Проблемы решенные и нерешенные

Еще недавно мы сетовали, что редко выходят новые значительные работы о классиках русской критики; в этой области накопилось немало спорных и нерешенных вопросов, ждущих своего решения. Давно не переиздавались многие критические тексты.

В последнее время положение несколько изменилось к лучшему: вышли новые работы, появились и новые издания классиков русской критики. Правда, их не так много, как хотелось бы, но они большей частью отличаются высоким уровнем научной подготовки, и это позволяет говорить о серьезном стремлении укрепить тот фундамент, на котором зиждется изучение литературного наследия революционных демократов. Так, издательство «Художественная литература» выпускает девятитомное собрание сочинений Белинского. Для издания характерна тщательность и согласованность текстологической работы. Все тексты проверяются по последним прижизненным публикациям, со сверкой по сохранившимся автографам. В качестве обязательного принципа, проведенного по всему изданию, редакция придерживается особенностей написания, которые отражают произносительные (орфоэпические) нормы литературного языка того времени, и прежде всего самого Белинского. Комментарии к его сочинениям и пояснительные статьи к каждому тепу будут – судя по вышедшим томам – более основательными и более подробными, чем в предыдущих изданиях.

Важным событием культурной жизни последних лет явилось завершение в 1977 году двадцатитомного (24 книги) собрания сочинений Салтыкова-Щедрина. Это наиболее полное из всех изданий великого сатирика, осуществленное редакцией русских классиков «Художественной литературы» и коллективом высококвалифицированных литературоведов и текстологов под руководством С. Макашина. Это и наиболее научное издание, поскольку в нем достигнут высокий уровень текстологической и комментаторской работы. Новое собрание сочинений, наглядно отражающее успехи современного советского литературоведения, несомненно, послужит надежной базой для выпуска массовых изданий и для дальнейшего изучения и популяризации творчества великого сатирика, без помощи которого, как писал Горький, невозможно понять историю России второй половины XIX века¹.

Заметные сдвиги наметились в деле издания сочинений Некрасова. Нельзя не порадоваться появлению трехтомного собрания его сочинений². Вышло также несколько массовых изданий.

Уместно напомнить и о том, что началась подготовка первого академического собрания сочинений Некрасова в Институте русской литературы (Пушкинский дом АН СССР). Потребность в таком издании давно назрела, тем более что предыдущее наиболее полное издание в двенадцати томах (1948 – 1953), ценное для своего времени, устарело во многих отношениях: оно было далеко не полным, в нем остались нерешенными многие текстологические вопросы; к тому же прошло много времени, обнаружились новые тексты и появилось немало исследований о Некрасове, после чего стали очевидными и недостатки сопроводительного аппарата – комментариев к текстам и к письмам.

Принципиально важное историко-литературное и текстологическое значение имеет выход в серии «Литературные памятники» романа Чернышевского «Что делать?» ³. Как ни странно, но роман, сыгравший столь важную роль в общественно-литературном движении, выдержавший огромное количество изданий и переведенный чуть ли не на все языки мира, доныне не привлекал должного внимания советских текстологов. Начиная с первой публикации в некрасовском «Современнике» (1863) и вплоть до 1975 года текст романа фактически ни разу не был выверен научно, с использованием сохранившихся источников.

Восстановить основной текст помогает черновая рукопись, сохранившаяся в архиве Петропавловской крепости. Исключительно трудная для прочтения (Чернышевский большую часть романа написал полушифром собственного изобретения), она была в свое время расшифрована Н. Алексеевым (1929). Теперь эта сложнейшая работа вновь полностью проделана Т. Орнатской. Ей удалось по-новому прочитать многие места, а в некоторых случаях улучшить или прояснить журнальный вариант⁴.

Черновой автограф полностью воспроизведен в новом издании романа. В книгу вошла также работа С. Рейсера, посвященная проблемам изучения романа, его творческой истории, истории печатания и важному вопросу о том, кто же послужил прототипами героев Чернышевского; окончательно отвергнуты ходячие представления о «треугольнике»: Обручева – Боков – Сеченов, в сущности исключавшие понятие о романе как художественном обобщении, вобравшем в себя главные общественно-философские проблемы эпохи. Текстологическое значение нового труда несомненно, несмотря на некоторые промахи и неточности, большая часть которых уже исправлена в последних массовых изданиях романа Чернышевского⁵: в них перепечатан текст «Литературных памятников», заново уточненный С. Рейсером.

* * *

Работы, посвященные классикам революционно-демократической мысли и созданные за последние два-три года, касаются многих вопросов, прежде почти не привлекавших внимания литературоведов и историков литературы. Примечательно, что эти работы разнообразны не только по своей тематике, но и по своим жанровым особенностям: среди них есть и литературоведческие исследования, и научно-популярные биографии, и полемические очерки, и сборники статей, и публикации текстов. В них в той или иной степени отразился известный подъем литературной науки, стремление к углубленному изучению литературы в ее развитии с привлечением смежных дисциплин – истории, эстетики, философии, отказ от примитивных социологических схем и характеристик. Все это в той или иной мере присуще и новым книгам о Белинском, Чернышевском, Добролюбове, Писареве, Некрасове.

Правда, значительные работы о Белинском за последнее время не появлялись (если не считать ценных комментариев в новом собрании сочинений). Можно назвать книгу воспоминаний⁶, необходимую всем, кто хочет изучать жизнь и творчество критика. Предыдущее издание, вышедшее в свет более пятнадцати лет назад, уже недоступно читателям; новое отличается тщательностью подготовки, в нем учтено все, что было опубликовано о Белинском за истекшие годы. Содержательное предисловие и обстоятельные комментарии хорошо ориентируют читателя в материалах сборника. В предисловии верно освещены основные идейные позиции Белинского, точно охарактеризовано знаменитое письмо к Гоголю, как написанное «без оглядки на цензуру, беспощадное, полное страсти, гнева и страдания…» (стр. 6). Остается пожелать, чтобы в серии литературных мемуаров появились также и новые издания воспоминаний современников о Добролюбове, Чернышевском и других деятелях той поры.

Потребность в таких книгах велика.

Полезной надо признать книгу П. Максяшева «Наш Белинский» ⁷. Автор собрал много материала, содержащего новые подробности о жизни и смерти Белинского, о разном отношении к нему в русском обществе, о борьбе за его наследие, о том, как распространялось его влияние на Украине, в Грузии, в Армении, Казахстане, Литве, а также Болгарии, Польше и некоторых других странах. Отдельные главы посвящены описанию 50-летия со дня смерти критика (1898), как оно было отмечено в Пензе, на его родине, и в печати того времени; подробно рассказано о чествовании памяти Белинского в более поздние годы, в том числе и в советское время. Печатный и архивный материал, представленный в книге, интересен для уяснения судьбы наследия Белинского (хотя книга несколько перегружена информацией в юбилейных заседаниях, выставках, музеях, мемориальных досках и т. п.).

Любопытны в книге малоизвестные сведения о семье Бе

линского, о вдове критика – Марии Васильевне, о ее общественной активности и о том, как много она сделала для увековечения памяти своего мужа, для сохранения его рукописей. Выехав за границу вместе с дочерью Ольгой, Мария Васильевна жила в Германии, Швейцарии, Италии, затем осталась в Греции. В эти годы она поддерживала некоторые связи с русской революционной эмиграцией, в 1873 году встречалась с Огаревым в Лондоне. В 1873 году ее дочь вышла замуж за жителя острова Корфу чиновника Георгиса Бенсиса. Их сын Владимир Георгиевич, внук Белинского, стал крупным ученым-медиком, работал в Афинском университете. Он оставил воспоминания, где воссоздал образ Марии Васильевны и ее рассказы о Белинском. В 1925 году приезжал в Советский Союз на торжества по случаю 200-летия Академии наук СССР. Правнуки критика и теперь живут в Афинах.

* * *

Обширная литература о Чернышевском пополнилась за последние годы многими интересными работами. Один за другим вышли из печати три сборника статей и материалов (один в Ленинграде, два в Саратове), приуроченных к недавнему юбилею (1978), а также несколько исследований, монографий, среди них – первая часть научной биографии Чернышевского, предпринятой саратовским ученым А. Демченко⁸. Эти издания позволяют судить о том, в каком направлении развивается сегодня изучение наследия одного из классиков русской критики и революционно – общественной мысли. Коротко говоря, речь идет о новом углублении в проблематику научно-литературного творчества Чернышевского, об исследовании частных или малоизвестных сторон его деятельности, анализе отдельных произведений с уточнением или пересмотром прежних мнений, а также о дальнейшем изучении связей Чернышевского с его эпохой, с его современниками. Эта последняя тема, открывающая возможность для обращения к мало разработанным вопросам, широко представлена в новых книгах. В ленинградском сборнике статей, подготовленном ИРЛИ⁹, мы находим несколько работ, вносящих много нового в оценку взаимоотношений Чернышевского с крупнейшими писателями его времени. Так, Ю. Лебедев, углубляясь в тему «Чернышевский и Некрасов», стремится установить не только влияние критика на поэта-единомышленника (это делалось и раньше), но и определить индивидуальные особенности некрасовского мировосприятия, заметно сказавшиеся в его поэзии. В то же время автор отмечает непоколебимость «духовного союза» между Некрасовым и Чернышевским. Нельзя не согласиться с его выводом: «В трудные для поэта минуты присутствие рядом с ним цельной, последовательной, единой в революционном слове и деле личности Чернышевского имело огромное исцеляющее и освежающее значение» (стр. 135).

