Путевой дневник в стихах и прозе

Поэзия – не выдумка поэтов. Будь она выдумкой, вряд ли бы мы так любили стихи. Поэзия растворена в самой жизни. Вот почему не так уж важно, что мы читаем: стихи или прозу, чем мы любуемся: статуей или картиной, всматриваемся ли в архитектуру, слушаем ли музыку… Важно, чтобы произведение искусства запечатлело в преображенном и осмысленном виде эту поэтичность мира, о которой в Библии сказано: «И увидел Бог, что это хорошо».

Книга Алексея Алехина «Записки бумажного змея»¹ – путевой дневник, написанный в основном прозой, иногда – верлибрами, – и это не имеет принципиального значения, потому что и то, и другое одухотворено поэзией. Кризис сегодняшней прозы, мне кажется, в том и состоит, что из нее, при наличии головоломного сюжета и самых «передовых» ухищрений, ушел поэтический взгляд на мир. Лирика – душа любого искусства, и вдруг ее не стало.

Алексей Алехин, я думаю, интуитивно ощутил этот губительный изъян многих сегодняшних романов, рассказов, повестей – и не случайно обратился к «промежуточному жанру» – жанру путевого дневника, путевых заметок. В этом смысле он примыкает к традиции наших двадцатых годов XX века – прозаической традиции Шкловского, Мандельштама, Ильфа и Петрова, Лапина и Хацревина… Что такое книга Шкловского «ZOO, или Письма не о любви»? Эпистолярный роман, построенный на основе зарубежных впечатлений автора: автору запрещено писать о любви – и он рассказывает о берлинских улицах и зоопарке, о немецкой живописи и театре, об «аккумуляторных моторах» и жизни русской эмиграции, о гамбургских шлюзах и острове Таити, где «белый цветочек тиарэ» засунут за ухо «темного улыбающегося лица»…

Когда я читаю в книге Алехина: «Маневры были рассчитаны и просты, как движения рук, когда бреется взрослый мужчина.

Нанайцы умели ловить рыбу», – мне вспоминается Шкловский, неожиданность, скачкообразность его прозаической перебежки и особое, мужское щегольство повествовательной манеры.

А вот другой пример поэтического видения: «…мимо деревянных святых / с мохнатыми от пыли руками, / словно каждый из них Исав, проморгавший первородство…» («Пражский трамвай») – такие фразы по ходу чтения хочется украсть, как кошелек в трамвайной давке. Говорю это не для красного словца: сколько стихов так и написано, с помощью и по подсказке чужого текста. «Все в родстве-воровстве, нет греха».

Пушкин так частенько и делал – об этом хорошо знают его внимательные исследователи.

«Я побывал в гостях у четырех эмиров. Под небом, разглаженным горячим утюгом, без единой морщинки. И научился различать сорта дынь и полуденных теней: бухарских, кокандских, ходжентских…» («Концерт для Улугбека с оркестром»).

А ведь это и впрямь похоже на «Путешествие в Арзрум», пересказанное затем Мандельштамом на армянском знойном сквозняке.

Но есть у этой прозы еще один предшественник, неожиданный западный родственник – французская эссеистика XVII века. Дело в том, что острое зрение – эта необходимая поэтическая доблесть – не приедается и в полную силу работает в том случае, когда она осмыслена, когда ее можно назвать поэтической мыслью. Алехинский зрительный ряд – мыслящий ряд. «Великая коммуналка Востока, где посередке журчит по каменному желобу сток, а к пышущим жаром глиняным стенам лепится пестрая туземная мелкота под присмотром девочек постарше. Двенадцатилетние невесты в узорчатых штанишках чинно сидят на корточках, похожие на больших ярких птиц с грязными босыми ступнями. Они заняты бесконечной болтовней… Мне смешна гордыня Афин или Рима, уберегших одни развалины. Тут, в потерявшем свою историю Ура-Тюбе, вижу я живую вечную жизнь» («Вечный город»). Четыре книжных страницы, откуда я извлек эту цитату, написаны в 1987 году. Если бы мы могли внимательно прочесть их тогда же, возможно, не удивлялись бы сегодня такому внезапному и необратимому отпаду от России Средней Азии. «Резкий свет обнажает изумительную простоту быта, неотличимую от бедности. Но она так подходит климату и месту, что не ведает, что она – бедность. А потому легко соседствует с роскошью». Очерк об Ура-Тюбе заканчивается так: «Город верен себе и рано ложится спать. Там еще кое-кто сохранил привычку стелить на плоских крышах и засыпать, глядя в древнее, поворачивающееся на оси, испещренное письменами небо».

А вот еще несколько замечательных «замет» – из индийских впечатлений. «Танцор танцует руками, как глухонемой… В темных кустах гнездятся птицы с голосами, похожими на женский шепот». Неужели это современный автор?

1. Алехин Алексей. Записки бумажного змея. М.: Время, 2005.[↩]