Последний разговор с С. М. Эйзенштейном

После перенесенных тяжелейших инфарктов врачи запретили Эйзенштейну (1898 – 1948) выходить на съемочную площадку. Но он мог писать, читать, встречаться с друзьями и учениками. За несколько дней до смерти Сергей Михайлович даже успел побывать в букинистическом магазине, чтобы купить особенно полюбившиеся ему книги.

В это время наши встречи были частыми: Эйзенштейн работал над планом истории советского кино. Он давал мне свои наброски, чтобы я делал заметки на полях, и просил меня наметить собственный план, принципы периодизации, оставляя большие поля для его замечаний¹.

Разговор, запись которого публикуется ниже, произошел вечером 9 февраля 1948 года.

…У нас было условлено с тетей Пашей (так все звали старушку, которая жила у Эйзенштейна), что, в случае несчастья с Сергеем Михайловичем, она ударит железной палкой по трубе парового отопления. Труба проходила через квартиру режиссера К. Юдина, жившего этажом выше, и нашу, – мы жили этажом ниже.

В ночь с 10 на 11 февраля раздался стук.

Когда мы прибежали в квартиру Эйзенштейна, он лежал недвижимый: это был его последний инфаркт.

На столе – незаконченная рукопись: смерть застала Эйзенштейна в момент, когда он писал очередное исследование. Последняя строка была взломана и перешла в запись: «Здесь случилась сердечная спазма. Вот ее след в почерке», а внизу страницы было написано: «Матери родины».

Приводимую ниже запись я сделал на другой день по просьбе Вс. Вишневского, он хотел опубликовать ее в «Знамени». Но вскоре Вишневский перестал быть редактором «Знамени», а в другой журнал я эти воспоминания не отдал.

Читатель, вероятно, заметит, что размышления Эйзенштейна – это не итог исследований. Это скорее импровизации, рабочие гипотезы, рассказ о задуманном. Как мне кажется, интересны здесь не оценки, и формулировки, иногда остро дискуссионные, парадоксальные, еще подлежавшие проверке им самим, – важны какая-то особая настроенность Эйзенштейна, заразительное жизнелюбие, не покидавшее его никогда, даже в последние часы жизни.

* * *

«Звонок:

– Вы не могли бы зайти ко мне сейчас?

Поднимаюсь в квартиру Сергея Михайловича. Встречает:

– Хочу похвастаться: сегодня приходили вручать медаль в память 800-летия. Были Агеев, Антонов. Хлопнули по рюмке – этакий эскиз банкета. Жаль, я не пью.

Говорю о другом празднестве – вечере в честь 50-летия, который откладывался Сергеем Михайловичем.

– Отложили юбилей на две недели. Будет вечер памяти Эйзенштейна, – говорит Сергей Михайлович, – Пора помирать! По кардиограмме сердца видно. Уже подготовил литературное наследство – могу сдавать. Принимайте! – улыбается Сергей Михайлович и встает с кресла.

Он отодвигает дверцу шкафа в коридоре. Там – стопки рукописей.

– Вот здесь проблема цвета, здесь – история крупного плана, мемуары, теория режиссуры, Гоголь, Пушкин… И самое неотложное – Иван Грозный. По Грозному работа серьезная, но ее не так много – доснять несколько крупных сцен, перемонтировать. Но как я смогу выйти на съемочную площадку? Палящее солнце – нет, это не по мне.

…Так с чего же начинать? С картины? С цвета? Режиссуры? Гоголя?

1. Фрагменты этих записей Эйзенштейна будут опубликованы в шестом томе его сочинений.[↩]