэтов. Но именно на этом фоне ярче выступают специфические черты, рожденные национальной действительностью двух народов. Активно и широко живущие герои Пушкина не очень склонны предаваться мечтаниям.

Все эти наблюдения получают своеобразное подтверждение в автобиографических записях Туманяна, опубликованных во второй книге рецензируемого издания. Здесь есть такое горестное размышление: «Я потерял великолепный мир – природа лишилась прежнего своего образа: земледелец, патриарх и пастух, человек стали торгашами, адвокатами и т. д.» (2, 420). Этот антибуржуазный пафос очень важен для понимания художественного мира Туманяна. Притом пафос, имеющий свои истоки не только в отрицании буржуазной морали, но и – может быть, в большей мере – в утверждении народной, «человеческой» морали, которая веками была выверена в недрах коллективной жизни.

Вопрос, почему Туманян неизменно обращался к прошлому, к миру народно-патриархального коллектива, долго дебатировался в армянском Литературоведении. Не обошлось и без вульгаризации: иные видели в Туманяне певца патриархального прошлого (впрочем, и противоположный подход, когда в его творчестве в первую очередь усматривают критику патриархальной отсталости, тоже весьма далек от истинной сути творчества поэта). Туманян искал и был певцом истинного человека, не испорченного властью денег, моралью купли-продажи. Патриархальный мир вовсе не был его идеалом. Он прекрасно видел, что человек был несчастен и там, он показал жестокую неумолимость патриархальных законов. Но именно трагические столкновения, возникавшие в этом мире, раскрывали величие человека. В герое Туманяна высвечена такая глубина и чистота чувств, такая возвышенность духовного мира и такая цельность характера, которые были недоступны миру буржуазного расчета.

Взгляд Туманяна был обращен в будущее. Мало кому из армянских писателей в такой мере было свойственно чувство истории. Все его творчество проникнуто этим чувством. Человек будущего должен унаследовать духовные ценности. предыдущих этапов развития, должен быть выше и лучше. В стихотворениях второй половины 10-х годов писатель говорил о пути, ведущем убийцу-человека (этот образ возник под влиянием трагических событий первой мировой войны и резни 1915 года) к Человеку с большой буквы.

2

Никто так глубоко и так полно не раскрыл народную психологию, как Туманян, – здесь он недосягаем, неповторим, и этим обусловлено занимаемое им особое место в истории армянской литературы. В этом свете чрезвычайно важно исследовать связи Туманяна с предшественниками и современниками, а также отношение к нему последующих поколений писателей, причем исследовать в первую очередь посредством сопоставительного анализа творческих почерков и поэтики. В первой и второй книгах «Исследований» напечатано несколько таких работ: Г. Мурадян «К вопросу о творческих взаимоотношениях Ов. Туманяна и Р. Патканяна», М. Авдалбегян «Туманян и древнеармянская литература», Р. Ишханян «Туманян и Терян».

Р. Патканян – один из зачинателей новой армянской поэзии, автор полюбившихся народу вольнолюбивых патриотических стихотворений, которые живы до сих пор. Он типичный представитель той эпохи, когда армянский народ и его интеллигенция были воодушевлены перспективами освободительной войны против турецких поработителей. Но их высокий патриотический пафос не мог заменить досконального знания жизни народа, реальных бед его и тревог. И Туманян – представитель нового поколения армянских поэтов – бескомпромиссно отвергал поэтические принципы Патканяна. Подчас его отрицание было слишком категоричным. Но логика была безупречной. Туманян создавал истинно народную поэзию, которая была проникнута атмосферой реальной жизни народа. Г. Мурадян, конечно, прав, указывая на множество точек соприкосновения у Туманяна и Патканяна. Не могло быть иначе. Оба – поэты одного народа, выросшие на тех же проблемах и заботах. И тем не менее разителен контраст между этими двумя художниками.

