Природа трагического

Юрий Борев, О трагическом, «Советский писатель», М. 1961, 392 стр.

Ущерб, нанесенный культом личности развитию искусства, выразился, между прочим, и в том, что некоторые жанры находились если не под запретом, то уж, во всяком случае, под подозрением. К таким «неблагонадежным» жанрам искусства относилась трагедия, а к «неблагонадежным» категориям эстетики – трагическое. Между тем охватить все эстетическое богатство мира вне раскрытия природы трагического невозможно.

Исследование трагического весьма актуально и важно: оно посвящено остроконфликтному жизненному материалу и помогает искусству предохранить себя от рецидивов «теории» бесконфликтности.

Исходная позиция Ю. Борева, автора книги «О трагическом», на первый взгляд кажется парадоксальной: трагедия говорит не о смерти, а о бессмертии¹. Однако это положение достаточно интересно обосновывается. Ю. Борев показывает, как исторически развивалась идея бессмертия в мировой литературе: от прямого волшебного воскрешения погибшего героя к иллюзорно-мистическому религиозному вознесению его в иной мир и, наконец, к реальному земному бессмертию человека, лучшие качества и идеалы которого находят свое продолжение в борьбе и жизни человечества. По мысли автора книги, трагедия раскрывает общественный смысл жизни человека, она учит выбирать правильную общественную дорогу жизни.

Ю. Борев подчеркивает значение характера в трагедии. Молния бьет по вершинам, трагический характер всегда возвышен. Трагическое автор рассматривает как расставание общества с неповторимой индивидуальностью, как скорбную песнь невозместимой утраты и радостный гимн бессмертию человека. Однако, к сожалению, он ограничивается этими афористическими определениями и не дает сколько-нибудь подробного анализа трагического характера. Сопоставляя особенности характера в комедии и в трагедии, автор высказывает еще одно весьма интересное соображение: комедийный характер подчинен обстоятельствам, его ведет комедийная ситуация, а трагедийный характер сам активен по отношению к обстоятельствам. Здесь, безусловно, есть зерно истины, однако в работе не схвачена, так и остается нераскрытой разница между драматическим и трагическим характерами. Вызывает сожаление и то, что автор книги не определил своего отношения к спорному вопросу: является ли характер вечной категорией литературы или же понятие характера возникает лишь на определенной ступени художественного развития человечества?

Удачей автора является рассмотрение трагического в историко-логическом плане. Ю. Борев выясняет не только общие особенности трагического, но и его изменения в каждую из эпох литературного развития. Стремясь дать общее определение трагического и выявить специфику этой категории в том виде, в каком она раскрывается на различных ступенях развития искусства, Ю. Борев выделяет такие ее стороны: трагическое – гимн бессмертию, анализ состояния мира, выявление смысла жизни, взаимоотношений человека и человечества и т. п. Все это интересно, но далеко не бесспорно, и, по нашему мнению, не все здесь одинаково удалось автору. В пафосе борьбы с «трагеднебоязнью» он слишком «пережал», акцентируя жизнеутверждающую природу трагедии. Не все удачно и в историческом анализе трагического. Так, трагическое в средние века дано слишком упрощенно, а, обращаясь к эпохе классицизма, автор преимущественно пересказывает уже известные и утвердившиеся в науке истины. Зато эпоха Возрождения и романтизм даны в новом ключе, и их освещение содержит ряд оригинальных теоретических решении (например, трактовка проблемы «состояния мира» в эпоху Возрождения, перехода «состояния мира» в «состояние духа» в романтизме). Разработка трагической темы в искусстве критического реализма дана Ю. Боревым очень неровно и не охватывает многих важных литературных имен, хотя и содержит немало метких наблюдений, особенно в связи с проблемой поисков гармонии человека и мира.

Несмотря на большой исторический «разбег» (от культа Диониса до Брехта), автор примерно две трети книги посвятил актуальнейшим вопросам современности: критике буржуазной эстетики и модернистского искусства и, что особенно важно, раскрытию ряда важнейших новаторских черт искусства социалистического реализма.

Характеризуя особенности трактовки трагического в искусстве социалистического реализма, Ю. Борев не пытается искусственно конструировать схемы. Он строит теоретические выводы на основе исследования произведений Мусы Джалиля, М. Шолохова, А. Фадеева, С. С. Смирнова, М. Алигер, П. Антокольского, М. Кольцова, С. Вургуна, В. Маяковского, О. Берггольц, И. Сельвинского и других художников. Эта конкретность теоретической постановки вопроса – привлекательная сторона книги. Жаль только, что автор недостаточно разграничивает трагедию и героическую драму.

Активность героя, возросшая до наступательности, «трагическая вина», возвысившаяся до ответственности личности перед историей, трагическое как высшее проявление героического – таковы лишь некоторые важные и интересные выводы, сделанные из наблюдений над особенностями искусства социалистического реализма.

В своих выводах автор опирается не только на высказывания классиков эстетической мысли, но и на обширную современную литературу вопроса. Он широко анализирует и критикует статьи и книги, посвященные вопросам трагического, вышедшие как в нашей стране, так и за рубежом. Широкий охват теоретической литературы служит основательности выводов и убедительности спора с противниками из буржуазного лагеря. В то же время отметим, что конкретный художественный материал современного западного искусства недостаточно продуманно привлекается автором. Так, например, «сосредоточив внимание на таком второстепенном для данной темы рассказе А. Камю, как «Ветер Джамила», Ю. Борев оставил без внимания наиболее крупные экзистенциалистские произведения того же Камю: «Чуму», «Осадное положение», «Миф о Сизифе». А ведь именно в этих произведениях экзистенциалистская философия предстает перед читателем в наиболее обнаженном виде, и, с другой стороны, именно они наиболее значительны в художественном отношении.

Пробелом работы Ю. Борева является и то, что он не использовал в должной мере материал братских литератур народов СССР.

И еще один упрек. Серьезным упущением в книге следует считать неразработанность вопроса о художественных средствах воплощения трагического.

В книге Ю. Борева есть, как видим, много существенных пробелов и, даже более того, ряд теоретических положений, с которыми мы не можем согласиться. Видимо, это естественно. Ведь проблема трагического па-настоящему в нашей эстетической литературе последних лет совершенно не разрабатывалась. Можно соглашаться или ее соглашаться с теми или иными решениями Ю. Борева, но его книга представляет собой интересную творческую работу.

1. С этой концепцией можно спорить. Но вряд ли над ней следует иронизировать и, как это сделал С. Артамонов в рецензии на книгу Ю. Борева в газете «Литература и жизнь» (20 мая 1962 года), твердить: «Смерть есть все-таки смерть». Вспомним прославляющий бессмертие народного подвига девиз героической Кубы: «Родина или смерть!» Неужели ближе к истине слова Ж. Жионо: «Живой трус лучше мертвого героя»? К слову говоря, рецензия С. Артамонова содержит ряд, мягко говоря, неточностей, вплоть до лестного приписывания Ю. Бореву мысли К. Маркса о единстве логического и исторического.[↩]