Другую сторону той же темы – прямое воздействие поэта на критика – затронул М. Гин в статье «Об идейно-литературных взаимоотношениях Н. Г, Чернышевского и Н. А. Некрасова», опубликованной в одном из саратовских сборников¹⁰. Автор изучил историю текста статьи «В изъявление признательности»; она была написана Чернышевским в защиту памяти Добролюбова и вызвала некоторые возражения Некрасова, продиктованные его опытом журналиста. Чернышевский, судя по его правке корректуры, полностью принял эти возражения.

В интересной, хотя и небесспорной, работе «Чернышевский и Тургенев» (в ленинградском сборнике) В. Мысляков исследовал важный вопрос о восприятии романа «Отцы и дети» в кругу «Современника». Главным откликом журнала на появление романа явилась статья М. Антоновича «Асмодей нашего времени». Известно, что она отличалась грубостью тона, вульгарностью многих суждений; критик слишком далеко зашел в своем полемическом запале, даже отказал автору в таланте. Но до сих пор было неясно, в какой степени статья Антоновича выражала мнение редакции, как отнеслись к ней руководители журнала. Теперь работа В. Мыслякова помогает ответить на этот вопрос. Правда, здесь не сказано ни слова о позиции Некрасова, редактора журнала и недавнего друга Тургенева. Но зато успешно доказано, что памфлет Антоновича не мог бы появиться в печати без ведома Чернышевского. Это бесспорно, хотя отсюда не следует, что он во всем был согласен с Антоновичем.

Автор настаивает на необходимости исторического подхода к делу, который обязывает изучить конкретные обстоятельства появления памфлета. К числу таких обстоятельств (теперь, разумеется, утративших свою остроту) относятся: желание редакции «защитить» память и взгляды Добролюбова, на которого брошена «базаровская» тень, а также появление в журнале (почти одновременно с памфлетом) резких выступлений Чернышевского, направленных против Тургенева. Все это нельзя не принять во внимание. И может быть, самым интересным свидетельством отношения Чернышевского к Тургеневу явился роман «Что делать?»; В. Мысляков видит в нем прямой ответ автору «Отцов и детей», ответ, в котором Чернышевский хотел выразить свое представление о «новых людях», чтобы опровергнуть в глазах читателей тургеневское понятие о «нигилистах». Однако трудно согласиться с попыткой установить прямую связь между «Асмодеем нашего времени» и романом «Что делать?», изобразить роман чуть ли не «продолжением» статьи Антоновича. Автор даже полагает, что роман Чернышевского «впитал» пожелания критика. Между тем современники думали об этом иначе. Например, Писарев был убежден, что в романе содержался полемический ответ Антоновичу.

Вряд ли есть необходимость во что бы то ни стало «реабилитировать» Антоновича, не нужно и преувеличивать его роль и возможности. Действительно, на первых порах в «Современнике» в нем «хотели видеть» преемника Добролюбова. Пытаясь подтвердить это; автор статьи добавляет, что Антонович «воспринял от своего предшественника все его нерасположение к Тургеневу-либералу» (стр. 165). Верно, но тут самое время было бы добавить несколько слов о том, чего он не воспринял: добролюбовского искусства анализировать современный роман, проникать в его идейно-художественную сущность, умения объективно и уважительно говорить о писателе и многого другого. Установив же все это, может быть, не пришлось бы ставить рядом, на один уровень статьи «Когда же придет настоящий день?» и «Асмодей нашего времени», как это сделано на стр. 166.

Среди других работ об идейных взаимосвязях Чернышевского с писателями-современниками, помещенных в сборниках, выделяются еще несколько статей. Так, в ленинградском сборнике В. Туниманов в статье «Чернышевский и Достоевский» рассматривает связи и отталкивания между этими писателями. Дополняя и уточняя многие укрепившиеся представления, В. Туниманов обобщил критические оценки Чернышевским журнальной деятельности и творчества Достоевского, а с другой стороны, заново изучил полемику против Чернышевского, содержащуюся в сочинениях автора «Записок из подполья» ¹¹. Важные страницы литературно-политической борьбы 60-х годов между революционными демократами во главе с Чернышевским и либералами (Дружинин и др.) восстановил в своей работе «Чернышевский, Дружинин и Григорович» В. Мещеряков (там же).

Весьма своевременно В. Громов (там же) напомнил о почти забытой фигуре литератора и критика П. Бибикова, ученика и последователя Чернышевского, автора брошюры «О литературной деятельности Н. А. Добролюбова» (1862). Жаль только, что В. Громов недостаточно подчеркнул, что эта брошюра была написана при прямом участии Чернышевского и что появление ее связано с известным конфликтом между «Современником» и «Библиотекой для чтения», которую редактировал в это время А. Писемский. История конфликта, возникшего вокруг острого вопроса об отношении к только что умершему Добролюбову, по-новому освещена в работе А. Шустова «Н. Г. Чернышевский и А. Ф. Писемский в 1861 – 1862 годах», опубликованной в одном из саратовских сборников¹². Обзор критических суждений Чернышевского о творчестве Писемского помещен в воронежском сборнике¹³.

Давно уже назрела необходимость выяснить существенный вопрос о роли и месте А. Пыпина в «Современнике»: даже авторы специальных работ о журнале обычно судили об этом в самой общей форме. Едва ли не первую попытку рассмотреть литературно-идейную позицию соредактора Некрасова и Чернышевского в годы его активного участия в «Современнике» предпринял Н. Рыжков в статье «Школа революционно-демократического журнала» (саратовский сборник I). Он внимательно проследил за тем, как сказались «уроки Чернышевского» в научно-публицистической деятельности Пыпина, сколь плодотворным было влияние на него «Очерков гоголевского периода русской литературы», книги, которая постоянно привлекала внимание молодого ученого. Интересны указания автора на актуальность статей Пыпина, в которых речь идет о передовой печати в Австрии, – эти статьи были важны для «Современника», ибо вызывали ассоциации с русской действительностью. Более того, автор обнаружил в рассказе Пыпина о судебных преследованиях некоего чешского литератора скрытую попытку легального обсуждения «дела Чернышевского», находившегося в это время в Петропавловской крепости. Наблюдение весьма существенное для оценки позиции некрасовского журнала в 1863 году.

Нам остается сказать о помещенных в сборниках материалах теоретического характера, а также о нескольких статьях, посвященных отдельным произведениям Чернышевского. Остановимся лишь на наиболее важных темах и проблемах. К их числу относится тема: классики марксизма и Чернышевский, она широко разработана в сборниках. В статье А. Демченко (саратовский сборник I) содержится полный обзор суждений Маркса и Энгельса о русском революционере. В их работах, пишет автор, «даны емкие, точные определения исторического места Чернышевского в русском освободительном движении… впоследствии учтенные и развитые В. И. Лениным…» (стр. 16). Эта тема находит свое продолжение в работе А. Иезуитова «В. И. Ленин и художественное наследие Чернышевского» (ленинградский сборник), где собран и осмыслен материал об отношении Ленина к роману «Что делать?», отмечено, что Ленин глубоко «постиг и раскрыл особую эстетическую природу литературного творчества Чернышевского» (стр. 5).

Второй актуальной темой теоретического цикла является исследование эстетических взглядов Чернышевского¹⁴. Их касаются многие авторы по разным поводам, но специально посвящена им работа Г. Фридлендера «Эстетика Чернышевского и русская литература» (ленинградский сборник), а также статья М. Зельдовича «Эстетический трактат Н. Г. Чернышевского и общественно-литературное движение его времени» (саратовский сборник II). Автор первой из них, излагая сущность эстетики Чернышевского, поставил своей задачей проследить связи его взглядов с развитием русской литературы, показать, как его эстетическая мысль, опираясь на живой литературный процесс, сама развивалась и обогащалась, приходила к теоретическим обобщениям. Тонко анализируя основные работы Чернышевского, Г. Фридлендер устанавливает единство его эстетических и литературно-критических позиций. Он отдает должное главному манифесту демократической эстетики 60-х годов – диссертации «Эстетические отношения искусства к действительности»: говорит о ее связи с материалистической теорией познания, о том, что Чернышевский «наносил сокрушительный удар не только идеализму Гегеля, но и церковному учению о необходимости искать утешения на небе» (стр. 24); автор довольно подробно раскрывает смысл и значение важнейших эстетических положений трактата об искусстве («прекрасное есть жизнь» и др.) и, наконец, говорит о национальных истоках эстетики Чернышевского, которая во многих отношениях «явилась теоретическим итогом всего предшествующего развития русской мысли и русской литературы» (стр. 29).

После всего этого неожиданно выглядит указание автора на исторически обусловленную «слабость критической и эстетической позиции Чернышевского периода создания его философско-эстетических трактатов и «Очерков гоголевского периода…» (стр. 50). Во всяком случае, ни главный трактат, ни «Очерки…», о которых в сборниках не раз говорится как о крупнейшем историко-литературном труде Чернышевского, как будто не дают оснований говорить о «слабости» его позиции. А статью о молодом Толстом, относящуюся к тому же «периоду» (она появилась в «Современнике» в 1856 году рядом с последней частью «Очерков…»), сам же Г. Фридлендер называет «гениальной» (стр. 39).