Можно сказать, что у Туманяна не было прямых предшественников, он не наследовал принципы какой-либо литературной школы. Он вырос на народной почве, его корни тянулись к глубинам народного сознания. Но что еще интереснее – у него не было и прямых последователей. Не было «туманяновской школы», не было прямого его влияния на последующие поколения поэтов, хотя уже в начале века он утвердился в сознании читателей как «величайший национальный поэт» (характеристика П. Макинцяна) 5.

В. Терян – зачинатель нового периода армянской поэзии, – так характеризовал его значение сам Туманян. Каковы были их творческие взаимоотношения? Об этом размышляет в своей статье Р. Ишханян. Сразу скажу, что эта очень интересная работа во многих отношениях спорная, но, может быть, именно потому она позволяет уточнить некоторые важные моменты данной проблемы.

Р. Ишханян поставил себе целью показать, что несмотря на все различия, между двумя поэтами гораздо больше общего, чем принято считать. Поэтому об отличиях, намечая их во многих случаях весьма точно, он говорит как-то вскользь, приглушенно. А между тем и Туманян, и Терян прекрасно сознавали разницу своих творческих позиций. В 1916 году Туманян предложил свою периодизацию истории новой армянской поэзии. Он намечал три периода: первый – Патканян и другие; второй – Ованисян, он сам, Исаакян; третий – Терян и его поколение. Эта периодизация с тех пор прочно утвердилась в истории армянской литературы (она же по существу легла в основу известных выступлений В. Брюсова того же периода о путях развития армянской поэзии).

Меньше известно рассуждение Теряна о значении Туманяна и о своих взаимоотношениях с ним. В известном докладе Теряна «Грядущий день армянской литературы» (1914) ясно звучит его преклонение перед «величайшим национальным поэтом». Но так же ясно и недвусмысленно он писал: «Каждая строка Туманяна значительна и интересна для меня, хотя как поэт я ощущаю себя совершенно чуждым ему, его пафос – не мой пафос, – я его поклонник, я люблю его, но его мир – не мой мир…» 6. В своем докладе Терян утверждает, что пути развития армянской поэзии не совпадают с направлением Туманяна, что он – «уникум» 7. Этот тезис Теряна тоже достаточно глубок и обоснован. Туманян неповторим в очень широком смысле этого слова. Его имя не связано с началом какого-то определенного направления в поэзии, но его творчество наложило свой глубокий отпечаток на всю духовную жизнь народа и, конечно, на литературу. И в этом Туманян очень близок Пушкину8.

Но вернемся к статье Р. Ишханяна, который, повторяем, справедливо отмечает то общее, что связывает Туманяна и Теряна. Представляется, что очень важно исследовать, на какой основе проявлялись эти общности, видеть те особенности, которые определяют место каждого поэта в национальной традиции. Тогда нетрудно будет показать, что хотя тема мечты занимает важное место в творчестве обоих поэтов (Р. Ишханян ссылается на мотивы мечты и родного очага), но мечта эта совершенно разная: по конкретным своим особенностям, по своим идейным акцентам и по структуре у каждого из поэтов она носит свой характер. Мечта теряновского героя генетически восходит к мечте романтиков. Тема родины и родного очага тоже получает принципиально различные воплощения в их творчестве. Верно, что лирический герой Теряна тосковал по родному очагу. Это – тоска человека, потерянного в хаосе буржуазного города, по родному углу, по человеческому теплу и участию. Но родной очаг здесь не конкретизирован, он не стал опорой его герою, не стал родиной его души. Совершенно иное дело у Туманяна, где эта тоска по родине, тяга к родному очагу, появившись однажды, привела героя к реальной Родине.

