Пределы документалистики

И. Янская, В. Кардин, Пределы достоверности. Очерки документальной литературы, М., «Советский писатель», 1981, 408 с.

Как-то в частной беседе Лев Толстой обронил: «Мне кажется, что со временем вообще перестанут выдумывать художественные произведения. Будет совестно сочинять про какого-нибудь вымышленного Ивана Ивановича или Марью Петровну. Писатели, если они будут, будут не сочинять, а только рассказывать то значительное или интересное, что им случалось наблюдать в жизни» ¹. Не оспаривая мнения великого писателя земли русской, укажем: наступление новой эры, «предсказанной» Толстым, эры невыдуманной, документальной литературы провозглашали не раз и не два (теоретики ЛЕФа, представители «литературы факта» во Франции). Высказывались подобные точки зрения и в нашей критике в 50 – 60-е годы – время расцвета современной советской документалистики².

«Документалистика столь быстро и прочно завоевала место под солнцем, что уже трудно представить себе искусство без нее, поверить в недавность термина, в неудачи на победном пути. Однако нуждается она не в изъявлениях восторга и овациях, а в неторопливом разборе» (стр. 12). Приведенная выше цитата – из вышедшей недавно книги И. Янской и В. Кардина «Пределы достоверности», книги, представляющей собой, как нам кажется, одну из удачных попыток обрисовать историю развития советской документалистики, определить ее истоки, ее роль и место в современном литературном процессе, ее особенности как нового вида литературы.

Исследователи – и это одно из достоинств книги – не замыкаются в рамках современности, обильно привлекая в помощь всю мировую литературу начиная от Ксенофонта и Гая Юлия Цезаря. Анализируя лучшие образцы документалистики, И. Янская и А. Кардин делают много интересных «попутных заметаний» о способах освоения документа, о соотношении вымысла и документальной точности в литературе, о закономерностях развития документалистики. Подробно разбираются на страницах книги и дискуссии по документальной литературе, еще недавно бушевавшие в газетах и журналах.

Определяя причины возрастания удельного веса документалистики в литературе, И. Янская и В. Кардин отмечают: «Становление и развитие документалистики с неотразимой наглядностью демонстрирует воздействие на искусство исторических, социальных, научных событий» (стр. 10). Среди них: вторая мировая война (человек послевоенного времени, «сытый всевозможными мифами, иллюзорным вымыслом, жаждал фактов» – стр. 395); научно-техническая революция и связанный с ней информационный взрыв; «возросшая потребность в научных сведениях и методах» (стр. 388), проникновение научного метода мышления в различные области жизни, «небывалое увеличение крута нуждающихся в знании и добывающих его» (стр. 12). Все эти факторы привели к формированию современной документалистики – «идейно-эстетического явления мирового порядка» (стр. 390). Расцвет советской документалистики был также связан с изменениями в общественно-политической атмосфере страны весле XX съезда КПСС. Документалистика, стремясь добраться до истинной сути событий, отталкивалась от иллюстративности и «украшательства» некоторых произведений послевоенного десятилетия.

Документальная литература, таким образом, предстает явлением глубоко специфическим именно для XX века³.

Многообразие факторов, вызвавших развитие документалистики, обусловило ее полифункциональность, тематическое богатство: документалист выступает в роли обличителя или исследователя, свидетеля или популяризатора науки. Документалистика разнообразна. И. Янская и В. Кардин предлагают классифицировать ее направления по тематическому принципу: «Допустимы различные классификации внутри документальной литературы – в зависимости от того, какой признак будет взят за основу, за единицу измерения. Не отдавая пальму первенства ни одной системе, мы полагаем целесообразным прибегать к той или иной, группировать и рассматривать произведения по темам, содержанию…» (стр. 106).

Авторы последовательно проводят свой принцип, выделяя документалистику Великой Отечественной войны (глава «Летопись, которая не кончается»), историческую документалистику («Спор о биографии»), рассказывая об очерке наших дней (социально-экономический, путевой, судебный, очерк на моральные темы), о мемуаристике («Объективное и субъективное в мемуарах»). Анализируя направления документалистики, И. Янская и В. Кардин дают убедительную картину развития современной советской литературы.

