Путь к своим. Сергей Шаргунов

Сергей Шаргунов — не из тех авторов, о которых мало знают. Даже если вдруг книг не читали — телевизор и интернет свое дело сделали. Прямой, честный взгляд «положительного героя», уверенные интонации, юношеская категоричность, которая пока не вредит… Депутат, телеведущий, писатель… Вообще фактов биографии Шаргунова хватило бы на небольшой сериал о политической истории России последних двух десятилетий с Шаргуновым же в роли главного персонажа. А взаимоотношения с партией и с чиновниками православной церкви — ну чем не «Вся королевская рать» Роберта Пенна Уоррена? Вступил — выступил — вышел — отказался — победил… Были еще и поездки в горячие точки, и открытые выступления в защиту «неудобных» людей; были и яркие отклики братьев-писателей:

Он словно вгоняет себя — в историю, в литературу, в политику, в жизнь. У него получается: и лишь потому он и раздражает многих [Прилепин 2015].

А другие считают, что Шаргунову «не нужны ни журналистика, ни литература», и упрекают в желании «заниматься лишь собственным пиаром» [Кто… 2015]. При этом в таланте не отказывают ни критики, ни читатели.

Сам Шаргунов, отвечая на вопрос о том, кем себя ощущает: писателем, политиком или журналистом, — предпочел назвать себя пишущим человеком. Вот на последнем и остановимся поподробнее.

Первую книгу Шаргунова «Ура!» (2003) заметили. По словам самого автора, эта повесть, «едва появившись в журнале «Новый мир», возбудила многих» [Шаргунов 2003: 6]. И возмущение, и восхищение книгой было реакцией двадцатилетней давности. В коротком авторском предисловии Шаргунов признавался: «Захотел нарисовать героя, наблюдая мрачное, мутное и дурное вокруг» [Шаргунов 2003: 6]. Мрачное и мутное получилось, дурного тоже достаточно — чего стоят названия глав и картины жизни, которые в них представлены: наркоманы и просто озверевшие от бессмысленности жизни люди! Впрочем, книга бы не выделялась на фоне чернухи рубежа тысячелетий, если бы не авторская идея: показать героя, который «коснется дна и, захлебываясь, всплывет». «Ура!», собственно, — крик героя, который не захотел остаться на дне.

Павлу Уражцеву двадцать лет, как и автору в момент создания книги, он не слишком горячо оплакивает свою недавнюю любовь и ищет в себе «положительного героя», который готов «отвечать на сигналы реальности». Способный на подлости и гуманные порывы, на любовь и предательство, однажды он вдруг осознает необходимость «быть вполне хорошим», почти как толстовский Пьер Безухов. Тогда в названиях глав начинает звучать неприкрытый дидактизм: «Выплюнь пиво, сломай сигарету!», «Утро — гантели — пробежка!!!», «Над трупами ровесников» (это о тех, кто так ничего и не понял или кому не повезло)… Но за наивным дидактизмом скрывается искреннее желание изменить мир, иными словами — жизнь превратить в одно «ура!». «Ура!» — это протест против мира, в котором нет места отзывчивости, а для Павла «слово ОТЗЫВЧИВОСТЬ всплескивает, как лужа под шинами авто… Отзывч-чивос-сть!»

«Ура!» как выплеск авторских эмоций может раздражать примерно так же, как нигилизм Базарова раздражает «зна­ющих жизнь» людей. Однако даже и эти люди не могут не чувствовать правды, которая стоит за отрицанием старого. (Кстати, нигилисты в «тухлых косухах» упоминаются в главе «Мой положительный герой», но автору они несимпатичны, потому что ненормальны. А он, как и Павел Уражцев, предпочитает нормальное.) Так что же: Павел, а значит, и его создатель Сергей — новый Базаров? Или — еще одно сопоставление («Ура-мышцы. Ура — своя судьба. Ура-талант. Ищу ура-любви») — молодой Маяковский, отрицающий мир в «Нате!» и «Вам!» и провозглашающий в своей поэме: «Долой вашу любовь!»? Правда, у поэта революции отвергались «строй», «религия», искусство»; у Шаргунова под прицелом другое, на религию он точно не замахнется — сын священника, — но «Ура!» и «Долой!» эмоционально близки.

Эмоционально, но не стилистически. «Облако в штанах» создано художником и поэтом, «Ура!» — журналистом. Шаргунов, как известно, закончил журфак МГУ — отсюда короткие чеканные фразы, яркость зарисовок, умение быстро и точно схватить суть предмета, подчеркнув важную деталь… Иногда, правда, деталей слишком много, и они начинают напоминать бешено вращающиеся велосипедные спицы: движение есть, но суть изображения неясна, и картинка складывается почти что вопреки шаргуновской манере. И все-таки… «Красные цветы», «желтая школа», «запах горелой гречки» — кинематографические кадры воспоминаний о детстве. Или еще: «Человек ни на что не претендует. Живет среди нужных предметов. Миска ухи. Канистра бензина. Река. Небо. Транзистор». Что еще нужно, чтобы воссоздать и фактуру, и образ времени, и историю героя?

Расплывчатость и точность — почти антонимы, но и то и другое есть в повести Шаргунова. Автор как будто переводит камеру с одного предмета на другой, стараясь включить в кадр как можно больше деталей жизни, которые окружают героя и которые он отвергает, мало что готовый принять. Именно поэтому, наверное, сам автор в предисловии называет повесть «букетом пощечин» (вновь — привет футуризму!), а далее подводит итог: «…никто не очнулся».

И через двадцать лет никто не очнулся. Впрочем, литература давно перестала служить средством для пробуждения совести, чувств и тем более общественного разума.