Конечно, научное творчество Чернышевского – явление развивающееся, и автор прав, напоминая об этом. Нельзя не согласиться и с тем, что в более поздних статьях Чернышевскому «удалось подняться на новую историческую высоту…» (стр. 44). Но можно ли на этом основании говорить о «слабости» его позиции на предыдущем этапе, также отмеченном безусловными успехами его литературно-критической и эстетической мысли?

Не могут служить доказательством «слабости» позиции Чернышевского и его суждения, высказанные в четырех статьях о Пушкине, опубликованных в «Современнике» (1855), а также в соответствующих главах «Очерков…» (1856), хотя они до сих пор являются предметом споров. Нельзя не видеть, что Чернышевский развивал основополагающую концепцию Белинского, его положение о том, что Пушкин первый обратился к русской действительности и создал поэзию как искусство; в то же время Чернышевский защищал поэзию Пушкина от истолкования ее в духе теории «чистого искусства». Однако и теперь приходится встречаться с мнением, будто критики-демократы готовы были «уступить» Пушкина своим идеологическим противникам и даже якобы не останавливались перед тем, чтобы «начать против него сражение», открыть «борьбу с Пушкиным».

В действительности борьба шла не с Пушкиным, а за Пушкина, против либеральной критики, сторонников «чистого искусства». И вклад Чернышевского в эту борьбу очень велик, несмотря на известные ошибки, исторически легко объяснимые, и полемические крайности. Глубокий анализ этого вклада, исследование реальной позиции великого демократа мы находим в работе Г. Макаровской «Пушкин в оценке Чернышевского» (саратовский сборник I). Обращение Чернышевского к «образцовой биографии» Пушкина, написанной П. Анненковым, а также к трудам Белинского помогло ему, по мысли автора, осознать Пушкина как личность, определить его постоянное стремление искать истину «не в книгах, а в природе, в жизни», что вполне совпадало с эстетическим тезисом Чернышевского «прекрасное есть жизнь». Он разделял мысли Белинского о благодетельности нравственного влияния пушкинской поэзии, о том, что Пушкин был первым поэтом, поднявшим литературу на уровень общенационального дела. В отличие от Анненкова, Чернышевский «мерилом зрелости» Пушкина принимал «степень близости поэта к освободительным идеям эпохи» (стр. 87).

Статья, о которой идет речь, основанная на обширной аргументации, как нельзя нагляднее показывает, что революционные демократы умели оценить величие Пушкина и отнюдь не собирались отдавать его своим идеологическим противникам. Вместе с тем она позволяет судить о том, сколь сложна затронутая проблема.

* * *

Среди недавних работ о Чернышевском следует назвать еще несколько интересных книг. Одна из них, принадлежащая перу В. Базанова¹⁵, посвящена кругу вопросов, которые автор определяет как «народознание». Эта работа затрагивает новую для нашей науки область: речь идет о малоизученной стороне деятельности Чернышевского и Добролюбова, об их интересе к народной жизни и народному творчеству, к народной психологии. Автор внимательно исследует систему и методику революционной пропаганды среди крестьянства, предложенную демократами – шестидесятниками. Такой угол зрения, а также привлечение малоизвестного материала позволяют показать новые аспекты деятельности Чернышевского, в частности его роль в развитии научной фольклористики и в разработке важных проблем общественной психологии.

Изучение Чернышевского продолжается. Об этом свидетельствует еще одна книга, в которой гораздо полнее и точнее, чем это делалось прежде, во многом по-новому освещены проблемы формирования общественно-политических взглядов Чернышевского. Это книга трех историков русского освободительного движения, озаглавленная «Чернышевский или Нечаев?» ¹⁶. Двух ответов на вопрос, вынесенный на обложку, разумеется, быть не может; однако научно обосновать ответ – дело исключительной важности. Авторы сумели показать, опираясь на твердую почву фактов, преимущества подлинной революционности Чернышевского перед псевдореволюционной деятельностью Сергея Нечаева. «Нечаевщина», пишут авторы во введении к своей работе, «вошла в историю русского и международного освободительного движения XIX в. опасным, по-своему поучительным примером извращения целей и средств революционной борьбы; ее решительно осудило большинство русских революционеров-семидесятников; опасность «нечаевщины» была подчеркнута в документах I Интернационала» (стр. 6).

Авторы поставили своей задачей воспроизвести сущность революционной теории Чернышевского, сопоставить для этого разные типы революционности, отделив трезвую и продуманную позицию великого демократа от примитивных и незрелых форм революционности («какими бы благими субъективными побуждениями они ни прикрывались»). Деятельность и взгляды Чернышевского рассматриваются в книге в тесной связи с социальной действительностью России середины XIX века. Конкретностью исторического анализа отмечена разработка таких важных тем, как борьба «Современника» за освобождение крестьян, выступления «Колокола», полемика с Герценом, подготовка правительством крестьянской реформы и суждения Чернышевского по этому вопросу.

Может быть, самые интересные страницы в работе трех авторов посвящены роману «Что делать?». Привычные мнения, издавна утвердившиеся в учебниках и даже исследованиях, им пришлось подвергнуть пересмотру. В результате мы узнаем много нового об этой еще не прочитанной до конца книге, о ее необычайно искусной и причудливой тайнописи. Авторы рассматривают «Что делать?» как итог и синтез всех предшествующих научно-философских и революционных исканий Чернышевского. Характеризуя его как утопического социалиста, они показывают, что роман, написанный в Петропавловской крепости, по сути дела, был завещанием революционера, посланным на волю: в нем содержался призыв воспитывать настоящих борцов за свободу, утверждать социалистический идеал и создавать подпольную организацию, способную возглавить будущую революцию.

Наивно полагать, будто Чернышевский, живший надеждой на крестьянскую революцию, верил, что она непременно победит в ближайшее время. Трезвый политик, учитывающий опыт Западной Европы, твердо знал, что даже в передовых странах революция еще ни разу не увенчалась успехом. Откуда же взялись оптимистические, даже идиллические страницы романа? Авторы книги дают свое толкование этих страниц – заключительной главы («Перемена декораций»), картинам «Четвертого сна Веры Павловны», где призывы работать для будущего соединяются с описанием безмятежно-радостной жизни свободных и прекрасных людей в хрустальных дворцах. В том-то и дело, что два плана – романтический и реалистический – переплетаются в романе; в нем немало эпизодов и рассуждений, в которых узник Алексеевского равелина внушает читателю, что реальный путь к будущему далек от всякой идиллии, он лежит через тяжелые испытания, борьба требует неисчислимых жертв. Отсюда и образ Рахметова, человека «особой породы», самоотверженно преданного делу, к которому он готовит себя и других. «Революционное подполье, – читаем в книге, – менее всего годилось для удовлетворения потребностей и желаний личности – и Рахметов учил, как их надо подавлять. А в непосредственной близости перед юношами, вступавшими на рахметовский путь, – тому учила и судьба самого Чернышевского – маячили не хрустальные дворцы из «Четвертого сна Веры Павловны», а мрачные казематы, куда заживо погребали очередного «жениха», только что обручившегося с «невестой-революцией» (стр. 206).

Немало зашифрованных мест романа удалось заново разгадать авторам книги. Интересны те находки, которые установлены путем сопоставления страниц романа с другими высказываниями Чернышевского – в его критических статьях, письмах, даже в переводах. Счастливая мысль – изучить его перевод «Истории восемнадцатого столетия…» немецкого историка Ф. Шлоссера, рисовавшего картины Великой французской революции, а также перевод «Оснований политической экономии» Д. С. Милля и сопоставить их с другими работами Чернышевского – помогла сделать ряд проницательных наблюдений и выводов. Плодотворной оказалась попытка установить связь между содержанием сочинений Шлоссера и романом «Что делать?» (примечательно, что в крепости Чернышевский работал над переводом и романом почти одновременно). Неожиданно разъяснилась аллегория из «Второго сна Веры Павловны» (о двух типах «злых людей» и о двух видах «грязи») благодаря сопоставлению с некоторыми страницами перевода «Оснований политической экономии» Милля.

В книге обоснована мысль об органическом единстве научных поисков Чернышевского: «…Протягивается единая нить: от издания «Истории восемнадцатого столетия…» Шлоссера к обзорам из журнала «Современник» за 1859 г., затем к публикациям Чернышевского 1861 – 1862 гг. и далее к роману «Что делать?» (стр. 174). Исследователей не смущает, что итоговый характер романа и многие его аллегории предполагают знание читателем политических позиций «Современника» и научно-философских работ Чернышевского, в том числе известной статьи «Антропологический принцип в философии» (кстати, с этим связаны и трудности восприятия романа позднейшими читателями). Авторы замечают по этому поводу: роман предназначался «прежде всего читателю, знавшему круг философских, политических, экономических идей, пропагандируемых в «Современнике» (стр. 181). Чернышевский даже из-за крепостной стены видел перед собой читателя-друга, к которому и обращался.