У Туманяна мир предстает именно как родная сторона. Не случайно одно из лучших дореволюционных исследований творчества Туманяна, автором которого является Арсен Тертерян, так и называется: «Певец родной стороны» 9. Эта работа имела свои недостатки, главным из которых является склонность «родную сторону» порой свести к сильно ограниченному географическому пространству – к патриархальному Лори, упуская из виду глубокое этико-эстетическое содержание этого понятия у Туманяна. Но в целом А. Тертерян уловил эту очень важную черту творчества поэта. Его герой может жить только в родном и близком его сердцу мире, он – частица этого мира, и поэтому он вместе с ним претерпевает все его беды и несчастья, не отрывается от него и не восстает против него (как это делал романтический герой).

А герой Теряна восклицает: «Мы все, мы все сирые дети…» Это ощущение сиротства человека, его неприкаянности в народном, «темном» (весьма характерный в творчестве Теряна эпитет) мире проходит через почти все творчество поэта. Одним словом, рискуя немного упростить дело, можно сказать, что родной очаг – туманная и недосягаемая мечта для героя Теряна, для героя же Туманяна – это реальный мир, и это обстоятельство во многом определяет самый тип героя у того и другого писателя.

Творчество Туманяна, как это ни покажется странным с первого взгляда, имело куда больше общего со средневековой армянской поэзией, чем с близкими к нему по времени поэтами. Дело в том, что особенно в XIV – XV веках народное творчество, народное мировосприятие широким потоком хлынули в поэзию, ярко расцвела народная, лирика. Туманян своими корнями был связан с этой лирикой. Ему принадлежат блестящие обработки ряда средневековых народных песен, дошедших до нас уже в письменном виде. Именно благодаря Туманяну эти песни возродились, обрели вторую жизнь. Об этом и других аспектах связи Туманяна со средневековой поэзией говорится в обстоятельном исследовании М. Авдалбегян «Туманян и древняя армянская литература». Туманян в каждом из древних авторов видит целостного человека со своим духовным миром, со своей драмой. Как тут не вспомнить споры о месте человека в его творчестве!

Приведенные исследователем факты побуждают к сопоставлениям. Скажем, весьма любопытно, что поэт XII века Нерсес Шнорали и Туманян применяют одно и то же сравнение – ушедших » сравнивают с вешними цветами или с прошлогодним снегом. Это не случайные и второстепенные моменты. Конечно, никому не придет в голову считать Туманяна прямым продолжателем традиций Шнорали или Хачатура Кечареци – другого средневекового поэта, тоже сравнивавшего умерших с цветами. Но все эти поэты находились под сильным влиянием народной поэзии, народного мышления. Оно, как известно, меняется медленно, народно-поэтические образы и поэтические приемы живут веками. Туманян не искал бросающихся в глаза, оригинальных и непривычных эпитетов и сравнений (между тем как это считалось одним из главных достоинств поэтов новейшего времени). Наоборот» они в его произведениях незаметны, привычны, и это – одна из характернейших черт поэтики Туманяна. Факты, приведенные в работе М. Авдалбегян, подтверждают этот вывод.

Использование сравнительной методологии дает немало материала для понимания своеобразия поэтики писателя, закономерностей развития поэзии и литературы в целом, я надо полагать, эта традиция будет развиваться в последующих томах серии. В частности, до сих пор не стала предметом отдельного рассмотрения проблема взаимоотношений двух крупнейших армянских поэтов Нового времени – Туманяна и Исаакяна.

Еще одно пожелание. В армянской критике последних лет не раз отмечалось влияние Туманяна на Акселя Бакунца и Гранта Матевосяна. Вопрос очень сложный. Очевидно, и в этом случае говорить о прямом наследовании традиций Туманяна двумя советскими прозаиками разных поколений было бы неверно: Бакунц и Матевосян представляют разные и очень отличные от Туманяна (и друг от друга) художественные миры. Можно сказать, что развитие шло по линии субъективизации мировосприятия, усиления личностного начала. В этом смысле трудно найти общность между Туманяном и Матевосяном, Бакунцем и Матевосяном и т. д. Но, с другой стороны, очевидно огромное значение Туманяна для формирования творческих индивидуальностей Бакунца и Матевосяна. Одним словом, выявление сложного переплетения отрицания и наследования традиций Туманяна сыграло бы важную роль и в постижении художественного мира великого армянского писателя, и в понимании закономерностей развития армянской (и не только деревенской) прозы. Но проблема пока только декларируется. Видимо, сборникам суждено дать импульс исследованию этого вопроса.

