Путь, пройденный по восходящей

В крупнейшем книжном магазине «Библио-Глобус» мне долго искали «До свидания, алфавит». Теснота, сутолока открытого доступа. Кто автор? Татьяна Бек?

Такие ли прежде бывали продавщицы в отделах поэзии! Они знали всех и вся. Но теперь и отдела поэзии как такового нет – то ли стенд, то ли тележка с книгами.

А что она пишет?, Стихи, мемуары, эссе… В компьютере значилось, что избранные стихи «Сага с помарками», выпущенные издательством «Время» (2004), уже распроданы, а вот «До свидания, алфавит» (Б. С. Г. -Пресс, 2004) еще должны быть. И наконец, распластавшись по полу, откуда-то с нижней полки продавщица извлекла экземпляр.

С такими трудностями я покупал – впервые – книгу Татьяны Бек. Прежде она мне их дарила. Эту не успела: несколько месяцев мы договаривались о том, что передача книги должна произойти не на бегу, что нужно сесть, поговорить в кафе на Маяковской, где мы иногда пересекались в последние годы. Но то оказывалось некогда, то встречались случайно. А книга была важной и необычной, собравшей мемуары, эссеистику, интервью, взятые за многие годы у разных писателей, а также – «стихи вдогонку». Книга подвела итог, а о названии потом скажут – то ли предчувствовала, то ли напророчила: «До свидания, алфавит». Так что и хотел бы написать рецензию, но она невольно превращается в статью о творчестве и в мемуары об авторе.

Мы познакомились более четверти века назад в «Вопросах литературы». Журнал нас не только познакомил, но многие годы связывал общим делом. Сначала Таня была моим редактором, а потом стала одним из инициаторов моего прихода в журнал. Она была очень настойчива в том, что именно так я должен поступить, отложив другие дела и обязанности. Получилось, однако, что вскоре после моего прихода сама она ушла из журнала…

Кроме отношений, где я выступал автором, она – редактором, подразумевались и другие, где она была поэтом,, я – критиком поэзии. Отношения подразумевались, но их практически не было. Получая книги, я прочитывал, благодарил, говорил достаточно общие слова. А потом возникло ожидание чего-то близящегося, уже почти свершившегося, по отношению к чему все прежнее было лишь подготовительным. Так и произошло, но только явление поэта мы осознаем после его смерти.

Мне не раз приходилось в статьях говорить о том или ином стихотворении Т. Бек, но о ней я сказал, пожалуй, лишь однажды в связи с выходом в свет сборника «Облака сквозь деревья» (1997): «…лучшая книга современного поэта за последние годы. Ей свойственны черты столь редкого теперь классического стиля – память, достоинство и свобода; свобода не от кого-то или чего-то, свобода не против, а свобода для – для себя, для своей поэзии» («Арион». 1998. N1). В подтверждение своих слов я цитировал:

Назло хороводу, отряду, салону

Я падаю, не подстилая солому,

И в кровь разбиваюсь, и тяжко дышу.

Химическим карандашом по сырому

Обрывку бумаги письмо напишу

Тому, кто в отряде, в плеяде, в салоне

По струнке стоит и к сороке-вороне

Ко мне – безучастие кажет свое,

А сам обмирает – как стиснутый в зоне

На вольное в небе глядит воронье…

То, что именно эти стихи были мной отмечены, автора удивило и порадовало. Татьяна Бек сказала, что не писала ни программу, ни манифест, а по вполне конкретному поводу. Однако согласна, что звучит стихотворение принципиально для ее позиции и места, выбранного в литературе. Об этом – о месте и о позиции – мы говорили не раз. О том, насколько литература обусловлена средой, бытом. Куда от него денешься, а куда-то деться очень хочется, поскольку быт подминает, навязывает литературе свою иерархию, свои правила игры, которым никак не хочется следовать: «Назло хороводу, отряду, салону…» Мы именно так общались, предпочитая – один на один – долгие разговоры, растянувшиеся в июне 2003 года на три дня поездки в Новгород, куда мы вдвоем отправились от Фонда С. А. Филатова на поиск молодых дарований.

То мое мнение о стихах Татьяны Бек отозвалось и в устных реакциях, и в интернетовских, и в печатных. Похвалу сочли неуместной, обращенной совсем не по адресу: та, кого похвалили, не заслужила, а тот, кто хвалит, обнаружил свое непонимание актуального литературного процесса. Пересмешники и иронисты, напрочь теряя чувство юмора, при имени Татьяны Бек впадали в нешуточное озлобление. Однако так реагировали не только «отряд и салон», Бек враждебные, для кого она выступала хранительницей традиции, которую они торопливо, поспешно хоронили и весело поминали. Как будто бы благополучная литературная судьба Бек внутренне ощущалась ею как сопровождающаяся непониманием и несправедливостью.

* * *

Татьяна Бек рано начала печататься, рано появилась в престижных изданиях и была замечена, на что понимающе кивали: дочь Александра Бека, «аэропортовские» связи. Девочка талантливая, но все это очень литературно и не по большому счету… В связи с «большим счетом» вспоминаю несколько раз слышанный рассказ о Давиде Самойлове. Теперь

он напечатан в «До свидания, алфавит» (вообще, должен сказать, что устные мемуары Т. Бек с минимальными изъятиями перекочевали в книгу, где некоторые имена лишь заменены на инициалы). Сначала мэтр похвалил, в другой раз, «будучи в подпитии, сказал твердо:

– Ты – девочка хорошая. Тебе стоит быть только как Ахматова или как Цветаева, остальные варианты для тебя не имеют смысла. Бросай стихи!

Я стихи, конечно, не бросила (еще чего!), но теперь думаю: «А почему для себя он допускал «иной вариант», чем Пушкин или даже Пастернак?» Эх, не было на него тогда западных феминисток – они бы ему показали, где раки зимуют!..»

Если один мэтр требовал, чтобы была не ниже великих, то другой подозревал в подражательстве. Старая московская встреча с еще не уехавшим тогда Иосифом Бродским дурным предчувствием сопровождала Бек на пути в Нью-Йорк. Когда-то в Москве Бродский, испытывая отвращение к «здесь и теперь», всех видел постриженными под одну гребенку: «Девочки типа вас остригают челочки, сами не зная – под кого: под Ахматову или под Цветаеву».

Однако в Штатах все обошлось, а закончилось и вовсе удачно – совместным с Бродским чтением стихов Бориса Слуцкого. Бек начала их читать, Бродский подхватил и закончил. Поводом послужила записка о том, не слишком ли легко современная русская поэзия впитывает «нелирические функции».

Покуда над стихами плачут,

Пока в газетах их порочат,

Пока их в дальний ящик прячут,

Покуда в лагеря их прочат, —

До той поры не оскудело,

Не отзвенело наше дело,

Оно, как Польша, не згинело,

Хоть выдержало три раздела….

В поэтической родословной у Бек и Бродского не так много общих имен, но Слуцкий для обоих – в числе самых значительных.