* * *

Добролюбову посвящено несколько работ разных планов. Одна из них касается его биографии, вторая – вопросов мировоззрения, третья носит характер теоретическо-методологический. Горьковский литературовед С. Орлов выпустил книгу о детских и юношеских годах будущего критика, проведенных в Нижнем Новгороде¹⁷. Ранние годы Добролюбова уже не раз были предметом пристального изучения. К этой теме обращался Б. Егоров в книге «Н. А. Добролюбов – собиратель и исследователь народного творчества Нижегородской губернии» (1956); ее обстоятельно разработал С. Рейсер, автор книги «Добролюбов в Нижнем Новгороде. 1836 – 1853» (1961). В новой работе расширен круг привлеченного материала, использованы обнаруженные за последние годы документы, рукописи юношеских лет. Со знанием дела рисует автор жизнь нижегородского края того времени, когда происходило формирование личности и взглядов Добролюбова. С исчерпывающей полнотой обрисованы среда, в которой он вращался, семья, обстановка духовной семинарии с ее схоластикой и бездуховностью, где Добролюбову приходилось писать трактаты на темы об «учениях мужьев апостольских». Но были и в тогдашней семинарии люди, которые возвышались над общим уровнем и умели оказывать благотворное влияние на лучшего из семинаристов. Впрочем, такие люди встречались ему и за пределами семинарии.

С. Орлов показывает, как вырабатывал в себе юный Добролюбов способность самостоятельно мыслить, какую роль играли в его жизни книги, чтение журналов, собирание фольклора, описывает первые литературные опыты и первые замыслы больших трудов. Только напрасно он думает, что осуществить один из таких ранних замыслов – создать историю Нижегородской губернии – Добролюбову помешала преждевременная смерть (стр. 46); конечно, помешало совсем другое, – иные темы, иные мысли владели критиком в последние годы его жизни. Нижегородские планы были давно забыты. И еще отметим одну неточность: на стр. 148 автор цитирует комментарии некоего «биографа Н. А. Добролюбова» к письмам его родных и делает ссылку на публикацию Андреева в «Русской мысли» 1889 года. Кто же такой Андреев? Ведь не всякий читатель обязан знать, что Андреев – это псевдоним Чернышевского, которым он вынужден был подписываться после возвращения из Сибири.

Полезная книга С. Орлова напоминает о том, что в Горьком, на родине Добролюбова, выходит слишком мало работ о великом шестидесятнике. Если Саратов, родина Чернышевского, стал признанным центром изучения его наследия, если кафедры Саратовского университета и дом-музей его имени ведут большую научную работу, периодически издают сборники научно-исследовательских статей и материалов, то этого, к сожалению, еще нельзя сказать о городе Горьком. Правда, теперь уже открыт мемориальный Музей Добролюбова, о котором рассказано в приложении к книге С. Орлова, но сколько-нибудь оживленного интереса к изучению жизни и деятельности своего земляка горьковские филологи и историки пока не обнаруживают.

Недавно вышло второе издание книги В. Кружкова о Добролюбове¹⁸. По сравнению с первым (1950) книга значительно переработана и дополнена. Правда, биографический раздел здесь, как и прежде, невелик по объему и занимает явно второстепенное место. Зато главы, характеризующие мировоззрение критика, освобожденные от некоторых крайностей, присущих времени, когда книга писалась, теперь стали глубже по содержанию и точнее по материалу (лишь в качестве рудиментов попадаются некоторые не вполне научные определения: в «Отечественных записках», оказывается, «свили себе гнездо либералы»; или упоминается критик Дудышкин, «подвизавшийся» в редакции того же журнала).

Автор сохранил прежнюю структуру книги. Шаг за шагом рассматривает он истоки формирования мировоззрения Добролюбова. В первой главе это – нижегородские годы, затем период студенчества, когда окончательно сложились материалистические и атеистические взгляды критика; это начало работы в «Современнике». В следующих главах подробно анализируются политические, социологические и философские воззрения Добролюбова, его отношение к крестьянской реформе, борьба против либералов – в союзе с Чернышевским, критика славянофильства, представление о социализме и о роли народных масс в истории. Кстати, в рассуждениях автора не все кажется бесспорным, например, характеризуя социологические взгляды Добролюбова, он указывает на его верную мысль относительно разделения общества на эксплуататоров и эксплуатируемых, дармоедов и трудящихся, добавляя, что общие законы классовой борьбы еще не были ясны критику. И в то же время автор считает заслугой Добролюбова и высоко оценивает его известное положение, высказанное в статье «Русская цивилизация, сочиненная г. Жеребцовым»: «Уничтожение дармоедов и возвеличение труда – вот постоянная тенденция истории» (стр. 221 – 222). Разве не очевидно, что указанная «тенденция» вовсе не соответствует реальному ходу истории? И Добролюбов в позднейших своих работах приближался к более верной точке зрения. Но приведенный выше тезис свидетельствует об идеалистической ограниченности его представлений о ходе исторического процесса. И это почему-то не замечено автором.

К сожалению, в биографической части книги попадаются неточности, их не заметило издательство, и они в неприкосновенности перешли из первого издания во второе. Вот примеры. Из дневника Добролюбова известно, что его товарищ по семинарии Ф. Васильков вел с ним разговоры на тему о религии и оказал влияние на атеистическое развитие собеседника. Васильков говорил «умно и искусно», пытаясь осторожно («не пугая прямым нападением» – написано в дневнике) разубедить семинариста в том, в чем он и сам начал сомневаться, – в справедливости религии. В книге же сказано нечто прямо противоположное: «…Нападки Василькова на Добролюбова за его религиозные сомнения уже больше не пугали его…» (стр. 27). На стр. 8 речь идет о кружке петрашевцев и сообщается, что «близкое отношение к кружку имел и великий украинский поэт Тарас Шевченко», но о такой близости ничего не известно биографам поэта; кратковременное знакомство с одним из петрашевцев не меняет дела. Сообщается также, что в связи с процессом петрашевцев привлекались к допросу поэты Курочкин и Минаев, инициалы не указаны. Читатель вправе предположить, что речь идет об известных поэтах-искровцах Василии Курочкине и Дмитрии Минаеве. О ком же еще? На самом же деле были допрошены Николай Курочкин (брат) и Д. И. Минаев (отец поэта), а его сыну Дмитрию было в это время около четырнадцати лет. Семинарист В. Лаврский, однокурсник и приятель Добролюбова, с которым он вел переписку уже будучи петербургским студентом, почему-то фигурирует в книге как семинарский преподаватель (стр. 66).

Попытку проникнуть в сущность критического метода Добролюбова предпринял М. Зельдович в книге «Уроки критической классики» ¹⁹. Это единственная за последние годы теоретическая работа, в которой дан углубленный анализ методологии добролюбовской критики. В предисловии автор справедливо замечает, что категория критического метода (в отличие от активно разрабатываемой теории творческого метода) оказалась наименее изученной и наименее «освоенной». «Поучительные традиции классиков – от Белинского и Добролюбова до Плеханова и Луначарского – в данном случае не были подхвачены и развиты с той основательностью, которая отвечала бы творческому потенциалу критического метода, интересам «литературного дела» (стр. 6). Исходя из этого, автор говорит о необходимости «прямого обращения к урокам классиков русской критики», о важности историко-теоретического изучения революционно-демократической критики в ее полноте и своеобразии.

В первом разделе, озаглавленном «Методологическое самосознание критики», показано, что теоретическое обоснование метода – исторически обусловленный процесс, связанный с особенностями общественно-литературного движения, конкретными задачами критики. Методология критики представляет собой диалектическое единство теории и критической практики. Только в таком единстве, считает автор, можно постичь творческое богатство, внутренний потенциал критической классики. Этот тезис служит отправной точкой для постановки новой и важной темы: «Творческий метод писателя в анализах критика» (так называется второй раздел книги). Здесь выясняется, что интерес к проблеме художественного метода писателя – одна из характерных особенностей критического метода Добролюбова и Чернышевского. Не формулируя понятия и не пользуясь самим термином, они в своих критических разборах исследовали многие из тех важнейших особенностей творческой практики, которые современной наукой объединяются понятием художественного метода. Автор доказывает это, анализируя классические работы Добролюбова (статьи об Островском, статью «Забитые люди», особенно обстоятельно – статью «Когда же придет настоящий день?»), выясняя присущие каждой из них приемы и способы исследования художественного произведения.

Эта работа оказалась полезной по своим результатам: она позволила наглядно опровергнуть живучие предрассудки об односторонне публицистическом характере критической деятельности революционных демократов, показать, как в ней неразрывно сплелись литературно-художественный анализ и публицистическая устремленность, обсуждение насущных проблем русской жизни.

Завершает книгу раздел «В. И. Ленин и уроки русской критики», где автор стремится осветить роль критического наследия шестидесятников в идейном становлении Ленина.

Книга М. Зельдовича, содержащая много свежих и новых наблюдений, напоминает о том, что сделано еще далеко не все для осмысления литературной деятельности великих русских критиков в ее подлинном своеобразии и в ее значении для русской литературы и критики.

