Путем революции

В январские дни 1924 года далеко-далеко от Москвы преподаватель одной из провинциальных средних школ в Литве, задавленной реакционными католическими правителями, провел необычайную, по условиям политического режима даже дерзостную, демонстрацию. В актовом зале состоялось шествие школьников и под звуки похоронного марша передавались печальные слова: «Умер Ленин!» Через какие-то полтора десятилетия этот смелый педагог стал председателем Совета народных комиссаров Литовской ССР, а один из его учеников, принимавших участие в траурном шествии, после эмиграции, тюремного заключения, ссылки стал одним из народных комиссаров ЛССР.

Когда меня спрашивают, почему я пишу на историко-революционные темы, я могу ответить только ссылкой на свое прошлое. Ведь еще мальчишкой девяти лет от роду я видел октябрьские баррикады в Москве, похороны жертв революции у Кремлевской стены, шнырял в толпе под ногами у взявшихся за оружие рабочих на демонстрациях, на сборах Всеобуча и на митингах, где выступал Ленин. Я видел Ленина очень близко. Для меня он был не просто заученным в школе именем. Мой отец был московский рабочий, и в нашем подвале много говорилось о Ленине. Правда, через три года отец увез нас, детей, в Литву, заполоненную католическим духовенством, и там уже мне самому пришлось, вскоре после торжественного траурного шествия в день смерти Ленина, начать нелегкий путь борьбы за «право самоопределения» (от воинствующего антиклерикала-безбожника до подпольщика комсомольца и коммуниста). Я был и пропагандистом, и коминтерновским работником, и профессиональным революционером, и заключенным, и ссыльным, и, наконец, членом правительства Народной Литвы и наркомом Литовской Советской Республики.

Писать я начал еще до того, как попал в тюрьму, но именно в тюремном заключении, при встрече с моими будущими героями, бывшими участниками революционных событий в Литве, я стал записывать то, что услышал из уст самих рабочих и крестьян – очевидцев многих волнующих событий.

Первоначально «материал» был смесью фольклора и исторических, никем еще не зафиксированных данных. Приходилось писать тонко заостренным химическим карандашом на небольших клочках курительной бумаги, которые не превышали размера ладони, легко скатывались и зашивались во швы арестантской куртки, в подметки валенок, в шапку и т. д. При переезде из каунасской тюрьмы в шяуляйскую часть материалов пропала, другая часть раскисла от дождя, и мне пришлось многое восстанавливать по памяти. Система самообразования политических заключенных коммунистов, подпольный тюремный журнал и литературное приложение к нему, издававшееся кружком начинающих беллетристов, сыграли большую роль в появлении первых набросков романа, который позднее был назван «Правдой кузнеца Игнотаса».