3

Из всех жанров в творчестве Туманяна меньше всего «везло» прозаическим жанрам – рассказам и сказкам. Конечно, Туманян прежде всего поэт. Но его проза – тоже очень значительное явление, не получившее еще достаточного научного освещения. Эд. Джрбашян в своей работе «Принципы прозы Туманяна» фактически впервые дает обстоятельную ее характеристику. Он ссылается на слова Аветика Исаакяна: «Немногие бывают велики и в поэзии, и в прозе. Это дано немногим – как Пушкин и Лермонтов, как наш Туманян». Автор сравнивает рассказы Туманяна с современной ему психологической прозой критического реализма, совершенно справедливо указывая на принципиальное своеобразие Туманяна. Перечисляя основные течения дотуманяновской прозы, Эд. Джрбашян пишет: «С самого начала Туманян не примкнул ни к одной из этих систем» (4, 20). Автор анализирует общие стилистические тенденции прозы Туманяна, композиционные особенности его рассказов. Верно говорится о своеобразии построения речи героев, подчеркивается ее драматическое качество. Все эти наблюдения дают повод говорить об удивительном внутреннем единстве всего творчества писателя, ибо в той или иной форме черты эти присущи и поэзии Туманяна.

Везде – и в рассказах, и в сказках, и в поэмах, и в лирике – он оставался выразителем народно-коллективного миросозерцания в формах индивидуального творчества, и это – основа единства его произведений. В частности, в связи с прозой Туманяна можно говорить о единых принципах повествования, в соответствующих формах выступающих в прозе и в поэзии. Скажем, Эд. Джрбашян отмечает важнейшую роль глагольных форм в прозаическом повествовании поэта. Но то же самое говорилось и о его поэзии в работах Эд. Джрбашяна, Л. Ахвердяна и еще раньше – в работах дореволюционных критиков. Это не случайное совпадение. Здесь нашел выражение динамизм народного мироощущения. Или другая особенность. В прозе Туманяна человек предстает отнюдь не как объект психологического анализа, а как человек действия, которое прежде всего и характеризует героя. Совершенно прав Эд. Джрбашян, утверждая, что «прозу Туманяна, в том числе и «Гикор» (лучший рассказ Туманяна, в связи с которым много говорили о психологизме. – А. Е.), вряд ли можно назвать «психологической», потому что «автор не ставит своей задачей подробное исследование отдельных психологических состояний. Специально выделенного психологического анализа в прозе Туманяна вообще нет. И несмотря на это, его сказки и рассказы наделены очень богатым психологическим и эмоциональным содержанием» (4, 47). Как уже отмечалось, такой тип героя характерен для всего творчества Туманяна. Именно этой чертой герой Туманяна родствен народной концепции человека, герою народного эпоса, тому герою, которого М. Бахтин характеризовал как «овнешненного человека» 10.

Особое место Туманяна в армянской прозе подтверждается следующим выводом Эд. Джрбашяна: стилистические принципы его прозы «трудно сопоставить с творчеством какого-либо армянского прозаика. Но если мы все-таки захотим найти близкую параллель для стиля прозы Туманяна, то должны в первую очередь вспомнить прозу Пушкина» (4, 20). Мысль несомненно верная. Автор ссылается на известную работу А. Лежнева о прозе Пушкина, в которой содержатся аналогичные выводы о прозе русского поэта11. Не случайно здесь снова упоминается имя Пушкина. И в поэзии, и в прозе очень многое сближает двух авторов, их роль в родных литературах аналогична, хотя, естественно, их оригинальные творческие индивидуальности не только не совпадают, но и имеют принципиальные различия, обусловленные и окружающей их национальной действительностью, и традициями родной литературы.