* * *

Несколько подробнее скажем о том, как развивается изучение наследия Некрасова. После юбилейного 1971 года, когда появилось немало исследований, биографических очерков, сборников статей и журнальных публикаций, наступил известный спад, естественное затишье, работы о Некрасове стали появляться реже. Но нельзя сказать, что и в эти годы деятельность некрасоведов приостановилась. Наоборот, юбилей как бы дал толчок для новых поисков, для углубленной разработки таких проблем, которые прежде оставались в тени. Именно в эти годы прошли некрасовские конференции в Ленинграде, Костроме и Калининграде (их материалы уже частично опубликованы), началась подготовка академического собрания сочинений. В эти же годы вышли и некоторые значительные работы о Некрасове.

Прежде всего, надо назвать второе, расширенное издание книги Б. Кормана «Лирика Некрасова» ²⁰. Первое издание книги вышло в Воронеже в 1964 году; несмотря на то, что это одна из лучших работ о творчестве великого поэта, она была выпущена тиражом всего 2 тысячи экземпляров. Теперь тираж увеличен (15 тысяч экземпляров), книга существенно доработана.

Строго продуманный и точный анализ некрасовской лирической поэзии, предложенный еще в первом издании, теперь получил солидное научное подкрепление. Книгу открывает обширное теоретическое введение. Основные главы дополнены результатами работы по изучению так называемой теории автора (Б. Корман ведет эту работу в течение многих лет). Ему удалось также по-новому определить явление поэтического многоголосия, обосновать теорию «эмоционального тона» как способа художественного обобщения в лирике. Несколько выходя за пределы своей темы, автор рассматривает все поэтическое творчество Некрасова как единую систему. Главные элементы этой системы – лирика и эпос – исследуются в отдельной главе книги. Наконец, принципиально важна широкая постановка в новом издании вопроса о реализме в лирике.

Той же теме – лирике Некрасова – посвящена небольшая, но во многих отношениях примечательная книга М. Бойко «Лирика Некрасова» ²¹. Обратившись к проблематике некрасовской поэзии, М. Бойко сумела взглянуть на нее «свежими очами». Это и помогло избежать примелькавшихся шаблонов и школьных характеристик, прочно прикрепившихся к самым популярным стихам Некрасова, взамен этого автору удалось дать содержательный очерк, в котором заново просмотрена некрасовская поэзия, намечена внутренняя органическая связь ее основных линий и мотивов, образующих целостность ее идейно-художественной системы. Однако напрасно автор полностью исключает из этой целостности сборник «Мечты и звуки», полагая, что он лежит «вне творческого пути Некрасова» (стр. 59). Это несправедливо, и в работах последнего времени сделаны попытки доказать, что даже в незрелых стихах раннего сборника заключены своего рода зерна будущих истинно некрасовских мотивов. Еще Брюсов отмечал, что в этом раннем сборнике «мелькают неожиданные выражения, эпитеты, сравнения, которые уже предвещают будущего Некрасова».

Интересны в книге многие суждения о художественном своеобразии лирической поэзии Некрасова, о взаимодействии лирики и эпоса, о характере и смысле «исповедальных» стихов, о постоянной у Некрасова «ситуации раскаяния, очищения и преображения «грешника», искупления его «вины» (стр. 48). Свежий взгляд сказался и в оценках отдельных стихотворений: например, «Поэт и гражданин», по мнению М. Бойко, впервые художественно воплотил «тот внутренний диалог, внутренний спор с самим собой, который шел на протяжении всей деятельности Некрасова». Это могло произойти потому, что тенденции, выраженные в обобщенных фигурах Поэта и Гражданина, «вступали в живое, реальное взаимодействие в личности самого Некрасова», соединявшего и сплавлявшего их в себе (стр. 37).

Хорошо проанализированы «петербургские» стихи, в том числе замечательный цикл «О погоде», автор справедливо отводит ему важное место в некрасовском наследии, как и безупречно отделанному, зрелому по мысли, хотя и раннему, стихотворению «Вчерашний день, часу в шестом», – это и городская сцена, кладущая начало «петербургским» стихотворным зарисовкам, и «репортаж» с места события, и первое обращение к музе²²…

Плодотворна мысль М. Бойко об особой роли циклов в лирике Некрасова; она рассматривает их как «новое художественное целое», независимо от того, задуманы они самим поэтом или сконструированы исследователем на основе внутренних связей. Проблема циклов – одна из тех проблем, обращение к которым помогает автору глубже раскрыть богатый духовный мир поэта, отраженный в его лирике.

Много сделано для изучения Некрасова, но остается еще немало вопросов, недостаточно или вовсе не затронутых литературной наукой. Это относится и к биографии, и к творчеству поэта. Однако работы последних лет, обращенные к разным сторонам его деятельности, постепенно заполняют пробелы. Кругозор исследователей заметно расширяется за счет изучения эпохи, общественных связей и противоречий. В поле зрения науки вовлекаются такие явления, которые прежде рассматривали лишь мимоходом или обходили молчанием. Это относится к изучению той части журналистики, которая противостояла демократической печати. Это относится и ко многим литературным деятелям «второго ряда», без знания которых картина идейно-литературной борьбы осталась бы неполной.

Недавно вышедшая в Саратове книга А. Жук, посвященная «натуральной школе» 40-х годов²³, наглядно подтверждает необходимость такого изучения. Эта серьезная книга успешно дополняет другие работы о «натуральной школе», почти не касавшиеся важного аспекта темы – сатирического. Научный успех книги определяется также широтой, многообразием привлеченного материала: «от прославленных имен… до тех, которые в нашем сознании привычно противостоят передовой литературе и критике (лагерь «Москвитянина») и даже до прямо одиозных (О. И. Сенковский)» (стр. 7). Обстоятельное изучение забытой «массовой литературы» 40-х годов, массовой журнальной сатиры не помешало, а несомненно помогло А. Жук проследить основные линии развития сатиры в прозе «натуральной школы», в частности в творчестве молодого Некрасова. Автор относит его к числу сатириков, нашедших «свою систему повествовательных приемов, сгущавшую именно комедийное, юмористическое отношение к жизни» (стр. 141). К сожалению, сатирические элементы в ранней прозе и драматургии Некрасова (они входят в русло «натуральной школы») обследованы в книге менее подробно, чем многие другие аналогичные явления.

Сравнительно мало изученный период деятельности Некрасова послужил темой книги Н. Емельянова об «Отечественных записках» 60 – 70-х годов²⁴. На основе изучения журнальных текстов автор дает «тематический анализ» содержания и идейного направления журнала, руководимого Некрасовым. В книге выявляется роль поэта в истории преобразования «Отечественных записок» из либерального в демократический орган, определяются его связи с общественно-революционным движением 70-х годов; обзор журнальных материалов дается по рубрикам: «К вопросу об идейно-теоретической платформе журнала», «Крестьянский вопрос», «Проблема русского капитализма и рабочий вопрос». Таковы названия глав, отражающие то, что автор определил в предисловии как «тематический анализ содержания» (стр. 5); при этом он ограничил свой анализ «некрасовским» периодом существования журнала.

Вопреки обещанию сосредоточить внимание на беллетристике и публицистике «Отечественных записок», наиболее полно выразивших «ключевые проблемы русской жизни» (стр. 5), автор проявил интерес преимущественно к публицистике (о чем свидетельствуют и названия глав), а беллетристика и поэзия если и фигурируют в книге, то только в качестве иллюстративного материала. Это жаль, потому что роль беллетристики в русских журналах была очень значительна, и невнимание к ней ведет к обеднению картины, не позволяет создать полного представления об одном из лучших отечественных журналов и о сложной, напряженной деятельности его редактора в последнее десятилетие жизни.

Самостоятельный исследовательский характер носит работа А. Груздева, посвященная «декабристским» поэмам Некрасова²⁵; в основе книги лежит курс лекций, прочитанных в Ленинградском педагогическом институте имени А. И. Герцена. Это во многих отношениях итоговый труд, в котором подробно освещена история возникновения некрасовского эпоса, раскрыто его идейно-художественное содержание; автор рассматривает своеобразие композиции и сюжета трех поэм, образующих единый цикл (одна из глав так и названа «Сюжет и характер в поэме «Княгиня Трубецкая»). Опора на конкретные документальные материалы – один из принципов исследователя. В его книге убедительны анализы характеров действующих лиц, сопоставления образов, созданных поэтом, с их реальными историческими прототипами.

А. Груздев не обходит вниманием своих предшественников. Постоянно обращаясь к обширной критической литературе о поэмах Некрасова, он отдает должное одним авторам, полемизирует с другими, стремясь уточнить факты и оценки. Например, доказывая актуальность и своевременность «декабристской» темы в 70-е годы, он возражает тем, кто, отмечая связь поэзии Некрасова с современной жизнью, все-таки упускает самое важное: в сознании поэта современность никогда «не отъединялась от истории». Напротив, пишет автор, «восприятие мира в широкой временной перспективе было характерно для всей его поэзии…» (стр. 13). Речь идет, по сути дела, об историзме мышления Некрасова, теме достаточно важной, еще далеко не полностью осмысленной.

Среди работ биографического характера выделяется книга А. Тарасова, рисующая связи Некрасова с ярославским краем, и прежде всего с имением Карабиха²⁶. Здесь впервые подробно рассказано о жизни поэта в имении, тщательно изучены все приезды его в Карабиху, выяснен круг ярославских знакомых и гостей, приезжавших из столиц. Оказалось, что за десять летних сезонов, проведенных Некрасовым в этих местах (с 1862 по 1875 год), его навестили, кроме родных, всего пять собратьев по перу, в том числе М. Салтыков, А. Островский, А. Плещеев, И. Горбунов (актер и рассказчик). Некоторые из них были по два раза. Таким образом, можно заключить, что поэт вел в Карабихе довольно замкнутый образ жизни. Здесь ему хорошо работалось.