Особо выделяют исследователи военную (назовем условно) документалистику: «На протяжении десятилетий, при всех колебаниях, в документальной прозе, драме, кино главенствует военная тематика» (стр. 25). Отметим, что именно в области военной документалистики появились наивысшие достижения данного вида литературы: внимание В. Кардина и И. Янской к этому направлению не случайно. Ценность документального свидетельства о событиях минувшей войны необычайно высока. «…В документе нуждаются тогда, – отмечают исследователи, – когда факт невероятнее вымысла» (стр. 7). Благодаря деятельности писателей-документалистов были реабилитированы многие герои войны («Брестская крепость» С. Смирнова), детально восстановлены важнейшие события военных лет («Как кончаются войны» В. Субботина, «Берлин, май 1945» Е. Ржевской), раскрыт – с такой полнотой фактически впервые в литературе – подвиг ленинградцев («Блокадная книга» Д. Гранина и А. Адамовича). «Добыча документальной правды, той, что зиждется на фактах, – пишут И. Янская и В. Кардин, – не только творческий, не только изыскательский труд, но и деяние нравственное» (стр. 31).

С такой же широтой охвата воссоздают исследователи и развитие биографических жанров документалистики, популярность которых велика как никогда (серии «ЖЗЛ», «Жизнь в искусстве», «Пламенные революционеры»). Биография родственна другим формам исторического повествования. Исследователи так определяют отличие биографии от исторического романа: «Конкретность единичной судьбы, непреложность биографических данных обязывают к гораздо большей соотнесенности с исторической реальностью. В биографии вымышленная фигура – исключение, ее место чаще всего в стороне, на обочине. Исторический роман свободен от таких ограничений» (стр. 241). Работа документалиста-биографа часто смыкается с работой историка (необходимость критического анализа текста, вопрос о допустимости интерпретации известных исторических фактов). Сам поиск материала может стать сюжетом (как в «Лунине» Н. Эйдельмана). Требование документальной точности не ограничивает писателя.

Как справедливо отмечают исследователи, «одновременность прочтения, изучения, написания, даже один и тот же архивный источник не означает одинаковости художественного воплощения, творческого итога.

В каждом случае проблема ставится и решается заново. Поиск документов продолжается поиском писательским. Иногда они сливаются, иногда ведутся суверенно» (стр. 293). Лучшие книги биографического жанра («Чаадаев» А. Лебедева, «Лунин» Н. Эйдельмана, книги С. Львова о Брейгеле, Дюрере) блестяще демонстрируют возможности документальной литературы.

Три главы в книге (объединенные под названием «Очерк наших дней») посвящены развитию и анализу современного советского очерка. «Очерк, – цитируют И. Янская и В. Кардин Марка Щеглова, – малая повествовательная форма, в основе которой лежит реальный факт. Очерк, при его обязательном документальном, повышенно познавательном содержании, однако, необходимо обладает художественно-реалистическим воплощением, то есть образной формой, особым… эстетическим воздействием» (стр. 101). Лучшие очерки В. Овечкина, Е. Дороша, В. Тендрякова – яркое тому доказательство. Анализируя путевые очерки Г. Фиша, Ю. Смуула, Н. Михайлова (им посвящена отдельная глава), исследователи не отрывают их от «деловых» социально-экономических очерков – и те и другие служат важным средством решения общественно-политических, экономических задач.

Гуманистические традиции русской литературы, публицистические выступления В. Короленко продолжает и судебный очерк, очерк на моральные темы (О. Чайковская, А. Борин, Е. Богат, А. Ваксберг). «Нравственные отношения занимают нынешних авторов не меньше народнохозяйственных задач… Подобные задачи они чаще всего сопрягают с моральными нормами, раскрывают их этическое значение, прослеживают нравственные последствия» (стр. 194).

Документалистика – и это постоянно подчеркивается исследователями – является видом художественной литературы и, следовательно, находится «под действием законов литературы художественной» (стр. 366). Авторы книги убедительно доказывают это на материале военной документалистики, на материале биографии, современного очерка. «Документальной литературу делает, как известно, следование принципу фактической достоверности; художественной она становится вследствие эстетической перестройки материала: отбора деталей, продуманной композиции, преображения жизненного факта словом» (стр. 245). «Документ… тем и отличается от художественного текста, что сам по себе, как правило, эстетическими качествами не обладает. Эти качества возникают при его «стыковке», монтаже, включении в повествовательную ткань» (стр. 74). Нельзя не согласиться с этими утверждениями И. Янской и В. Кардина. Эстетическое преображение документа, добавим, не исключает и воссоздание конкретной ситуации происшествия, создания психологических портретов. Документ нуждается в литературе и обращается к ее помощи.

