Право читателя
В своей статье Б. Бялик привел несколько выдержек из моих ответов на анкету журнала «Вопросы литературы» о проблемах художественно-документального жанра. Эти выдержки достаточно точно отражают мою точку зрения. В сущности, мне остается высказать несколько соображений, так сказать, по деталям проблемы. Но прежде чем сделать это, я хочу заметить, что в цитатах из Томаса Манна, приведенных сегодня А. Беком, речь шла о ситуации, диаметрально противоположной той, о которой мы сейчас говорим. В самом деле: Т. Манн претерпел неприятности за то, что выдуманным персонажам чисто художественного (не документального) произведения придал легко узнаваемые черты реально существовавших лиц. Мы же говорим о допустимости (вернее, о недопустимости) привнесения вымысла в произведение, заявленное как документальное. При чем же здесь Манн?
Резко возросшая популярность документального жанра – факт, отрицать который невозможно. Вполне единодушны писатели и литературоведы и в ответе на вопрос о причинах этой популярности – она отражает интерес читателя к реальной жизни, к подлинным фактам, к тому, что не только могло быть, но было на самом деле.
Можно, конечно, встать на путь эксплуатации этой читательской тяги к подлинности и использовать ее, назвав «документальным» произведение, полное вымыслов и домыслов – пусть вполне художественных. Но вряд ли такой, с позволения сказать, литературный прием можно квалифицировать как добросовестный (если, конечно, до сведения читателя не доведено недвусмысленным образом, что это – прием).
Здесь много говорилось о правах писателя. Я хотел бы напомнить о правах второго участника литературного процесса – читателя. Читателя современного и читателя будущего, для которого произведения жанра, о котором мы говорим, будут иметь силу исторического документа. Он будет искать в них и эмоциональное и информативное.
Представьте себе, что вы прочитали, скажем, чьи-то мемуары, переполнены ощущением познания ранее неизвестных вам фактов, верите, что все узнанное вами – правда, строите (или уточняете) определенную картину каких-то человеческих отношений, какой-то эпохи – и вдруг появляется некто, который говорит (как это говорили здесь глубоко уважаемые мной писатели и литературоведы), что, мол, нет – это все не конкретная правда фактов, а «авторская исповедь», или «роман-размышление», или «вольная повесть»… Как вы воспримете подобное сообщение, по существу начисто дезавуирующее познавательную, информационную сторону прочитанного?
Принято считать, что широкие художественные обобщения – дело писателя. Но построение таких обобщений – процесс многоэтапный.
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.