Автор книги широко понял свою задачу, рассказал о быте деревни того времени и вообще о русской действительности, на фоне которой протекала карабихская жизнь Некрасова. И что особенно важно, он собрал немало материалов (в том числе архивных), характеризующих творческую работу поэта над стихами и поэмами, родившимися в Карабихе. А среди них были и «Русские женщины», и главы «Кому на Руси жить хорошо», и сатирические поэмы, и многое другое. Закономерно стремление А. Тарасова связать некрасовские стихи с жизнью, с биографическими обстоятельствами, и в большинстве случаев это ему удается: стихи, их истоки и смысл становятся понятнее читателю. Но – не всегда. Например, представляется весьма опорной попытка связать замысел поэмы «Мороз, Красный нос», начатой, возможно, в Карабихе в декабре 1862 года, со смертью отца поэта – Алексея Сергеевича Некрасова (стр. 39); А. Тарасов предполагает, что именно во время похорон отца в Абакумцевской церкви (близ Грешнева) могло возникнуть намерение описать смерть и похороны крестьянина. Но, во-первых, это недоказуемо; во-вторых, слишком разные это были похороны.

В целом же книга А. Тарасова, много лет отдавшего работе в музее-усадьбе «Карабиха», нужна и полезна. Она содержит немало новых фактов и вносит ряд уточнений в историю карабихской жизни Некрасова. Особенно важна приложенная к книге хронологическая канва.

История села и усадьбы «Карабиха» описана и в другой книге, озаглавленной «О Волга!., колыбель моя!» ²⁷. Ее автор, Н. Некрасов, собрал обширный материал не только об этом ярославском убежище своего предка, но и о других краях, связанных с жизнью поэта, – Грешнево, Ярославль, Кострома, Муром, близ которого, в «именьишке» Алешунино, не раз бывал поэт.

Алешунино, описанное в повести Некрасова «Тонкий человек», по сути дела, только теперь входит в некрасовскую биографию благодаря усилиям автора книги. Он занялся изучением связей Некрасова с владимирско-муромским краем, его отношений с местными крестьянами и т. д. Все это нашло отражение в главах новой книги, которая отнюдь не носит «краеведческого» характера: это страницы популярной биографии поэта, рассчитанной на широкий круг читателей.

Остается сказать несколько слов об очень ценных изданиях, почти полностью посвященных Некрасову, но, к сожалению, мало известных даже специалистам. Издания эти выходят не в столице, а на периферии, но это не делает их менее интересными. Речь идет о непериодических сборниках, которые издаются в Калининграде, в Ярославле, в Костроме. Их готовят кафедры русской литературы соответствующих университетов и институтов, а печатаются в них работы литературоведов, живущих в разных концах страны. Чаще всего это материалы некрасовских конференций, проводимых время от времени в названных городах.

Своеобразие восьми некрасовских межвузовских сборников, выпущенных в последние годы, состоит в том, что они посвящены главным образом частным вопросам изучения Некрасова – отдельным произведениям, некоторым особенностям поэтики и стиля, некрасовским традициям. Разнообразие тематики – достоинство сборников. Обращение к частным темам, порой не затронутым наукой, позволяет глубже проникнуть в сложный мир некрасовского творчества.

Уже в первом сборника Калининградского университета²⁸, приуроченном к 150-летию со дня рождения Некрасова, наметились главные линии, по которым шла некрасоведческая работа кафедры русской литературы: роль Некрасова в истории освободительного движения и русской литературы; художественное мастерство Некрасова; изучение его наследия в школе. Первые две темы представлены в сборнике содержательными статьями, в которых выясняется связь поэмы «Кому на Руси жить хорошо» с движением революционного народничества 70-х годов (В. Соколов); народность поэмы «Несчастные» (Л. Колесникова); проблемы художественного времени в поэзии Некрасова (А. Гаркави, Л. Дарьялова); влияние поэзии Некрасова на прозаиков и поэтов «Отечественных записок» (М. Теплинский); строфика и ритмика в поэзии Некрасова (М. Гаспаров, В. Баевский) и т. д. К сожалению, менее удался раздел, посвященный методике преподавания Некрасова в школе.

Следующие межвузовские сборники, подготовленные той же кафедрой под руководством А. Гаркави, получили название «Н. А. Некрасов и его время» ²⁹. В них опубликовано свыше шестидесяти статей, этюдов, небольших исследований; разные по своему уровню, все они представляют несомненный интерес. Не имея возможности разобрать каждую статью, отметим лишь те из них, которые содержат больше новых сведений или предлагают свежие точки зрения.

Прежде всего надо назвать очередные находки некрасовских текстов. Т. Царьковой (вып. II) удалось убедительно атрибутировать несколько фельетонов и рецензий Некрасова, опубликованных анонимно в 1844 году в «Русском инвалиде» и «Литературной газете», они дополняют наше представление о литературных взглядах и вкусах молодого литератора. То же можно сказать и о двух больших рецензиях, помещенных в «Литературной газете» в 1840 и в 1842 годах. Их принадлежность Некрасову доказана В. Егоровым; обе рецензии теперь перепечатаны в калининградском сборнике (вып. III).

Несколько статей в сборниках посвящено некрасовскому эпосу – поэме «Кому на Руси жить хорошо». Эти статьи подтверждают необходимость ее дальнейшего изучения: найден такой поворот темы, который позволяет глубже и по-новому раскрыть острозлободневное содержание нескольких глав поэмы: «Поп», «Помещик», «Пир на весь мир», – куда включены песни «Голодная» и «Соленая». Новый поворот состоит в стремлении автора (Л. Максидонова) поставить эти главы в связь с конкретными фактами исторической действительности и общественной борьбы 60 – 70-х годов. Плодотворность такого подхода очевидна: Л. Максидонова показала, что главу о попе нельзя понять без учета дискуссии о духовенстве, развернувшейся в русской печати того времени, и позиции, занятой в этом вопросе некрасовским «Современником». В другой ее статье глава о помещике рассмотрена в прямой связи с идеями Чернышевского, с борьбой журнала против поместного дворянства и пережитков крепостничества.

И наконец, особый интерес представляет исследование того же автора, посвященное двум песням из главы «Пир на весь мир». Здесь прослеживается многолетняя работа поэта над темой, отражающей самую трагическую сторону пореформенной жизни крестьянства, – темой голода, охватившего в 70-е годы многие губернии. Автору удалось тонко раскрыть содержание двух песен, рисующих горе и страдания крестьянства, показать, на каком общественно-историческом фоне возникли эти некрасовские шедевры.

Значительное место в сборниках занимают проблемы сатиры в творчестве Некрасова. Важны указания на возможную взаимосвязь между поэмой «Кому на Руси жить хорошо» и сатирой «Современники» (И. Савостин), вобравшей в себя – по мысли автора – те элементы сатирического осмысления действительности, которые не могли найти места в рамках народной поэмы, но первоначально, может быть, составляли часть ее замысла. Идейно-стилистическим особенностям некрасовской сатиры, переходу к социальной пародии посвящены статьи В. Егорова.

Много наблюдений содержат статьи, анализирующие отдельные произведения Некрасова. В работе А. Гаркави впервые подробно изучено стихотворение «Орина, мать солдатская» (вып. III): указана его связь с реальными жизненными фактами, определена жанровая принадлежность – на грани лирики и эпоса, отмечена роль фольклора, обращение к которому помогло поэту создать широкое представление о горе народном. Интересны и некоторые другие аналогичные статьи трех сборников – например, о «Рыцаре на час» (И. Трофимов), где сделана попытка углубленного анализа стихотворения, о поэме «Мороз, Красный нос» (Е. Лебедева), о поэме «Саша» (Л. Колесникова), о стихотворении «Родина» (А. Гришунин), о романе «Три страны света» (О. Карамыслова) и т. д.

Плодотворно стремление редакции сборников изучать отдельные произведения Некрасова не изолированно, а в тесной связи с движением литературы и журналистики, выясняя ту идейную атмосферу («контекст»), в которой они впервые появлялись в журнале. Этот принцип выдержан во многих материалах сборников; таково, например, стремление рассмотреть «Железную дорогу» в журнальном и книжном (то есть в сборнике стихов) контексте (И. Юделевич) или осмыслить стихотворение «Горе старого Наума» в журнальном контексте «Отечественных записок» (В. Смирнов). Оба автора показали, как органически вписываются некрасовские стихи в каждую книжку журнала, языком поэзии выражая его идейные позиции.

