Петер Слотердайк. Критика цинического разума

Перевод очередной книги известного немецкого философа и эстетика представляет также большой интерес и для литературоведов. Автор выстраивает свою концепцию «цинического разума», его роли в истории европейской культуры таким образом, что последний выглядит интеллектуальным карнавалом, двойником массового народного искусства. Однако о народном смеховом искусстве, о Бахтине Слотердайк упоминает лишь однажды, причем карнавал оказывается у исследователя в одном ряду с такими «циническими» явлениями, как «университет» и «богема» (с. 148). Это говорит о явной недооценке бахтинского наследия, но ирония в том, что вопреки данному обстоятельству Слотердайк «карнавализовал» свою книгу, разбавляя теоретические построения и диалектические выкладки солеными шутками, хлесткими афоризмами и топикой материально-телесного низа. При этом ему не удалось избежать и внутреннего противоречия в своей концепции, может быть, потому, что цель, поставленная мыслителем, была слишком глобальной, амбициозной.

Опираясь на таких критиков Просвещения, как Гейне, Маркс, Ницше и Фрейд, Слотердайк хочет внести решающие поправки в учение Канта (против кантовских «Критик» полемически заострено само название книги), восстановить философию как целостное учение и «вновь соединить глубины истины, достигаемые в литературе, сатире и искусстве, с глубинами «научного дискурса»» (с. 41). Философ жаждет вернуть теории цельность, устранить многовековой разрыв между абстрагирующим ratio и побуждениями тела, чувственностью. Он хочет создать художественно- философский текст. В нем бродит юношеский задор тех «золотых» дней, когда по западным университетам прокатывалась волна фрейдо-марксистских бунтов и «сюрреалистического» революционерства. Труд Слотердайка – это опыт «смеховой» философии, гротескно соединяющей «строгое» логизирование («Пять предварительных размышлений», «Восемь разоблачений», «Трансцендентальная полемика» и пр.) с веселой дерзостью взрослого циника. С раблезианскими – по Бахтину – «рядами еды и питья», «рядами испражнений» сопоставим слотердайковский «психосоматический» раздел, в котором представлены одиннадцать пунктов внесловесного языка тела: от «высунутого языка» до «пуканья» и «гениталий» (с. 169-184). Вслед за автором «Гаргантюа и Пантагрюэля» немецкий мыслитель поет настоящий гимн телесному низу: «..зад видит мир «снизу», по-плебейски, по-народному, реалистично. Тысячелетия скверного обхождения… воспитали в нем материалиста… диалектического толка» (с. 179). Особой «глубины истины» в этом пассаже, может быть, и нет, но юмор, причем философский, налицо.

Оригинально построен автором раздел «Паноптикум циников» (с. 185-246), галерея великих цинических умов, поддерживающих, по мысли автора, великую традицию смехового мышления в истории европейской культуры. Это крайне разнородный ряд, в котором оказываются в соседстве человек-легенда Диоген, писатель-киник Лукиан, два литературных персонажа – Мефистофель и Великий Инквизитор и хайдеггеровский тип Das Man как «реальнейший субъект современного диффузного цинизма» (с. 227). Откуда такая эклектика у философа, претендующего на строгую логичность? Отметим, что еще Теккерей обратил внимание на возможность гетерогенного сведения в одной группе персонажей исторических, реально существовавших и вымышленных героев литературы. В пространстве культуры их роднит то, что все они становятся фигурами мифологическими, символическими. Это ясно и Слотердайку, которому важно в своем художественно-философско- историческом «паноптикуме» продемонстрировать, пусть эскизно, эволюцию кинизма-цинизма на европейской арене, вскрыть его возможности, отметить противоречия. Такая оригинальная постановка проблемы дает исследователю возможность по-новому осветить некоторые хорошо изученные аспекты истории литературы. Так, автор не без основания утверждает: Лукиан «именно потому с такой силой обрушивается на киников, что они хотели того же самого, что и он… Лукиан ненавидел в них самого себя», что и придает его сатире «психологический аспект» (с. 201). Много интересного находит ученый в движении Дада, которое он рассматривает то как «неокинизм», а то и как предвосхищение экзистенциальной онтологии Хайдеггера (с. 433-446).

В книге разбросаны отдельные, подчас меткие, подчас явно ошибочные, наблюдения над творчеством Гейне, Гете, Тухольского, Брехта, Томаса Манна, Юнгера и других немецких писателей: ведь для Слотердайка литература и есть не просто творчество, а «веселая наука», помогающая восстанавливать целостность мировоззрения.

Что касается противоречивости авторской позиции, то она в том, что ученому так и не удается свести концы с концами в оценке кинизма-цинизма. Он прекрасно видит недостатки и слабости этого разноликого явления, но в глубине души (либо на уровне подсознания) так влюблен в него, что – вопреки всем своим аналитическим выкладкам – завершает книгу патетически:

«…только величайшее бесстыдство еще может найти слова, чтобы сказать о реальном положении дел» и тем спасти человечество (с. 580). Так ли это?

В. ВАХРУШЕВ

г. Балашов