«Приватизация» Гоголя?. Возвращаясь к «русско-украинскому вопросу»

Когда известный ученый обращается к вопросу, дразнящему как русских, так и украинцев, ждешь всегда многого. Во всяком случае, взвешенного и аргументированного подхода к проблеме, которая вызывает, время от времени, столько споров и дискуссий вот уже более чем полутораста лет. Но, закавычив вопрос, Владимир Воропаев тем самим поставил под сомнение его существование и почти предопределил ответ. А статья явилась лишь попыткой доказать безосновательность его постановки, потому что ответ на него автору известен, он не имеет версий. Вывод же автора масштабен и универсален ¹. С него и начну. Он вне времени, а не только вне пространства: «Те, кто ратовал и ратует за «самостоятельность» Украины, – всего лишь сепаратисты – предатели, гоголевские Андрии» (с. 15). Ни больше ни меньше. Это вывод. Как диагноз. И стремление к «самостоятельности» (кавычки обязательны) приписываются Андрию (предатель ведь!). Несмотря на то, что абзацем выше Владимир Воропаев цитировал Андрия: «Кто сказал, что моя отчизна Украина?» Герой Гоголя, как видим, отказывается от Украины, отказывается признать ее своей отчизной. В отличие от тех, кто, по мнению автора, «ратовал и ратует» за самостоятельность Украины. Но «логика» финала размышлений требовала актуального акцента. Главный вывод был предопределен. И автор ему следует, хотя он-то вовсе, понятно, не Гоголем подсказан. А вещами совершенно от него далекими.

Не менее интригующе и начало рассуждений: «Среди украинских националистов бытует два разных мнения о Гоголе – оба неправомерные. В одном Гоголь трактуется как предатель интересов Украины, где он родился. В другом – как тайный украинофил в русской культуре. Как известно, Гоголь писал только по-русски» (с. 12). Возражу сразу против категоричного «только по-русски». Среди текстов, вошедших в девятитомник, уложенный и прокомментированный Владимиром Воропаевым и Игорем Виноградовым (замечу, что это замечательная работа, представляющая несколько иной профиль Гоголя, принципиально отличающийся от существовавшего в советскую эпоху), письмо Гоголя к Богдану Залесскому, написанное по-украински ². В устной речи Гоголь часто обращался к украинскому языку, о чем свидетельствуют мемуаристы. И не только. Глоссарий к «Вечерам», «Лексикон малороссийский» (386 слов), знание песен, «Энеиды» Котляревского не оставляют сомнения в том, что Гоголь прекрасно владел украинским языком. Об этом свидетельствует и М. Максимович, любивший слушать украинскую речь Гоголя ³. А еще Гоголь говорил и писал, как известно, и по-итальянски ⁴.

О Гоголе, видимо, нельзя так категорично. Вот и о пламенной любви к Москве можно почитать не только то, что хотелось бы нашему автору. Исследователь приводит слова Гоголя, обращенные к С. Аксакову: «Москва – моя родина», которые должны безапелляционно свидетельствовать о любви Гоголя к Москве и России. Но как объяснить фразу из письма к Максимовичу, которой нет в упомянутом девятитомнике: «Что ж, едешь или нет? – влюбился же в эту старую толстую бабу Москву, от которой, кроме щей да матерщины, ничего не услышишь» (12.03.1834) ⁵. А родиной Гоголь называл и Италию. В письме к В. Жуковскому он писал: «Если бы вы знали, с какою радостью я бросил Швейцарию и полетел в мою душеньку, в мою красавицу Италию. Она моя! Никто в мире ее не отнимет у меня! Я родился здесь. Россия, Петербург, снега, подлецы, департамент, кафедра, театр – все это мне снилось. Я проснулся опять на родине и пожалел только, что поэтическая часть этого сна: вы да три, четыре оставивших вечную радость воспоминания в душе моей не перешли в действительность» (30.10.1837). А то, что писал Гоголь об Украине, настолько хорошо известно, что и приводить не стоит. Иное дело, можно ли на этих лирических признаниях делать столь далеко идущие выводы. Вопрос, конечно, риторический.