Статья А. Вартанян специально посвящена обработке Туманяном двух народных сюжетов – «Бесхвостая лиса» и «Король чах-чах» (3). Но значение сказок настолько велико в наследстве Туманяна и в армянской литературе вообще, что существующие исследования могут рассматриваться только как начало нового, углубленного прочтения их. В третьей книге «Исследований» помещены также обширные архивные материалы к поэме-сказке «Азаран булбул», над которой Туманян работал почти всю жизнь (публикация подготовлена под руководством Х. Гюльназаряна). А. Вартанян цитирует слова Туманяна, относящиеся как раз к сказкам: «Писать надо так, чтобы проявлялись речь, душа и сердце народа». Ученым еще предстоит здесь раскрыть удивительное мастерство Туманяна в постижении души народа. Исследование его сказок, может быть, одна из самых сложных, но самых первоочередных задач туманяноведения.

4

Невозможно здесь охватить все работы, опубликованные в четырех книгах серии, Мы и не ставим перед собой такой задачи. В частности, вне нашего рассмотрения остаются очень интересные статьи А. Ганаланяна «Туманян и фольклор» (1), А. Инчикяна «Неопубликованный вариант басни «Бездомная кукушка» (1), Х. Гюльназаряна «От варианта к оригиналу» (3), «Туманян – детям» (3) и многие другие.

Но нельзя хотя бы вкратце не остановиться на работах, посвященных теме: общественная деятельность Туманяна. Она была для него не одной из областей приложения сил, не увлечением и не долгом, но проявлением самой сути характера, личности. Туманян был общественным человеком в самом глубоком смысле этого слова. Здесь его личность и его творчество были едины.

Он как бы концентрировал в себе мечты и устремления народа.

И несмотря на все это, общественная деятельность Туманяна очень долго не была предметом пристального внимания. Начало положили рецензируемые сборники. В первой книге «Исследований» появилась обстоятельная статья Ас. Асатряна о поездке Туманяна в Константинополь в 1921 году с целью организовать помощь молодой Советской республике со стороны зарубежных армян. Порукой успеху этой миссии был огромный авторитет поэта во всех кругах армянской общественности и его способность сплачивать вокруг себя людей во имя благородных целей.

В третьей и четвертой книгах напечатаны статьи Л. Карапетян о деятельности Туманяна в разные периоды его жизни. Автор долгие годы изучает архив поэта, хорошо знает его время и историческую атмосферу. Богатейший фактический материал ее работ проливает свет на многие доселе плохо освещенные страницы жизни Туманяна. Особенно интересны страницы, рассказывающие о деятельности Туманяна в годы первой русской революции, когда царские власти стремились натравливать народы друг на друга. Туманян писал письма и прошения властям, обращения к народам, населяющим Закавказье, организовал труппу, которая. с белым флагом и с миссией мира появлялась в опасных районах. Кстати, Л- Карапетян приводит неизвестный до сих пор текст обращения к мусульманскому населению Лори и близлежащих районов. Это высокий образец политической публицистики и глубокого интернационализма, исходящего из векового опыта и нравственных принципов народа.

В третьей книге опубликованы показания и прошения Туманяна, относящиеся к периоду двух его арестов по так называемому «делу партий Дашнакцутюн» в 1909 и 1911 годах. Его миротворческую деятельность в годы революции пытались связать с партией Дашнакцутюн. Он категорически отвергает эти обвинения: «Я поступал во всем самостоятельно, по своему личному убеждению, всегда для мира и спокойного прогресса жизни» (3, 337). Он говорит о том, что он «гораздо глубже и шире смотрит на жизнь, чем может это допустить программа какой-нибудь революционной партии» (3, 345). Эта его способность быть выше политического авантюризма партии Дашнакцутюн и других мелкобуржуазных партий (а как раз их имеет в виду Туманян) сделала поэта одной из центральных фигур в общественной жизни Армении. Он притягивал к себе все здоровые силы народа. После утверждения советской власти в Армении он, несмотря на болезнь, поставил свои силы на строительство новой жизни.. Интересные факты об общественной деятельности поэта содержатся также в статьях Т. Карапетяна «Туманян и Грузия» (1), П. Акопяна «Ов. Туманян и арменовед Г. Тер-Мкртчян» (3), А. Инчикяна «Вернатун» (так назывался кружок, образовавшийся вокруг Туманяна в конце XIX – начале XX века и сыгравший весьма заметную роль в литературной жизни Армении тех лет) (3). На общественные интересы поэта проливают свет также многочисленные архивные документы, которые впервые публикуются в «Исследованиях».