Одна из задач сборников – выяснение творческих отношений и взаимосвязи Некрасова с писателями-современниками. В этом ряду можно назвать статьи о Некрасове и Достоевском (Ю. Лебедев, Б. Корман, И. Трофимов), о Некрасове и Щедрине в первые годы «Отечественных записок» (М. Межевая), а также о Некрасове и Гейне (М. Нольман), где отмечены некоторые «переклички» русского поэта с творчеством его старшего современника («Песня Еремушке» воспроизводит, по мнению автора, сходную ситуацию, намеченную в поэме «Германия. Зимняя сказка»). Сюда же примыкают материалы о некрасовских традициях и влияниях, хотя этот раздел надо признать довольно бледным. В статье Э. Васильевой «П. М. Ковалевский – забытый поэт некрасовской школы» бегло говорится об идейно-художественной близости стихов этого автора к некрасовской поэзии, приводятся некоторые примеры, подтверждающие эту мысль. Однако если уж воскрешать забытую фигуру, то следовало осветить ее более полно. Ковалевский – мемуарист известен своим недоброжелательно-ироническим отношением к Некрасову. Именно он упрекал его стихи в неискренности, подозревая поэта в притворстве («Притворялся Некрасов не в жизни… притворялся он гораздо хуже: в искусстве…» – писал Ковалевский в своих воспоминаниях). Хорошо ли, зная все это, называть Ковалевского «поэтом-некрасовцем» без всяких оговорок?

Недавно вышедший четвертый калининградский сборник также содержит статьи и небольшие исследования о поэте и его эпохе. Здесь выделяются статьи об эстетическом идеале Некрасова, о проблематике и творческой истории отдельных стихотворений и поэм, о революционно-демократической концепции «нового человека» в лирике и эпосе Некрасова.

Обзор некрасовских трудов Калининградского университета был бы не полон, если бы мы не упомянули небольшую книжку статей и выступлений К. Чуковского³⁰, подготовленную А. Гаркави. В этой книге впервые представлены лекции, выступления по радио, издательские рецензии, написанные маститым некрасоведом; они служат ценным дополнением к его известным трудам о Некрасове.

Перед нами некрасовские сборники, изданные пединститутами Ярославля и Костромы под редакцией Н. Скатова (в редколлегию входят Ю. Лебедев, М. Нольман, В. Сапогов) ³¹. В сборниках помещено около 40 статей и публикаций. Тип статей здесь несколько иной, чем в калининградских сборниках: преобладают работы большего объема, темы крупнее, аргументация обычно более развернута, есть даже полемические статьи, напечатанные в порядке обсуждения. Основные разделы сборников посвящены творчеству Некрасова, его связям с русской литературой, проблемам некрасовского стиха.

Среди материалов первого раздела выделяется работа Б. Бухштаба, весьма актуальная для современного некрасоведения: «Об изучении эзопова языка Некрасова» (сб. 4). Признавая важность изучения эзопова языка для понимания революционно-демократической литературы (особенно публицистики), развивавшейся под неусыпным надзором царской цензуры, автор обращает внимание на одно странное обстоятельство: в исследовательской практике установилась своего рода традиция находить в сочинениях Некрасова эзопов язык там, где его вовсе нет и не было. Иногда это простая вульгаризация. Например, в поэме «Дедушка», в рассказе о разбогатевших тарбагатайских крестьянах, есть слова: «Волю да землю им дали…» Отсюда делается вывод, что Некрасов прозорливо предсказал название будущей революционной организации 70-х годов «Земля и воля». Примеры эзопова языка, зашифрованные намеки усматривают в стихотворении «Свобода», «Псовая охота», в поэме «Коробейники» и в других поэмах, даже в стихотворении для детей «Генерал Топтыгин»: есть работа, где доказывается, что только для обмана цензуры поэт выдал генерала за медведя, которого выгоняют дубиной из саней, на самом же деле он будто бы хотел посмеяться над генералами, а в их лице и над монархической властью.

Примеров такого рода много. Попытки «расшифровать» в стихах Некрасова то, что в них не было зашифровано, приводят к искажению смысла его произведений. Б. Бухштаб справедливо указывает, что подобная методология способствует созданию представления, будто писатель занят не столько воплощением своих творческих замыслов, сколько стремлением похитрее зашифровать запретные мысли. Такой взгляд на вещи сужает сферу влияния некрасовской музы, круг ее читателей и почитателей, делает его поэтом «для немногих», в то время как сам Некрасов заботился о простоте и доступности своей поэзии.

Статьи Ю. Лебедева, опубликованные в сборниках, привлекают своей научной основательностью, углубленностью анализа. Плодотворно его стремление рассмотреть некрасовское творчество 70-х годов на фоне общей эволюции русской поэзии, в сопоставлении с поэзией А. Фета, А. Майкова, А. Толстого, К. Случевского (статья «Н. А. Некрасов и русская поэзия 70-х годов»; сб. 2). Масштабы некрасовской поэзии укрупняются, что приводит к обновлению поэтического языка его поздней лирики, к появлению новых форм циклизации лирических стихов (например, цикл «Три элегии»). Наблюдения автора, даже спорные, часто интересны и заслуживают внимания. Такова, например, мысль о том, что наряду с поэтическими открытиями некрасовская поэзия поздних лет понесла и некоторые потери. И не только в лирике, но и в эпосе, например в поэме «Кому на Руси жить хорошо», где фольклорные формулы, искусно введенные в текст, подчас оборачиваются, по мнению автора, известной стилизацией, чуждой поэту в прошлом. «Органическая фольклорность лирического сознания Некрасова, возникшая на почве народной жизни 1860-х годов, в 70-е годы в чем-то разрушается, ибо сама народная жизнь под напором новых буржуазных отношений теряет былую патриархальную целостность» (сб. 2, стр. 87).

В статье «У истоков поэтического эпоса Н. А. Некрасова» (сб. 3) тот же автор определяет «литературную родословную» некрасовских поэм, усматривая ее в рано наметившемся стремлении к «циклизации малых жанровых форм» (стр. 51), что характерно не только для Некрасова. Этот процесс привел к появлению «уникального поэтического единства» – сборника «Стихотворений» Некрасова (1856), а затем завершился созданием лирико-эпического шедевра – поэмы «Мороз, Красный нос».

Этой поэме в сборниках посвящено несколько статей, предлагающих разные аспекты ее изучения: мастерство некрасовского психологического анализа, богатство и новизна его приемов (А. Гаркави); взаимопроникновение в поэме темы человека и темы природы; тонкое, едва ли не первое исследование мало изученного посвящения к поэме, обращенного к сестре автора (Ю. Лебедев); сложное соотношение эпического и лирического начал в поэме (Е. Лебедева), – все эти работы вносят много нового в понимание одной из лучших некрасовских поэм.

Среди материалов, анализирующих отдельные произведения Некрасова, надо назвать работу А. Гаркави «Агарин в ряду «лишних людей» (сб. 4), где дан разбор поэмы «Саша», приведены новые текстологические наблюдения, а образ одного из главных героев поэмы поставлен в прямую связь с героем тургеневского романа «Рудин». Умело и, не будет преувеличением сказать, даже проникновенно раскрыт смысл стихотворения «Похороны» («Меж высоких хлебов») в статье В. Зарецкого (сб. 3); стихотворение-песня поставлено в контекст всей лирики Некрасова, изучены его фольклорные истоки.

Авторы сборников систематически обращаются к проблеме связи Некрасова с русской литературой. В двух статьях В. Благово о Ю. Жадовской намечены некоторые черты типологической общности с лирикой Некрасова, а также усвоение ярославской поэтессой некрасовских традиций. Еще более значителен «тютчевский» раздел, представленный в сборниках статьями В. Касаткиной («Поэзия Ф. И. Тютчева в некрасовском «Современнике», сб. 2) и М. Дарвина («Некрасов и Тютчев в литературной жизни «Современника» первой половины «1850-х годов», сб. 4). В этих исследованиях, не повторяющих друг друга, с большой полнотой рассмотрена важная историко-литературная тема, обозначенная в заглавиях статей. Пропаганда тютчевской поэзии некрасовским журналом, взаимные связи и переклички между двумя поэтами, полемика вокруг Тютчева – эти и многие другие вопросы интересно разработаны авторами. М. Дарвин доказал, что в подготовке первого сборника стихов Тютчева (1854) ближайшее участие принимал Некрасов (а не только Тургенев, как обычно считалось).

Некрасовская поэзия играла немалую роль в творческом сознании Достоевского. Об этом напоминает работа Т. Захаровой «Образы Некрасова в «Дневнике писателя» Ф. М. Достоевского» (сб. 2).

Здесь показано, как его автор переосмыслял и по-своему усваивал некрасовский опыт в создании народного характера (образ Власа). Роль Некрасова в творческом самоопределении другого его современника, поэта К. Случевского, – тема статьи О. Мирошниковой (сб. 4). Многие ее наблюдения конкретны и убедительны, однако общая идейная направленность поэзии Случевского не нашла в статье точной оценки. Говорится о близости некоторых мотивов у Некрасова и Случевского, о том, что молодой поэт был многим обязан редактору «Современника», печатавшему его стихи в журнале. Все это так. Но тем более следовало бы упомянуть о том, что значительно позднее именно Случевский враждебно относился к стихам Некрасова и препятствовал их распространению; в официальном документе он писал, что в школы и школьные библиотеки можно допустить всего двенадцать стихотворений Некрасова (кстати, об этом можно узнать в одной из статей сб. 1, стр. 74).