Теперь о Киеве, в котором собирался поселиться Гоголь, и об истолковании автором статьи этого эпизода биографии писателя. Ученый приводит известные слова Гоголя из письма к Максимовичу, в котором он призывает своего земляка: «Туда, туда! В Киев! В древний, в прекрасный Киев! Он наш, он не их, неправда? Там или вокруг него делались дела старины нашей» (<после 20.12.1833>). Комментируя это высказывание, Владимир Воропаев пишет: «Говоря «он наш, он не их», Гоголь имел в виду не украинцев и русских (? – П.М.), а славян и «немцев», «западников». Последние настойчиво стремились занять в Киевском университете руководящие должности» (с. 12). Аргументов автор не приводит, прибегая к мотиву беллетристического плана: «настойчиво стремились занять руководящие должности». Это так понятно современному читателю. Он-то знает сие на собственном опыте.

Но факты свидетельствуют о другом. Во-первых, общеизвестно, что Киевский университет создавался как форпост русификации края после разгрома польского восстания. Думать, что туда было легко проникнуть «враждебному элементу», могут лишь наивные люди. Владимир Воропаев к ним не относится. В ответ на польское восстание 1830-1831 годов Николай I повелел закрыть все учебные заведения с польским языком обучения на Правобережье. Уже во второй половине 30-х преподавание польского языка прекратилось. Виленский университет был закрыт. Оставили лишь медицинский факультет. После продолжительных дискуссий Николай I сначала распорядился перевести из Кременца в Киев лицей и назвать его «лицеем св. Владимира», об университете и слышать не хотел. Но затем отступил. Возражал, правда, лишь против богословского факультета, резонно ссылаясь на наличие духовной академии. Был создан Киевский учебный округ, который возглавил Егор Федорович фон Брадке (упоминаемый в письмах Гоголя) – «остзеец по происхождению, получил образование в горном корпусе, курс которого окончил 14 лет; затем один год пробыл в школе колонновожатых – на том его образование закончилось». Свою задачу Брадке видел ясно и по-военному просто (он, к слову, принимал активное участие в подавлении польского восстания): «Учреждение высшего учебного заведения для западных губерний, кроме общей всем подобным заведениям цели, должно иметь целью сближение жителей сих губерний к русским нравам и обычаям…» ⁶ Он и считался «начальником университета». Историки советского времени утверждали, что «статут Киевского университета целиком отвечал ультрареакционной политике николаевского правительства в сфере образования и культуры» ⁷. Николай I, с присущим ему вниманием ко всем державным делам, следил и за деяниями университета. И когда в 1837 году были найдены запрещенные книги, Николай I распорядился виновных студентов посадить в дом сумасшедших, а представителей профессуры судить военным судом. В августе 1837 года царь прибыл в Киев, выступил перед студентами и заявил: «Мне нужны верные сыны престола». Он требовал покорности, грозил, а переведя взгляд на профессуру, добавил: «А вы мне смотрите, наука наукой, но если не будете обращать внимания на развитие моральных основ в студентах и политического направления, согласно с моими мыслями, я расправлюсь с вами по-своему». Так что защищать «наших» было кому и без Гоголя с Максимовичем. Что же касается каких-то славян, «немцев» и «западников», которые «настойчиво стремились занять руководящие должности», то «перевод профессоров из Кременца в Киев был сделан преднамеренно, чтобы не оттолкнуть от университета местного населения». А вторжение «немцев» и «западников» готовил не кто иной, как министр просвещения Уваров, подумывавший ввести порядок немецких университетов в Дерпте и Киеве. Таким он видел путь удаления «коренного духа ложной национальности», который, по его мнению, «можно изгладить совсем разве только в новом поколении» ⁸. Много с того времени поколений сменилось, много царей и уваровых, но «коренной дух национальности» торжествовал вопреки их воле. И даже (?!), как оказалось, вопреки воле Гоголя. Об этом чуть позже.

Второй важный момент. Тема Киева в переписке Гоголя и Максимовича была затронута еще за полгода до написания упомянутого письма, и звучит она там несколько по-другому, так что, кажется, не оставляет сомнения в содержании оппозиции «наш – не их». Гоголь пишет: «Бросьте, в самом деле, кацапию, да поезжайте в гетьманщину. Я сам думаю то же сделать и на следующий год махнуть отсюда. Дурни мы, право, как рассудишь хорошенько. Для чего и кому жертвуем всем. Едем! Сколько мы там насобираем всякой всячины!» (20.07.1833). Несколько месяцев спустя: «Теперь я принялся за историю нашей единственной, бедной Украины» (9.10.1833). И еще одна иллюстрация к употреблению местоимения «наш» в письме к Максимовичу. Для пущей убедительности Гоголь, комментируя его переводы, отмечает семантическое различие слова порубит, которое «на русском слабее выражает, нежели на нашем» (курсив мой. – П. М.) ⁹.