Вообще раздел «Публикации» во всех четырех книгах очень богат. Впервые вводится в научный оборот колоссальный материал. Здесь мы находим и завершенные произведения, которые или оставались на страницах редких дореволюционных изданий, или печатались не полностью, статьи, исследования. В первой и второй книгах свою вторую жизнь приобретают несколько прекрасных стихотворений, а также многочисленные статьи и газетные материалы. Очень много черновиков и заготовок к тому или иному произведению, Только упомянутые уже материалы к сказке «Азаран булбул» в третьей книге занимают 180 страниц! Среди черновиков – очень интересные автобиографические записи. Впервые печатаются многие письма, официальные и полуофициальные записки поэта. А в четвертой книге представлены письма известного армянского писателя Л. Шанта, адресованные Туманяну. Это – новая страница «Публикаций». Письма, полученные поэтом, интересны не только как документы, как бы со стороны освещающие фигуру Туманяна. Они новыми чертами обогащают картину литературной и общественной жизни Армении в конце XIX – начале XX века. Надо думать, письма корреспондентов Туманяна в последующих книгах будут представлены еще шире.

Особый раздел в третьей книге составляют материалы известного литературоведа Арама Инчикяна, одного из инициаторов и основателей серии (третья книга посвящена его памяти).

«Исследования и материалы» станут важнейшим подспорьем для подготовки нового академического издания сочинений Туманяна, к которому в близком будущем приступит Институт литературы имени М. Абегяна АН Армянской ССР.

Литературоведческие труды, собранные в рецензируемом издании, сыграют важную роль в развитии туманяноведения.

г. Ереван

  1. Эд. Джрбашян, Поэмы Туманяна, Ереван, 1964; Л. Ахвердян. Мир Туманяна, Ереван. 1966 (в 1969 году эта книга вышла в Москве на русском языке); А. Инчикян, Ованес Туманян. Жизнь и творчество (1869 – 1899), Ереван, 1969; М. Мкрян, Творчество Ованеса Туманяна, Ереван, 1981 (все книги – на армянском языке).[]
  2. Лео, Литература русских армян с начала до наших дней, Венеция, 1928. с. 84 (на армян-. ском языке).[]
  3. П. Макинцян, Силуэты, Ереван, 1980, с. 31 (на армянском языке).[]
  4. М. Мкрян, Григор Нарекаци, Ереван, 1955 (на армянском языке).[]
  5. П. Макинцян, Силуэты, с. 72.[]
  6. В. Терян, Собр. соч., т. 3, Ереван. 1963, с. 406 (на армянском языке).[]
  7. Там же, т. 2, с. 271.[]
  8. См. об этом в кн.: В. Непомнящий, Поэзия и судьба, М., 1983, с. 289.[]
  9. См.: А. Тертерян, Сочинения, Ереван. 1881 (на армянском языке).[]
  10. М. М. Бахтин, Вопросы литературы и эстетики, М., 1975, с. 342.[]
  11. См.: А. Лежнев, Проза Пушкина. Опыт стилевого исследования, М., 1966.[]

Цитировать

Егиазарян, А. Пути туманяноведения / А. Егиазарян // Вопросы литературы. - 1985 - №8. - C. 213-227
Копировать