Между тем роль документа (и шире – факта) и характер его воздействия на структуру художественного произведения в документалистике и в «чистой» литературе различны⁴. Одно дела – когда писатель использует документ » работе над повестью, романом (думаю, никто не решится назвать «Войну и мир» документальным произведением, хотя известно, что Толстой в работе широко использовал записки Д. Давыдова, архив Волконских и т. д.). Совсем другое дело, корда писатель сознательно делает ставку на документ, не только включает не только художественную ткань повествования (это не единственный признак документалистики – и в «Хаджи-Мурате» Толстой воспроизводит подлинное письме Воронцова), но открыто декларирует свою установку на документ. Документ в этом случае приобретает самостоятельное значение. Прослеживая историю «взаимоотношений» факта и образа, П. Палиевский так определяет юг своеобразие в современной литературе: «…Документ получил самостоятельное эстетическое значение. В этом следует видеть нечто новое, а не в различных способах усвоения факта, которое било всегда. Усвоение факта для литературы никогда не было проблемой: факт был и, наверное, будет ее главным источником питания. Но теперь этот источник стал ценен для нас сам по себе» ⁵.

В книге И. Янской и В. Кардина в перечень документальных произведений попадают (и подвергаются кропотливому разбору) и «Нетерпение» Ю. Трифонова, и «Завещаю вам, братья…» и «Глухая пор» листопада» Ю. Давидова, и «Легенда о синем гусаре» В. Гусева – произведения, несомненно имеющие отдаленное отношение к документальной литературе. Границы документалистики, таким образом, расширяются до необозримых пределов. «Повесть об историческом лице, – утверждают И. Янская и В. Кардин, – не может не быть документальной, то есть основанной на биографических данных» (стр. 222). «Документальная литература… – пишут авторы, – насчитывает века» (стр. 276). Кажется, чуть-чуть – и исследователи придут к утверждению, что вся мировая литература – документальна, поскольку она в разных формах, но отражает действительность.

Вызывают сомнения и некоторые теоретические положения главы «Объективное и субъективное в мемуарах», посвященной мемуаристике. «…Сам документ может стать литературой, – утверждают И. Янская и В. Кардин, – благодаря из ряда вон выходящим фактам, незаурядной личности автора» (мемуары Казановы? – А. Г., стр. 20). Мемуары, нам кажется, все-таки документ, исторический документ (записки Горбачевского, например), литературный документ (воспоминания Панаева, Никитенко), и совсем не всегда литература. Исследователи справедливо отмечают: «…Местонахождение мемуаров оказывается в прямой зависимости от литературных данных автора» (стр. 337). Но при этом, добавим, подход к материалу у мемуариста и писателя различен.

Книге И. Янской и В. Кардина, представляющей собой подробный и добросовестно составленный обзор развития современной документальной литературы, при всех несомненных достоинствах (широта охвата материала, трезвость критического суждения, добротный анализ отдельных произведений), порой не хватает последовательной и глубокой разработки некоторых теоретических проблем, что привело в конечном счете исследователей к неправомерному расширению пределов документалистики.

Мимо этой книги не сможет пройти ни один из исследователей такого своеобразного идейно-эстетического явления литературы XX века, как документалистика, документализация.

1. Цит. по: А. В. Гольденвейзер, Вблизи Толстого, М., Гослитиздат, 1959, с. 181.[↩]
2. Некоторыми критиками уже отмечено «ослабление документальности и документалистики» в литературе. См. А. Бочаров, Рождено современностью». – «Новый мир», 1981, N 8, с. 239.[↩]
3. «…Документальность и сопряженная с ней псевдодокументальность – одна из существенных тенденций прозы века», – отмечает Л. Гинзбург («О литературном герое», Л. «Советский писатель», 1979. с. 14).[↩]
4. Ср. «Лунина» Н. Эйдельмана и «Легенду о синем гусаре» В. Гусева.[↩]
5. «Документ в современной литературе». – В кн.: П. В. Палиевский, Литература и теория, М., «Современник», 1976, с. 166.[↩]