Гоголь, как известно, в письмах к Максимовичу обсуждает и вопрос о «разделении истории» России и Украины: «Ты просил меня сказать о твоем разделении истории. Оно очень натурально, и, верно, приходило в голову каждому, кто только слишком много занимался чтением и изучением нашего прошедшего. У меня почти такое же разделение, и потому я не хвалю его, считая неприличным хвалить то, что сделалось уже нашим – и твоим, и моим вместе» (29.05.<1834>). Речь идет о гоголевском «Взгляде на составление Малороссии», где он писал: «И вот южная Россия, под могущественным покровительством литовских князей, совершенно отделилась от северной. Всякая связь между ими разорвалась; составились два государства, называвшиеся одинаковым именем – Русью. Одно под татарским игом, другое под одним скипетром с литовцами. Но уже сношений между ними не было. Другие законы, другие обычаи, другая цель, другие связи, другие подвиги составили на время два совершенно различные характера» (VII, 44-45). Гоголь подает историческое обоснование разделения, что в свою очередь косвенно объясняет и употребление местоимения «наш», и семантику выражения: Киев – «не их».

В 40-е годы Гоголь, увлеченный мессианской идеей спасения православного мира, несколько по-другому будет истолковывать и слова Русь и Россия, о чем свидетельствует и вторая редакция «Тараса Бульбы». Но даже в «Выбранных местах из переписки с друзьями», в «Завещании», подавая свой прожект «Прощальной повести», Гоголь заметит: «…звуки ее взялись из сокровенных сил нашей русской породы нам общей, по которой я близкий родственник вам всем» (курсив мой. – П.М.). Хотя и близкий, но только родственник.

Что же касается «двух разных мнений о Гоголе» в среде украинских гуманитариев, то они действительно бытуют. Живы до сих пор. И очень давно появились. Вовсе не в связи с событиями новейшей истории. Но любопытнее всего, что два диаметрально противоположных «мнения о Гоголе» бытуют, как это ни покажется странным… в самой России. И оба возникли еще при жизни писателя или вскоре после его смерти. Одно из них: Гоголь – «духом схимник сокрушенный» (П. Вяземский), – так называется и монография Владимира Воропаева. Самые выразительные последователи П. Вяземского и предшественники В. Воропаева – украинец Василий Зеньковский, член правительства гетмана Павла Скоропадского и инициатор автокефалии украинской православной церкви (он написал в 1961 году книгу о Гоголе), и К. Мочульский. Другая линия – революционно- демократическая, ведущая начало от «неистового» Виссариона.

Но есть еще и третья, идущая от Ф. Толстого и бытовавшая в массовом сознании. А. О. Смирнова сообщает в письме к Гоголю (от 3.11.1844):

1. Любопытна сама предыстория этих полемических заметок. «Московский журнал» (2002, N 1) под рубрикой «Проблемы и суждения» опубликовал статью известного гоголеведа Владимира Воропаева «Гоголь и «русско- украинский вопрос»». Владимир Воропаев – автор статьи, вызвавшей сей спор, подарил мне журнал и сказал: «Посмотри! Если не согласен, напиши! Надо спорить!» Согласитесь, поступок редкий в современной науке. Тем более среди гоголеведов России и Украины. Этим благородным жестом было предрешено мое участие в полемике. Ссылки на эту статью даются в тексте.[↩]
2. См.: Гоголь Н. В. Собр. соч. в 9 тт. Т. 9. М., 1994. С. 102.[↩]
3. Максимович М. А. Собр. соч. в 3 тт. Т. 1. К., 1876. С. 529.[↩]
4. Де Лото Чинция.Signori, per parlar d’un’altra cosa… Занятия итальянским языком Н. В. Гоголя. Неизданные автографы // Russica Romana. Vol. III. 1996. S. 267-300.[↩]
5. Цитаты из произведений Гоголя даются по изд.: Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. [М.], 1937-1952. Далее ссылки на это издание – в тексте.[↩]
6. Русское богатство. 1908. Декабрь. С. 183.[↩]
7. Iсторiя Киiвського Унiверситету. К., 1959. С. 19.[↩]
8. Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства народного просвещения: 1802- 1902. СПб., 1902. С. 299, 300.[↩]
9. К слову, современное употребление словосочетания «в Украину», вызывающее такое «заединство» неприятия русских авторов, встречаем у Гоголя в письме все к тому же Максимовичу: «Мысленно целую тебя и молюсь о тебе, чтобы скорей тебя выпхнулы (именно так! по-украински. – П. М.) в Украину» (26.03.<1834>).[↩]