Среди писателей XX века в сборниках выделены С. Есенин (традиции Некрасова в поэме «Анна Снегина» – статья А. Крупышева) и В. Брюсов, которому посвящено исследование С. Гиндина (сб. 1 и 2), тщательно изучившего брюсовские суждения о Некрасове, в том числе его работы «Н. А. Некрасов как поэт города», «Некрасов и Тютчев». В двух статьях едва ли не исчерпан весь круг вопросов, связанных с брюсовским пониманием Некрасова; однако тема творческого влияния некрасовских традиций на поэзию Брюсова (да и других поэтов начала века) еще ждет своего исследователя.

В обзоре не удалось назвать многих статей и публикаций в некрасовских сборниках, заслуживающих внимания. (В частности, это относится к последнему сборнику, где помещены материалы о книге «Мечты и звуки», о связях Некрасова с русской литературой, о преподавании Некрасова в школе и др.) Но нельзя не сказать об одном хорошо поставленном разделе сборников – разделе стиховедения. Материалы его отличаются высоким научным уровнем и разнообразием. Среди них выделяются работы М. Гаспарова, исследующего некрасовскую рифму и ее место в истории русской рифмы; С. Рейсера, изучившего особенности трехстопного ямба, которым написана поэма «Кому на Руси жить хорошо»; В. Баевского, сделавшего интересный анализ суждений Некрасова о стихе.

В 1978 году вышел еще один коллективный труд о Некрасове: шестой некрасовский сборник Пушкинского дома³², продолжающий серию этих непериодических изданий. В сборнике помещены материалы о творчестве поэта, затронуты проблемы народности некрасовской поэзии (Ф. Прийма), ее творческие связи с литературой того времени – Тургеневым (В. Громов) и Островским (В. Вильчинский), дан углубленный анализ отдельных стихотворений, прежде мало изученных (например, сатирическое стихотворение «Литературная травля» с исчерпывающей полнотой исследовали Л. Равич и М. Эльзон). Среди биографических материалов отметим статью О. Ломан, посвященную З. Н. Некрасовой – жене и другу поэта. Большое место в книге отведено текстологическим вопросам, приобретающим особое значение в связи с подготовкой ИРЛИ академического собрания сочинений и писем Некрасова. В этой области, как известно, до сих пор остается много неясного и спорного. Тщательное изучение рукописей поэта, а также разнообразных печатных источников приводит некрасоведов к новым существенным выводам и текстологическим уточнениям. Таковы в сборнике статьи о литературно-критических выступлениях Некрасова (М. Гин), о тексте романа «Три страны света» с выяснением меры участия в нем Некрасова (Б. Бессонов), о тексте сатирической поэмы «Современники» (М. Теплинский), поэмы «Несчастные» (Ю. Лебедев) и др.

В целом некрасовские сборники, о которых шла речь, вносят заметный вклад в общее дело советской литературной науки – в изучение жизни и наследия Некрасова. Они лишний раз показывают, что наука о литературе развивается не только в центре, а многие материалы из тех, что были названы в обзоре, могли бы сделать честь и центральному изданию. Жаль только, что сборники эти не получают достаточно широкого распространения.

* * *

Даже этот далеко не полный обзор показывает, как широко развернулось у нас изучение наследия революционно-демократической литературы XIX века. В этот процесс вовлечены большие литературоведческие силы, в разных концах страны коллективными усилиями создается история русской передовой литературы и общественной мысли: восстанавливаются ее забытые звенья, все более полной становится картина напряженной борьбы критиков-демократов за торжество реализма и народности в литературе. Их эстетический идеал, близкий идеалам советской литературы, находит все более глубокое освещение в трудах советских критиков и литературоведов.

Однако сделано еще далеко не все, и работа должна продолжаться. На книжном рынке давно не появлялись массовые издания критических и публицистических работ Белинского, Добролюбова, Чернышевского. В большом долгу мы перед Писаревым, даже избранные его сочинения давно не попадали в руки читателя. Пришла пора подумать и о подготовке полного собрания сочинений Чернышевского, поскольку последнее издание вышло свыше тридцати лет назад и давно уже недоступно читателям. Немало еще остается нерешенных вопросов и проблем, вызывающих споры. Можно надеяться, что, преодолевая трудности и некоторые ошибочные тенденции, советские ученые создадут новые труды, достойные великих русских революционных демократов – наших предшественников.

1. Анализ и оценка нового издания сочинений Салтыкова-Щедрина даны в статьях Д. Николаева в «Вопросах литературы», 1973, N 1; 1979, N 7.[↩]
2. Н. А. Некрасов, Сочинения в 3-х томах, «Художественная литература», М. 1978.[↩]
3. Н. Г. Чернышевский, Что делать? Из рассказов о новых людях. Издание подготовили Т. И. Орнатская и С. А. Рейсер, «Наука», Л. 1975.[↩]
4. См. статью Т. Орнатской «Роман Н. Г. Чернышевского «Что делать?» (к истории текста)», основанную на тщательном изучении истории создания романа («Русская литература», 1077, N 3).[↩]
5. Н. Г. Чернышевский, Что делать?, «Художественная литература», Л. 1978; роман включен также в издание: К. Г. Чернышевский, Избранные произведения в 3-х томах, «Художественная литература», Л. 1978.[↩]
6. «В. Г. Белинский в воспоминаниях современников». Составление, подготовка текста и примечания А. А. Козловского и К. И. Тюнькина, вступительная статья К. И. Тюнькина, «Художественная литература». М. 1977.[↩]
7. П. Максяшев, Наш Белинский, Приволжское книжное изд-во (Пензенское отделение), Саратов, 1977.[↩]
8. Отзыв о ней см.: «Вопросы литературы», 1979, N 8.[↩]
9. »Н. Г. Чернышевский. Эстетика. Литература. Критика», «Наука», Л. 1979. [↩]
10. «Н. Г. Чернышевский. Статьи, исследования и материалы», вып. 8, Изд. Саратовского университета, 1978. В дальнейшем – саратовский сборник I.[↩]
11. Как своего рода дополнение к затронутой теме можно рассматривать статью Б. Егорова «Чернышевский о Достоевском» (в саратовском сборнике I), где дана характеристика отношения критика к писателю, обзор его высказываний.[↩]
12. »Освободительное движение в России», вып. 9, Изд. Саратовского университета, 1979. В дальнейшем – саратовский сборник II. [↩]
13. В. Малкин, Н. Г. Чернышевский об А. Ф. Писемском, в сб. «Индивидуальность писатели и литературно-общественный процесс», Изд. Воронежского университета, 1979.[↩]
14. Наиболее крупной работой на эту тему является книга Г. Соловьева «Эстетические воззрения Чернышевского», о которой «Вопросы литературы» уже писали (1975, N 6). В 1978 году вышло новое, дополненное издание этой книги.[↩]
15. В. Г. Базанов, Русские революционные демократы и народознание, «Советский писатель», Л. 1974.[↩]
16. А. И. Володин, Ю. Ф. Карякин, Е. Г. Плимак, Чернышевский или Нечаев?, «Мысль», м. 1976.[↩]
17. С. Орлов, Н. Добролюбов в Нижнем Новгороде, Волго-Вятское книжное изд-во, Горький, 1975.[↩]
18. В. С. Кружков, Н. А. Добролюбов. Жизнь – деятельность – мировоззрение, «Наука», М. 1976.[↩]
19. М. Г. Зельдович, Уроки критической классики, «Вища школа», Харьков, 1976.[↩]
20. Б. Корман, Лирика Некрасова, «Удмуртия», Ижевск. 1978.[↩]
21. М. Бойко, Лирика Некрасова, «Художественная литература», М. 1977.[↩]
22. Неясно только, почему автор дважды (стр. 80,81) относит стихотворение «Вчерашний день…» к 1850 году: до сих пор во всех изданиях Некрасова его принято датировать 184в годом, и новых данных для пересмотра этой даты пока нет.[↩]
23. А. А. Жук, Сатира натуральной школы, Изд. Саратовского университета, 1979.[↩]
24. Н. П. Емельянов, «Отечественные записки» Н. А. Некрасова (1868 – 1877), Изд. Ленинградского университета, 1977.[↩]
25. А. И. Груздев, Декабристский цикл поэм Н. А. Некрасова, Изд. ЛГПИ, 1976.[↩]
26. А. Ф. Тарасов, Некрасов в Карабихе, Верхне-Волжское книжное изд-во, Ярославль, 1977.[↩]
27. Н. К. Некрасов, О Волга!., колыбель моя! Очерк, «Детская литература», М. 1979.[↩]
28. »Некрасовский сборник», Калининград, 1972. [↩]
29. »Н. А. Некрасов и его время», вып. I, Калининград, 1975; вып. II, 1976; вып. III, 1977; вып. IV, 1979. [↩]
30. Корней Чуковский, Несобранные статьи о Н. А. Некрасове, Калининград, 1974.[↩]
31. »Н. А. Некрасов и русская литература», вып. 38 (сб. 1), Кострома, 1074; тоже, вып. 40 (сб. 2), Ярославль, 1975; тоже, вып. 43 (сб. 3). Ярославль, 1976; то же, сб. 4, Ярославль, 1977. Последний сборник вышел под названием «Влияние творчества Н. А. Некрасова на русскую поэзию», вып. 53. Ярославль, 1978. [↩]
32. «Некрасовский сборник. VI», «Наука», Л. 1978.[↩]